– Ну хорошо, Михаил Александрович, – согласился я, пожав плечами, и под громыхание с ясного неба на ладонь подвыдернул меч из ножен, почти сразу вдвинув его обратно.
Надеюсь, что глазеющие на сияющий клинок генералы отделались только пляшущими перед глазами зайчиками, ибо смотреть на меч Бога Войны в замкнутом помещении без очков противоатомной защиты – не самый приятный способ лишиться зрения. К тому же время было вечернее, и после тусклого света газовых рожков яростное сияние моего меча было особенно ослепительно.
Когда генералы проморгались, и воззрились на меня с видом крайнего изумления, я сказал:
– Всего два года назад по моему личному времени этот меч не представлял собой ничего особенного, потому что был сработан не самыми чистоплотными мастерами и принадлежал Аресию, богу грабительской несправедливой войны. Потом наши дороги пересеклись, я свернул этому уроду его толстую шею, получив в награду за победу в поединке этот меч, силовую энергооболочку Бога Войны и преданную мне любящую приемную дочь. Лилия, покажись господам генералам…
Хлоп! – и наша мелкая божественность появилась перед нами в обычном для себя белом платье-халате, с накинутым на голову белым покрывалом, над которым парил аккуратный такой сияющий нимбик.
– А вот и я, папочка! – сказала она как благовоспитанная барышня, сделав перед господами генералами книксен, – кого тут нужно вылечить и от чего?
– Несмотря на свой видимый возраст маленькой девочки, Лилия очень хороший врач с тысячелетней практикой, – пояснил я, – ведь происходит она из всё тех же эллинских богов. Но нимб у нее над головой – не профанация и не бутафория. Господь даровал ей ангельское достоинство – за то что она лечит всех кого встретит, не взымая с них за это никакой платы.
– Да, папочка, ты прав, – сказала мелкая божественность, делая еще один книксен, – теперь, с дядюшкиного соизволения, я Святая Лилия. Прошу любить и жаловать. Твой друг Боня все же основал в Париже соответствующий госпиталь, положив тамошним врачам такое содержание, что весь штат укомплектовался только лучшими специалистами. Но повторяю свой вопрос: кого и от чего тут надо лечить?
– Вот, – говорю я, – Оскар Казимирович Гриппенберг и Николай Петрович Линевич – те самые старые кони, которые не испортят никакой борозды. Тут, как говорится, они первые, но далеко не последние. Теперь необходимо придать им вторую молодость, попутно избавив от последствий ранений и прочих хронических болячек. Но это немного потом, потому что такое лечение требует довольно продолжительного времени. Для начала им нужно придать сил и бодрости, чтобы они могли, не утомившись, выдержать одно тяжелое сражение с врагом.
– Опять экспресс-методы… – тяжело вздохнула Лилия, – как я этого не люблю! Но, по счастью, для решения данной задачи у меня есть вариант получше. Крекс-пекс-фекс, живую воду в студию!
Хлоп! – и в руках мелкой божественности образовался серебряный поднос, на котором стояли два высоких стакана с магической водой, до предела заряженных заклинаниями жизненной силы, бодрости и глубинной регенерации, о чем свидетельствовали пляшущие в толще воды синие, фиолетовые и зеленые огоньки.
– Берите же, господа, и пейте! – сказала Лилия, – состав в обоих стаканах абсолютно одинаковый. К составлению индивидуальных программ я приступлю только после проведения полного обследования перед основным курсом лечения. А пока – вот так.
И вот сначала Гриппенберг, а потом и Линевич, взяли свои стаканы с подносов и, сначала мелкими глотками, а потом все быстрее и быстрее, стали пить предложенную им живую воду. Губа, однако не дура – ведь у нас на танцульках такую воду, только дополнительно сдобренную транквилизирующими и эйфоризирующими заклинаниями, используют в качестве легких веселящих напитков, ибо спиртное там не то чтобы под запретом, оно просто не нужно.
– Ну вот и замечательно! – сказала Лилия, когда генералы поставили свои стаканы на поднос, – теперь я лично буду ежедневно приносить вам обоим по такой же порции, где бы вы ни находились, и на время вы забудете о том, что вам уже далеко не по двадцать пять лет. А сейчас я пошла, господа, всего наилучшего.
И не дожидаясь благодарностей, мелкая божественность немедленно растворилась в воздухе.
– Кхм-кхм… да уж… – пробормотал Гриппенберг, – никогда не думал, что доживу до такого: Господень Посланец, сияющий меч, античная богиня, которая на самом деле ангел, и стакан живой воды напоследок… А ведь эта вода и в самом деле живая: теперь я чувствую, как в каждую мою клеточку снова вливается жизнь. А как ты, Николай Петрович?
– Я-то прекрасно, – сказал Линевич, – такую бы, пусть даже и немного разбавленную, водичку выдавать солдатикам вместо ежедневной чарки, вот тогда армия будет – ни один супостат не подступится.
– В моем войске так и делают, причем ничего не разбавляя, – сказал я.
– А вы, господин Серегин, – сказал Линевич, – случай особый, и если все обстоит так, как сказал Его Императорское Высочество, то, кроме Всевышнего, никто вам не указ…
– Ах да, – сказал я, – совсем запамятовал… Михаил Александрович, будьте любезны, проделайте то же самое, что и я сейчас – пусть Оскар Казимирович и Николай Петрович, увидят, что и на вас тоже лежит Господнее Благословение…
Михаил вздохнул и наполовину вынул свой палаш из ножен. И все, даже привставший со стула Куропаткин, увидели разливающееся по клинку жемчужно-белое сияние.
– Пусть пока этот свет не такой сильный, как у моего меча, – продолжил я, – но с каждым свершенным вами добрым делом блеск вашего палаша будет все ярче, а ноша ответственности – все тяжелее.
– Да ладно, господа… – стушевавшись, сказал Михаил, снова вдвигая палаш в ножны, – я пока только учусь быть как Сергей Сергеевич, понимая при этом, что многие его возможности для меня будут недоступны. Но это и правильно: ведь у него своя задача, поставленная Творцом, а у меня своя. А теперь давайте же поскорее займемся делами; мне кажется, все эти разговоры слишком затянулись.
– Вообще-то, Миша, прежде чем заняться делами, мы должны дождаться генерала Каульбарса, – мысленно сказал я. – Пусть роль третьей армии в предстоящей операции чисто пассивная, но все равно, как говорил фельдмаршал Суворов, каждый солдат должен знать свой маневр…
И мы дождались. Едва увидев эти пышный седые усищи и блестящую, будто отлакированную, голову, я понял, что, в отличие от Гриппенберга и Линевича, это середняк, откровенничать с которым нам сейчас без особой надобности. Предел его компетенции – корпус в мирное время и дивизия в военное. Вот будучи начальником дивизии в русско-турецкую войну, он был на своем месте и блистал, а в Манчжурии ничего особого не свершил и даже не пытался. И в то же время он крупный ученый-географ, чей талант – исследовать неизвестные земли, наносить на карту русла пересохших рек и руины древних городов. Михаил, когда я сообщил ему свои выводы по мысленной связи, с ними согласился, и поэтому только молча протянул новоприбывшему свои «верительные грамоты».
Будущий император сурово сказал:
– До особого распоряжения я возлагаю обязанности главнокомандующего сухопутными и морскими вооружёнными силами, действующими против Японии, на себя самого. Господин Куропаткин отстранен от сей должности, поскольку своей неоправданной пассивностью в боевой обстановке почти уже поставил нашу армию на грань поражения. Перед тем, как принять это решение, я изучил все подробности дела, но сейчас время слишком дорого для того, чтобы вводить в курс дела одного из вас, а потом еще искать замену на должность командующего армией. Мой начальник штаба, ближайший помощник и главный военный советник – самовластный Артанский князь, господин Серегин, и он же предоставляет подвижный резерв. Оскар Казимирович, в самом начале нашего разговора я уже спрашивал у вас, как настроения в вашей армии, каков боевой дух войск, готовы ли солдаты и офицеры к тому, чтобы одним молодецким ударом полностью разгромить наглого врага. Ну и что вы скажете?
Прослезившись, Гриппенберг ответил:
– Армия устала от бесконечного отступления и необъяснимых поражений. Мы из раза в раз тыкаемся пальцами в стену, когда при общем превосходстве наших войск атаки проводятся небольшими силами, из-за чего атакующие неизбежно оказываются перед лицом многократно превосходящего врага и несут большие потери. Если ударим на врага сразу всей силушкой, то супостату не устоять…
– Присоединяюсь к Оскару Казимировичу, – согласился со своим коллегой Линевич, – при двукратном превосходстве нашей армии сбить японца с позиций – задача несложная…
– Задача, Николай Петрович, совсем не в том, чтобы сбить японцев с позиций, – сказал я. – При двойном перевесе в силах, – тут вы правы, – с этим справится любой генерал, хоть чуть-чуть понимающий в тактике и стратегии. От нас же требуется нечто иное. Мы должны не просто оттеснить противника к Ляоляну или еще дальше на юг, а нанести ему удар фланговыми армиями, окружить основные силы маршала Оямы, и, не дав им спастись, разгромить их и уничтожить. Тогда, господа, мы выиграем не только это сражение, но и всю войну, ибо ТАКИЕ потери возместить японскому командованию будет невозможно.
– Вы, господин Серегин, это серьезно? – пристально прямо мне в глаза посмотрел Линевич, – ведь такие воззрения на тактику отдают авантюрой…
– Он это вполне серьезно, – вместо меня подтвердил Михаил, – вы можете быть уверены в том, что когда он излагает вам свой план, то в нем все взвешено, подсчитано и учтена каждая мелочь. Тем более что Алексей Николаевич заранее расставил войска так, будто планировал проведение именно такой операции. Так что в данный момент у нас есть шанс в одно сражение выиграть эту безобразную войну и поставить перед фактом и японского микадо, и его европейских покровителей.
Немного помолчав, Михаил добавил:
– Наступление должно состояться сегодня в полночь. Если мы промедлим хотя бы один день, то маршал Ояма от своих шпионов узнает о том, что Куропаткин отстранен, и тут же прикажет своим войскам отступать, потому что уже понял, что после разгрома третьей армии его война проиграна. Любой из вас, будучи назначенным на пост главнокомандующего, без особых хлопот вдребезги расколотит всю оставшуюся японскую армию, и он это знает. Вы бы расколотили его еще до того, как на юг ушла