– Мне трудно поверить в то, что вы или ваш русский протеже император Николай не собираетесь нас истреблять… – покачал головой маршал Ояма. – Ведь вы используете все свое могущество, чтобы убить как можно больше японских солдат – при том, что наш народ не так велик и у него на счету каждый человек.
– А уж тут, Ивао-сан, на войне как на войне, – сурово произнес Демон. – Вы сами придумали себе такой путь, и теперь должны пройти его до конца. Горек будет сок цикуты, но эту чашу вам придется испить до дна. А иначе никак: всему этому миру следует отбить охоту нападать на противника вероломно и без объявления войны. А вот когда ваш император признает поражение и война закончится – вот тогда мы с вами поговорим по-другому…
– И тогда Вы присоедините страну Ниппон к Российской империи и сделаете нас, японцев, еще одним народом, входящим в ее состав? – нарочито небрежным тоном спросил маршал Ояма, исподлобья поглядывая на нависающего над ним Демона.
– Разумеется, нет, – ответил тот, – вы, японцы, плохо для этого подходите. Когда ваш император признает свое поражение и сдастся на милость победителя – тогда мы вместе с русским императором побеседуем с господином Мацухито с глазу на глаз, вроде как сейчас с вами, а потом вернем ему все прерогативы власти. Ведь он – просто выдающаяся личность, к которой я испытываю глубокое уважение. Больше ни у одного вождя отсталого народа не получалось на протяжении жизни одного поколения вырвать свою страну из болота дикости и ввести ее к круг цивилизованных государств.
Данное заявление Демона ошарашило маршала как удар бамбуковой палкой по животу. Даже дыхание перехватило.
– Но почему тогда вы… требуете капитуляции страны Ниппон? – удивленно спросил ничего не понимающий маршал Ояма.
– Даже уважаемые люди иногда делают фатальные ошибки, – веско произнес Демон, – и обязанность таких как я – поправлять их, когда они сбиваются с пути. Быть может, возвращая вашему императору его священные прерогативы, я что-нибудь даже добавлю от себя. Как вы думаете, вашему божественному Тэнно пригодится умение безошибочно отличать правду ото лжи, а лесть – от искренней похвалы?
– В таком случае на наших царедворцев и министров нападет настоящий мор, – одними губами усмехнулся маршал Ояма. – И вообще, это так не по-японски… Ведь, совершая множество формальных церемоний, кланяясь бесчисленное количество раз и произнося пышные славословия, мы стараемся скрыть свои мысли от окружающих.
– Умение отличить ложь от истины прямая необходимость для любого монарха, – ответил Демон. – Именно ложь царедворцев и министров приводит царей, королей и императоров к тем самым фатальным ошибкам, о которых я говорил вам только что. Впрочем, ритуальные фразы системой распознавания лжи не воспринимаются, и думаю, что ваш божественный Тэнно достаточно умен, чтобы вообще не обращать на них внимания. А вот если какой-нибудь министр будет произносить слова с пожеланиями долгих лет жизни и крепкого здоровья, а сам при этом будет думать нечто противоположное, то, полагаю, ваш император будет вправе предать этого человека в руки палачей. А то так недалеко и до безвременной смерти – когда либо яду в чай плеснут, либо со всем почтением сунут кинжал под ребро. Впрочем, дорогой Ивао-сан, поскольку вы мой пленник, то соблаговолите проследовать в мои владения, где мы еще не раз сможем усладить наши умы занимательной беседой. Впрочем, если вы откажетесь, то мои воительницы понесут вас на руках как величайшую драгоценность, потому что они просто обожают, когда выдающиеся герои вроде вас делают им детей.
Тогда же и там же. Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
Формально этот разговор с маршалом Оямой я проводил один, но при этом Михаил был все время со мной, видел моими глазами и слышал моими ушами. Кроме маршала, живыми мы прихватили только иностранных атташе, остальных же покрошили в мелкий бефстроганов. Нафиг, ибо нефиг. Китайцы, конечно, проходят не по моей епархии, но яма, набитая застывшими на холоде трупами, взывала к отмщенью. Одним словом, отдавшись своим людоедским инстинктам, японцы сами придумали себе такую судьбу и нечего теперь жаловаться и стенать. Зверства против мирного населения мы тоже будем изживать с той же беспощадной решимостью, что и привычку нападать без объявления войны.
И тут мне пришло сообщение от Птицы, что в своей ванне от релаксационного сна просыпается Лиса Алиса – то есть Алиса Гессенская, в замужестве Александра Федоровна Романова и сейчас требуется бросать все и мчаться заниматься политикой. И в то же время Михаилу необходимо остаться здесь: операция нуждается в победоносном завершении, а он сам – в минуте славы, который начнет сплачивать вокруг него лейб-кампанию. А поэтому сообщаю своему августейшему ученику: «Мне пора бежать, ваше императорское высочество, а вы оставайтесь. Дело, которое мы начали, нуждается в доделке. Командир разведбатальона, капитан Коломийцев – тоже Верный, как и вы – получил указания «содействовать и поддерживать», а меня и в самом деле ждут важные дела…»
Шестьсот девятый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости.
Императрица Александра Фёдоровна, для «своих» Аликс, урождённая принцесса Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессен-Дармштадтская.
– Голубушка, нельзя же так наплевательски относиться к собственному здоровью! – всплеснув руками, сказало мне всемогущее существо, желающее чтобы его считали маленькой девочкой Лилией. – У вас отнимаются ноги, звенит в ушах, ломит затылок, постоянно болит поясница, а еще вы часто испытываете приступы беспричинного раздражения, и, первый, кто страдает от ваших выходок, это ваш супруг. А ведь у него тяжелая и вредная работа, от которой, бывает, умирают; ему молоко по утрам надо давать за вредность, а не вас, голубушка, в неумеренных количествах. Так что мы, однозначно, будем вас лечить: здешняя живая вода, знаете ли, способна вылечить все, кроме смерти, а вы еще далеко не мертвы…
Я стояла перед ней полностью раздетая и не знала, что сказать в ответ. Неужели все беды моей семьи только из-за моего здоровья, или эта госпожа Лилия не договаривает и есть еще что-то более ужасное, из-за чего мы все оказались заражены флюидами безвременной насильственной смерти? Я уже готова была удариться в истерику, но тут Лилия хлопнула в ладоши – и вошли две остроухие великанши в коротких штанишках и блузочках без рукавов. Они накинули на меня банный халат и, будто бы и в самом деле тяжелобольную, под руки повели вниз по каменной лестнице, в подвалы здания – туда, где были расположены лечебные купальни. Я послушно переставляла ноги, хотя внутри меня что-то билось в отчаянной истерике, желая убежать из этого места…
А потом меня погрузили в играющую пузырьками и маленькими огоньками живую воду; она обволокла меня со всех сторон, время для меня замедлилось, а затем остановилось вовсе. Процесс лечения, о котором говорила госпожа Лилия, начался. Да и я сама своим невероятно замедлившимся восприятием чувствовала всю благотворность происходящего со мной.
Как чудно, как отрадно дремать в этой диковинной каменной ванне… Тело мое расслаблено и не чувствует веса, сознание парит между сном и явью. Где-то раздается мелодичный звук падающих капель, слышно тихое мелодичное пение, в котором не разобрать слов, на сводах помещения пляшут блики… Разноцветные искорки вспыхивают в воде, пробегают по моей коже, копошатся, сбиваются в кучки и разбегаются – они словно живые, они лечат меня, умиротворяют, наполняют чем-то новым, неведомым, невыразимо прекрасным. Мне уютно и тепло, тело будто бы вовсе не имеет веса. А в голове – приятная, сладостная пустота. Все тревоги кажутся далекими, ненастоящими, и хочется, чтобы это ощущение никогда не кончалось.
Иногда вместо состояния сонного оцепенения я по-настоящему засыпаю – и тогда вижу хорошие сны. Хорошие сны! Удивительно… Прежде меня часто мучили кошмары; иной раз, проснувшись среди ночи, я уже не могла заснуть до утра, без конца прокручивая в голове подробности плохого сновидения и пытаясь разгадать его смысл – мне казалось, что это какие-то тревожные, предвещающие беду знаки. Это изнуряло меня, доводя мое беспокойство до крайней степени.
Но сейчас я отдыхаю. И тело мое отдыхает, и душа. Все прошлое видится сквозь туман – так, словно это все происходило со мной не по-настоящему. Я, конечно, осознаю, что так действует на меня магическая вода, несколько затмевая мой разум, но все же мне не хочется, чтобы моя жизнь предстала передо мной во всей ее остроте и трагичности, как было ранее. Я еще к этому не готова. Но однажды я буду готова – и вот тогда и настанет тот решающий момент, когда мне нужно будет окончательно определиться с тем, кто я есть и где мое место. Постепенно дух мой набирает силу – я чувствую, как он растет и крепнет, расправляя крылья…
Свои хорошие сны я быстро забываю. Но после них остается умиротворение. А когда умиротворение проходит, его место занимает беспокойство – но оно не такое, как то, что сопутствовало мне ранее. Это, скорее, волнение – такое бывает перед какими-то важными и торжественными событиями.
Но вот с некоторых пор сны мои стали более яркими и отчетливыми, и в них присутствовал один и тот же сюжет: с небес на облаке ко мне спускалась удивительная женщина в просторных, сияющих белизной, одеждах. Ее можно было бы счесть за медиума или ясновидящую, если бы не интуитивное убеждение, что она – нечто большее. Белые волосы обрамляли худое смуглое лицо, а черные глаза таили в себе непостижимую загадку Мироздания… Про себя я сразу дала ей имя – «Белая Дама». Сновидения эти не были безмятежны и хорошо запоминались. Однако я не могла назвать их тревожными. Очевидно, встречи с Белой Дамой должны были подтолкнуть меня к чему-то важному.
Она была молчалива, эта женщина из снов. Каждый раз, сойдя с облака, она останавливалась в шаге от меня и принималась тасовать колоду карт, после чего протягивала ее мне. А карты были непростые…