это не шутка.
– Да, – стучу пяткой, обутой в домашний тапок, по плиточному полу.
Руслан чуть меняет позу.
Достает руку из кармана куртки и с нейтральным выражением лица спрашивает:
– Это значит, что ты приняла какое-то решение?
– Это ничего не значит, – говорю ему.
Он принимает это с усмешкой. Неопределенно хмыкнув, обводит глазами кухню.
– Здесь? – интересуется. – Хочешь сделать это в доме?
Я так давно не потакала своим прихотям, что почти забыла, как это делается. Но на свете нет второго человека, с которым бы этого хотелось так отчаянно, как с нашим мэром.
– Да, – смотрю в его глаза.
Чешет языком зубы. Сжимает и разжимает пальцы опущенной вдоль тела руки.
– У меня нет с собой резинок, – сообщает Чернышов.
– У меня есть.
Я купила их для нас, но гнусное желание уколоть его не позволяет в этом сознаться.
Он не был бы собой, если бы попытался отвести глаза, и я вижу крошечную темную вспышку за этой голубизной. Она пробирает меня до костей. Отдается пульсом в кончиках пальцев и между ног.
Чуть откинув голову, Руслан объявляет:
– По рукам.
Взрыв в моем животе обжигающий.
– Руслан, – за его спиной появляется отец. – Хорошо, что зашел.
Чернышов разворачивается, протягивая ему руку. На отце старый рабочий свитер и такие же древние штаны, измазанные золой.
– День добрый, – здоровается. – Извините, не могу помочь. Нагрузки запретили.
– Да брось, – папа хлопает его по плечу. – Проходи. Ольга, мы сегодня есть будем? Я что-то уже голодный.
– Да, – разворачиваюсь к плите, возвращаясь к Мишаниным наггетсам.
Чувствительность моего тела к окружающей среде подскакивает до десятки из десяти. Занимаясь наггетсами, я с внутренним стоном чувствую, как увлажнилось мое белье.
Еще до появления гостей я не сомневаюсь в том, что этот день станет одним из самых, черт возьми, незабываемых в моей жизни.
Глава 44
Наши дни. Ольга
Соседский внук Захар, ровесник Миши, вместе с ним разносит коридор.
Что-то с грохотом падает на пол, после чего коридор заполняется детский хохот.
– Черт! – трясу рукой, пролив на палец кипяток из чайника. – Миша! – ору, засовывая руку под струю холодной воды.
– Миша! – злюсь.
Слаженный топот исчезает где-то в глубине дома.
Заливаю кипяток в заварник и выкладываю наггетсы на тарелку, с которой выхожу из кухни, наэлектризованная, как эбонитовая палочка.
Бабушка и дед Захара давние друзья семьи. С ними за столом еще один сосед того же возраста, мои родители и Чернышов, который по обыкновению выступает главной достопримечательностью этого обеда. Вытянув перед собой ноги, он терпеливо что-то вещает, но расслышать его мешают детские голоса за спиной.
Он переводит на меня глаза, как только появляюсь в комнате. Еле заметно выгибает бровь, скользнув глазами по моему телу.
Это горячо почти так же, как прикосновение. Может все дело в том, что я позволяю его взгляду беспрепятственно пробраться под кожу, загораясь в ответ. С полной концентрацией и знанием дела.
Он снял толстовку и остался в футболке. На локте нет повязки, и это не может не радовать.
– … так вот фонарь уже полгода чинят, – рассказывает соседка. – Ведь это безобразие настоящее…
– Я узнаю, что можно сделать, – отзывается наш градоначальник.
Мне не нравится, что его грузят работой даже здесь и в выходной день, но, прежде чем эта мысль успевает дозреть, получаю толчок сзади, после чего мимо ураганом пролетают две темноволосых головы.
– Твою мать… – шиплю, покачнувшись.
– Мишань! – громоподобный голос Руслана разносится по столовой, отражается от стен и окон. – Угомонись, живо! – рыкает он на нашего сына. – Хочешь нос разбить?
В течение секунды Миша сбрасывает скорость. Его глаза становятся похожи на два блюдца. Понурив голову, идет к отцу, бросая на него опасливые взгляды. Его напарник тоже притих, как и все за столом.
Кусаю губу, косясь на Чернышова.
– Захар… – лепечет бабушка Захара. – Ты как себя ведешь?
Вскинув руку, Руслан указывает на диван и железобетонно велит:
– На диван и посидите там пять минут.
Оба так и делают. Семенят, прилипнув друг к другу.
– Пять минут… – шепчет один другому.
Ставлю тарелку с наггетсами рядом с запеканкой и ухожу на кухню за заварником.
Я прислуживаю родительским гостям лет с пятнадцати. Мне несложно. В семье, где на двух женщин приходится двое мужчин, это быстро становится привычкой, а для моей матери иное положение вещей всегда было неприемлемо, именно поэтому брат ни разу в жизни не мыл в этом доме посуду. Только в школьные годы, когда был должен мне денег.
Надеваю кухонную рукавицу и забираю заварник.
Дети все еще на диване. Считают минуты.
– А варенье?! – всплескивает руками мама. – Варенье забыли. Андрей, ты принес? – смотрит на отца.
– Забыл, – сетует тот. – Голова совсем не варит. Возраст…
– Оля, – спохватывается она. – Сходи в подвал. На средней полке, рядом с огурцами. Возьми вишневое…
Опускаю заварник на стол, стряхивая пальцы.
– Я схожу, – Руслан встает, и я поднимаю глаза вслед за ним.
– Ни в коем случае! – пеняет мама. – Оля сходит…
Я чувствую шевеление воздуха и ловлю потяжелевший взгляд Чернышова. Глядя в стол, слушаю тихие шаги, пока он выходит из столовой, игнорируя попытки себя остановить.
Когда мы были молоды, он мирился с традициями нашей семьи. Не пытался устанавливать свои порядки, не выражал недовольства. Как гость, каким и являлся. Гость без особого права голоса. Так было когда-то. Их долго не впечатляли его достижения. Как и мои.
Повернув голову, смотрю на опустевший дверной проем.
Крошечным жалом меня колет понимание, что времена изменились. Руслан Робертович Чернышов больше не будет подстраиваться под кого-то, если ему это неудобно хотя бы в сотую долю процента. Ни под кого, кроме меня? Я бы хотела в это верить. Очень хотела.
– Миша, – откашливается мама. – Садись за стол. Захар, ты тоже.
– Папа сказал сидеть на диване…
– Иди, – смотрю на сына. – Пять минут уже прошло.
Вернувшись на кухню, мерю ее шагами.
Распускаю волосы, прислушиваясь к коридору. Предвкушение клубится внутри. И еще это чувство близости. С ним. С Чернышовым. Оно мучит меня эмоциями, которые толкают меня к уязвимости. Сдавливают грудь петлей.
Обнимаю себя руками, переступая с ноги на ногу.
Когда на крыльце раздаются шаги, выхожу в коридор и смотрю на то, как открывается дверь.
Постучав ногами по коврику, Руслан сбрасывает капюшон и ставит на тумбочку банку варенья. Приподняв голову, видит меня. Выпрямляется и сбрасывает куртку, отправляя ее на кресло у входа.
Провожу глазами по его широким плечам. Груди, животу и бедрам. Я забыла, как сильно можно хотеть мужчину. Хотеть его тело. Знать, что он думает только о тебе одной, когда касается…
Я чувствую именно это, когда смотрю в его глаза и облизываю пересохшие губы, когда вижу, каким опасно-горячим этот взгляд становится.
Из столовой долетают голоса. Детские и не только.
Сделав шаг назад, прижимаю к губам указательный палец, прося Руслана молчать.
Развернувшись, иду к лестнице на второй этаж, минуя закрытую дверь столовой и дверь в комнату Миши.
Плиточный пол подо мной не создает ни единого звука, но, как только оказываюсь на лестнице, она начинает поскрипывать. Под моими шагами и под шагами Чернышова, который появляется там через две секунды после меня.
Даже не оборачиваясь, я чувствую его там.
Каждым волоском на своей шее.
Взбежав по лестнице, сворачиваю в узкий коридор с низким потолком, до которого Руслан может без проблем достать рукой.
Он ловит ею мое запястье, окружая кольцом сильной сухой ладони. Толкает к стене, развернув к себе лицом. Упирается руками в стену надо мной. Глаза обжигают мое лицо взглядом, а дыхание обжигает кожу на шее, когда припадает к ней губами.
Успевает слегка ее задеть, когда ныряю под его руку, по стене пятясь к двери, за которой когда-то была комната моего брата.
Руслан делает шаг следом, будто тащу его за собой на невидимой веревке. Повторяя мои движения, пытается сократить расстояние, но на один его шаг навстречу я делаю один назад. До тех пор, пока не упираюсь спиной в дверь.
Разворачиваюсь и нажимаю на ручку.
Брат не жил здесь с тех пор, как ушел в армию. Эта комната давным-давно стала чуланом. Старая кровать заставлена коробками и завалена барахлом.
Чернышов заходит следом и прикрывает за собой дверь. Поворачивает ручку и замок на ней. Снимает футболку, оставаясь голым до пояса, и бросает комок на коробки.
Прижавшись спиной к стене напротив, веду глазами вниз по его груди. По мышцам и впадинам. Каждую выточенную тренировками и его генами деталь. В белом дневном свете видна каждая родинка. Я будто чувствую запах и вкус его кожи, как будто этот запах и вкус живет во мне!
Откидываю голову на стену и закрываю глаза, отдавая всю власть в его руки.
Не знаю, как у него было с другими, но он не изменился. В своих предпочтениях. Если бы это было не так, я бы почувствовала. Да… я бы почувствовала…
Тихий скрип половиц заставляет возбуждение выкручивать низ живота. Задержать дыхание до тех пор, пока не нависает сверху, снова беря меня в плен у стены.
Горячий воздух его дыхания на моей шее. Крошечный укус… нежный и медленный. Влажный язык вместе с горячим ртом ласкают кожу.
– Ф-ф-ф… – втягиваю в себя воздух.
Дыхание надо мной становится тяжелее. От этой “угрозы” сжимаю бедра. Пол уходит из-под ног, когда между ними протискивается непреклонная ладонь. Давит на шов моих джинсов, потирая пальцами, особенно большим, промежность.
Чтобы не застонать, я закусываю губу.
Открыв глаза, смотрю в глаза Руслана. Приоткрыв рот, он наблюдает за мной, терзая потемневшим взглядом.
Тяну к себе его голову и провожу языком по его губам, смачивая их своей слюной.