Гловач дошел до сейфа, взял патроны. Зарядил Макарова на моих глазах и вновь положил передо мной.
Я сглотнул. Во второй раз руки уже дрожали. Я потянулся.
— У меня есть к тебе предложение, Владимир, — сказал Артём Фёдорович. — Не спеши, послушай. Это займет минуту. Ты ведь нормальный мужик. Не психопат, не идиот, не чмо конченое. Вляпался по дурости. Я ведь знаю, что долго отказывался. Всякую жесть обходишь стороной. Болеешь за страну и идею. Почему согласился в итоге? По глазам вижу, что осознал уже всё. Второй шанс хочешь? Мне его в свое время не дали. К сожалению. Тебе повезло больше.
Сколько с тех пор прошло времени? Месяца четыре-пять? Целая жизнь. Клянусь, я начал ее сначала.
Десятый этаж.
Вдох-выдох.
Тринадцатый.
Вдох-выдох. Я отмыкаю дверь и залетаю в квартиру. Темно. Захожу в спальню и замираю на целую секунду, чтобы полюбоваться ею. Сердце сжимается. Я не помню, когда в последний раз испытывал такие сильные эмоции. Вообще испытывал что-то.
Я скучал. Господи, как же я по ней скучал эти сутки.
Подхожу к кровати, опускаюсь на колени и целую свою принцессу в лоб. Горячий. Очень горячий.
Сердце стучит в висках. Меньше полугода назад в кабинете Гловача я узнал, что есть вещи похуже смерти.
Сегодня я понял, что существует кое-что пострашнее позора.
— Анж, Кокос, ну как же ты так? — шепчу беззвучно.
Я улетел вчера утром. Она почти сразу заболела. Леркины дети заразили на той неделе, сестра сейчас с младшей в инфекционке. Инкубационный период длился три дня. Мне хоть бы что, а вот Анжелика свалилась.
Навязанная жена. Нелюбимая поначалу. Я бы никогда на ней не женился, если бы не пришлось выбирать между загсом и смертью.
Дочь человека, которого презираю, наверное, за то, что сам едва не стал таким же.
Однажды уже предавшая. Больная неизлечимой болезнью. Мое отравленное яблоко. Я опускаю голову. Беру ее руку и целую.
Морозец пробегает по коже. Она не должна болеть. Температура вчера поднялась до сорока одного за час, Лика сознание потеряла. Я звонил вечером, она не отвечала.
Я, блть, звонил целый час, она не отвечала!
Потом взяла трубку и спросила, как вызвать врача. Один короткий разговор перетасовал приоритеты.
Лучший инфекционист края был у нее через двадцать минут.
Ей поставили укол, взяли анализы. От госпитализации она отказалась, хотя я настаивал.
Врач меня успокоил, что ничего опасного и нет повода для паники. Через три дня пройдет. Но как я могу ему верить, когда Анжелика в группе риска? Мы когда созвонились по видео, я глаза ее увидел, мне дурно стало.
Что я. Блть. С этим могу сделать?! Как мне это прекратить немедленно?!
Конечно, я сразу же поменял билеты.
Внутри всё тугим узлом скрутилось и продолжает затягиваться. От злости, переходящей в бешенство.
Почему болеет именно она? Почему самая чистая и добрая девочка должна расплачиваться за грехи отца таким способом?! Почему не этот придурок Костя?
Она… моя девочка. Моя любимая славная девочка. Мне другой уже не надо. Я к этой привык.
И отвыкать не собираюсь. Меня задолбали деньги, которые уходили сквозь пальцы. И скандалы задолбали. И постоянная ревность, которая давным-давно перестала питать любовь, а, напротив, выжгла ее напрочь.
Я хочу уважения. Хочу, чтобы по-простому, искренне и честно. Я хочу семью, хочу детей. Хочу жить так, чтобы они мною гордились.
Я хочу всё это с ней. Потому что… как и у всех людей, помимо темной стороны, у меня есть еще и светлая. И когда я рядом с женой, эта светлая сторона больше не кажется мне скучной. И секс с хорошей девочкой скучным мне тоже не кажется. И завтракать мне уже хочется. Всё это хочется.
Я с первого дня ломаю себя и стараюсь быть с ней помягче, чтобы не испугать. Но теперь мне кажется, что в мягкости нет ничего стыдного, когда ты наедине со своей женой. Нет ничего стыдного в том, чтобы встать перед ее кроватью на колени и признаться, что пожалел о том, что не послушал ее и не остался. Что адски скучал по ее улыбке и запаху.
Температура больше сорока — такое вообще бывает? Люди выживают после подобного?
Если бы можно было вернуть время, я бы на дорогу перед машиной лег, чтобы она не попала в ту аварию.
Я поменял билеты и прилетел в воскресенье утром, хотя должен был только в понедельник. Едва успел дать Косте ценные указания перед отлетом. Я не доверяю ему, но кое-какую тупую работу он выполнить всё же может.
Анжелика вздрагивает и пугается.
— Это я. Ш-ш-ш, Кокос, это я, — шепчу я, снова целую ее лоб. — Снова температура растет, да? Померим?
— Вова? — она силится оторвать голову от подушки. — Ты как здесь оказался? Телепортировался?
— Ага. Типа того. Может, в больницу поедем?
— Андрей Вячеславович сказал, что ничего страшного. Это просто вирус, надо отлежаться. Лекарства я пью. Он придет утром. Ты зря паникуешь.
Андрей Вячеславович — инфекционист, у него большой опыт работы с ВИЧ-инфицированными пациентами.
— Давай уже выздоравливай. Ты мне все планы сорвала своей болезнью. Почему я должен был всё бросить и бегом бежать в аэропорт? — я снова начинаю на нее ругаться. Блть, ну вот что я за человек такой?
Она в ответ улыбается.
— Ты бежал бегом? — изгибает бровь. — Хотела бы на это посмотреть.
Я тоже улыбаюсь.
— Машину пришлось припарковать за две улицы, там авария была, — говорю в свое оправдание.
— Мне не хуже, Вов. Только я не хочу тебя заразить. Ты бы лег на диване сегодня.
Непременно. Наклоняюсь и нежно целую ее в губы. В этот момент дают свет, лампа над головой вспыхивает, с непривычки слепит глаза. Анжелика щурится, трет свои, а потом улыбается снова просто от радости меня видеть. И я чувствую, что внутри всё будто расцветает. Я дома.
Глава 53
Анжелика
Он, конечно, меня слушать отказывается. Полностью игнорирует просьбы держаться подальше. Я надеялась, что мы увидимся только в понедельник вечером, — Владимир планировал прилететь утренним рейсом и сразу отправиться на работу. Я бы как раз успела прибраться, поменять постельное. Отлежаться и стать не такой заразной. Наверное.
В итоге — воскресенье, полдень, мы дрыхнем в обнимку в спальне. Шторы плотно задернуты, в комнате темно. Тихо шумит кондиционер. Мы оба под одеялом.
Мой муж — мальчик взрослый, сам решает, что ему делать. И я никогда в жизни не буду даже пытаться им командовать. Поэтому ссориться не стала. После самолета он помылся, перекусил на кухне и пришел ко мне. А я его обняла.
— Как слетал? — прошептала.
— Так себе, — ответил он, ведя пальцами вдоль моего позвоночника.
Я по тону его поняла, что рассказывать ничего не хочет.
— Как там мои? Нормально тебя встретили?
— Более чем. Виолетта Степановна только расплакалась. Думала, мы вдвоем летим. Она тебя ждет, Анж. Каждый день.
Мне стало не по себе. Долгое время при мысли о диктаторе я чувствовала вину. Бабушка меня вырастила, заботилась обо мне. Пусть я никогда об этом не просила, особенно лет после пятнадцати, но она всегда была рядом. Я же ее оставила и практически не звоню. Просто не знаю, о чем разговаривать.
Она уже не изменится. Никогда. А я тоже хочу пожить. Счастливо. Это значит без ее присутствия.
— Я ее к тебе не подпущу, не бойся, — сонно прошептал он, и я сжалась в комочек, к нему сильнее прильнула. — У тебя будет совсем другая жизнь. Долгая и счастливая. Всё будет, как ты сама захочешь.
— Обещаешь? — спросила тихо, ему в тон. Кажется, кое-кто побывал у меня дома и впечатлился. На самом деле, когда с детства живешь в определенных условиях, — привыкаешь к ним, считаешь абсолютной нормой. Только в Москве я начала задумываться, что меня воспитывают как-то не так. Сейчас же… для меня стало бы дикостью, если бы кто-то начал контролировать, сколько и чего я съедаю. Как долго плескаюсь в ванной, как много расходую шампуня.
Мне до сих пор хочется позвонить и отпроситься у кого-нибудь, если подруги предлагают после учебы пройтись по магазинам или посидеть в кафе. Останавливает только понимание, что Владимир скажет раздраженно: «Реши это без меня».
— Легко, — улыбнулся он.
И я улыбнулась тоже.
— Ты до отвращения самоуверен.
— Я строю планы на будущее, — он провел ладонью по моему бедру. — Это полезное занятие.
— Да. Я тоже строю. А еще у меня болит задница! До сих пор! — пробурчала недовольно. Это правда, он уехал, а последствия нашего эксперимента остались со мной.
Владимир тихо рассмеялся. Мы поцеловались. Без страсти или похоти, а просто нежно. Соскучились.
Утром приходит врач, осматривает меня. Заверяет Владимира, что для паники по-прежнему нет повода, но мне нужен отдых и время на восстановление. Мы посвящаем сну еще несколько часов, открываем глаза ближе к вечеру.
На готовку сил нет, и я заказываю доставку еды. Пока ждем, вновь заваливаемся в постель. Владимир ведет рукой по моей груди — как бы машинально.
— У тебя мало родинок, — говорит он задумчиво, касаясь небольшого шрама от тату.
— Да, мало, — соглашаюсь, кликая по кнопкам пульта от телевизора, выбирая новую серию сериала, которым увлеклась во время болезни.
— Мне жаль, что эту удалили до того, как я ее увидел, — он вновь касается шрамика.
Я облизываю губы.
— Да, жаль.
А потом вдруг беру и рассказываю ему, что на самом деле на этом месте была татуировка, которую я сделала, когда узнала о предстоящем браке. И которую меня заставили свести.
В ответ Владимир долго на меня смотрит. Мрачно. Задумчиво.
— Что? — пугаюсь я. — У тебя тоже есть тату. Не думала, что ты отнесешься негативно.
— Мне вот интересно, Анжелика. Как ты вообще выжила? Вот такая, — он склоняет голову набок.
— Какая?
— Открытая, искренняя, способная любить. В своей семье. Как? Я просто не понимаю. В чем твой секрет?
— Вов, давай начистоту, — я сажусь прямее. — Я выросла скучной, вялой и забитой. Неинтересной ботаничкой, пугающейся собственной тени. Боящейся сказать слово против. После переезда на юг у меня началась новая жизнь. И я стараюсь к ней приспособиться.