озволяло дожить до появления в замке следующей жертвы. Подобный механизм известен психологам. Он неоднократно описан в специальной литературе и детективных романах. Однако так ведут себя лишь очень умные, осторожные и рассудительные маньяки, которые привыкли тщательно контролировать свои действия. Они сознательно выбирают время и место для преступлений, стараясь свести риск разоблачения к минимуму.
Человек с таким стилем мышления, будь он на месте Жиля и живи в ту эпоху, ни за что не покинет театра военных действий, ведь в армии противника – тысячи пажей и оруженосцев. В городах и деревнях, стоящих за бургуньонов или поддерживающих англичан, – миллионы детей и подростков. Бери любого, тащи в палатку и издевайся, как хочешь! Пытай, насилуй, убивай… Никто тебе и слова не скажет! За 100 лет боёв зверства воюющих сторон дошли до такого уровня, что подобные «развлечения» считались невинными шалостями[60].
Рейнский архиепископ Ювенал де Юрсен писал в 1439 году, что солдаты обеих армий «…хватали мужчин, женщин и маленьких детей, не разбирая ни пола, ни возраста; насилуя женщин и девочек, они убивали мужей и отцов в присутствии их жён и дочерей… они хватали беременных женщин, заковывали их в кандалы, и те разрешались от бремени прямо в кандалах, плод же их погибал некрещёным, затем они бросали женщин и детей в реку; хватали священников, иноков, церковных служек, заковывали их различным способом и, истерзав таким образом, они их били, некоторые выживали, искалеченные, а кто-то лишался рассудка… Многие умирали от этого. И одному Богу известно, каким мукам их подвергали! Одних поджаривали на огне; другим вырвали зубы; кого-то били тяжёлыми палками и не отпускали до тех пор, пока они не отдавали столько денег, сколько и не было у них…»
Возможно, в полемическом задоре архиепископ несколько сгустил краски… Но если его слова – лишь наполовину правда, «шалости» Жиля де Рэ потерялись бы на фоне этих злодеяний.
Сторонники виновности маршала часто ссылаются на прецеденты: то на зверства римских императоров, то на преступления маньяков нашего времени. Жорж Батай, приводя аргументы в пользу своей позиции, призывает на помощь авторитет маркиза де Сада, ведь изображённый в романе «Жюльетта» кружок либертенов совершает практически те же кровавые преступления, что приписываются Жилю де Рэ.
Однако если читать не избранные куски из де Сада, где озверевшие извращенцы пытают, мучают и убивают девушек и юношей, а весь роман целиком, нетрудно заметить, что многие из тамошних «групповых совокуплений» невозможно воспроизвести в принципе… Даже если собрать компанию из гимнасток и йогов, гнущихся в любом направлении. Впрочем, удивляться этому не стоит, ведь описанные маркизом кровавые оргии – чистой воды беллетристика, бред его больного воображения… А сам кружок приближённых к королю аристократов-извращенцев – злобный вымысел, призванный оклеветать дворянское сословие в преддверии революции.
Так что с Батаем можно согласиться: гнусности, приписываемые Жилю де Рэ, практически ничем не отличаются от злодеяний садистов-либертенов. Разница лишь в том, что Жан де Мальструа приписывает эти сексуальные преступления не вымышленным литературным персонажам, а реальному, живому человеку… Которого затем казнит на основании своих «фантастических» выдумок.
Глава 17Убийства детей – противоречия в показаниях соучастников. Как они скрывали следы преступлений. «Трупохранилища» в Шантосе и Машкуле. Покаяние Жиля де Рэ
В предыдущей главе речь шла о похищении будущих жертв и сексуальном насилии над ними. Теперь настало время поговорить о заключительной стадии приписываемых барону зверств – об убийстве детей и сокрытии следов преступлений. Наиболее полные описания этого ужаса содержатся в показаниях, которые дали слуги.
Если верить словам Анрие, «помянутый Жиль… либо убивал их [в смысле – детей] собственными руками, либо же повелевал убить помянутым Сийе, Коррийо, прозванному Пуату, и ему, свидетелю, порою вместе, а порою же раздельно.
Когда же его спросили, каким способом он названных детей убивал, он ответствовал, что иногда обезглавливал их и расчленял тела, иногда перерезал им горло, голова же оставалась с телом, иногда он перебивал им шею палками, иногда надрезал им вену на шее или иную часть горла, так, чтобы кровь их струилась, тогда помянутый Жиль де Рэ усаживался на животы помянутых детей, томившихся в ожидании смерти, и наблюдал, как они умирают, наклонившись к ним ближе».
Поскольку убийства – по версии следствия – происходили не в подвалах и застенках, а в жилых помещениях, нужно было объяснить, почему никто из посторонних не слышал стонов и криков умирающих. В протоколах допроса Анрие отмечено, что «…помянутый Жиль… дабы заглушить жалобы их и крики, подвешивал их или повелевал ему, свидетелю, а также Коррийо и Сийе, их подвешивать на жердь или на крюк в покоях своих, он повелевал подвешивать их на верёвках за шею, угрожая им и пугая их, а затем, когда они, израненные, приходили от подобного обращения в ужас, он их ласкал, просил ничего не бояться, уверяя, что хотел лишь развлечься с ними».
Угрозы и запугивания, конечно, штука сильная… Но обеспечить тишину в сотнях преступных эпизодов всё-таки не способны. Кляп сработал бы куда лучше. Но об этом автор «сочинения» явно не подумал.
Зато в показаниях слуг подробно описывалось, как они ликвидировали следы преступлений. После каждой оргии полы отмывали от крови, а тела жертв и их одежду сжигали. Вот как описано это в протоколе допроса Анрие: «Когда же его спросили, что делали с телами и с одеждой, он сказал, что их сжигали в покоях помянутого Жиля, обвиняемого.
Когда же его спросили, каким способом, он сказал, что одежду сжигали, вещь за вещью, в камине в помянутых покоях, дабы не чувствовался тошнотворный запах; и что, дабы тела сии сжечь, на таганы клали большие поленья, на которые бросали тела, на них же клали множество вязанок хвороста, и таким-то способом их сжигали».
Представим себе, какого размера должен быть камин, чтобы он вместил такую массу поленьев и хвороста! Не говоря уже о теле… И как нагреется комната, в которой за вечер спалили больше кубометра дров… А если вспомнить про запах горелого мяса, который неизбежно при этом выделяется, рассказы слуг станут выглядеть ещё невероятнее.
Ну, допустим, одежду и мясо сожгли… А кости! Их куда? Анрие сообщает следователям, что «…их бросали в потайные места в комнатах, где означенные деяния происходили, иногда в крепостные рвы, иногда же в выгребные ямы или в иные места, кои подходящими для того казались.
Когда же его спросили, где происходили события, в коих он, свидетель, участвовал, он ответил: в Нанте, в доме помянутого Жиля, каковой дом в народе известен под именем Ла-Сюз, а также в замках Машкуль и Тиффож».
Просмотрев внимательно показания слуг, мы увидим, что ни одно из «мест», куда они якобы сбрасывали обгоревшие останки, конкретно не названо и не указано. Сведений о том, что в этих местах что-то потом искали и нашли, тоже не имеется. Всё это – лишь слова… Которые добыты в застенках с помощью пыток и АБСОЛЮТНО ничем не подтверждены.
А ведь в некоторых случаях доказательства обнаружить было совсем не сложно. Если верить материалам процесса, одно из последних убийств Жиль де Рэ совершил в июле 1440 года в городе Ванне. В материалах светского суда есть рассказ Анрие об этом случае: «…во время последнего путешествия помянутого сира в Ванн… Андре Бюше привёл в обиталище помянутого сира ребёнка, каковой был убит, а тело его было сброшено в доме том в выгребную яму, куда помянутый Пуату спустился по верёвке, дабы тело сие закопать, и откуда Бюше и он, Анрие, в работе сей ему помогавшие, едва его вытащили».
Поискать труп имело смысл, для того чтобы устранить противоречия в словах обвиняемых, ведь Жиль де Рэ рассказал об этом случае немного иначе. Вот выдержки из его показаний: «Далее, обвиняемый оный сознался, что в последний раз, как он ездил в Ванн, в июле сего года, Андре Бюше привёл к нему, в дом некоего Лемуана, где помянутый обвиняемый остановился, маленького мальчика, с коим он грех противоестественный совершил, как – о том выше сказано. И, убив его, он повелел помянутому Пуату бросить мальчика сего в выгребную яму на постоялом дворе некоего Бетдена, каковой вблизи от дома помянутого Лемуана располагался…»
Сопоставив показания, мы обнаруживаем, что Анрие называет местом захоронения трупа выгребную яму дома, в котором остановился Жиль де Рэ, а его господин – выгребную яму на постоялом дворе, который находился недалеко от этого дома. Где же слуги закопали труп ребёнка, если допустить, что преступление действительно произошло? Мы не знаем… Попыток найти и вытащить тело следствие не предпринимало. А ведь искать его стоило хотя бы из религиозных соображений, чтобы похоронить убитого в освящённой земле. По представлениям тех лет это было крайне важно.
Характерно, что в показаниях Пуату мы находим третий вариант описания этого эпизода: «Далее, помянутый свидетель показал, что в июле сего года помянутый Жиль, обвиняемый, направился в Ванн, дабы там увидеться с сеньором герцогом, и остановился у некоего Лемуана, за пределами городских стен, напротив и вблизи епископского дворца, в месте, кое в народе зовется Ла-Мот; каковому Жилю де Рэ Андре Бюше, о коем выше упомянуто было, передал ребёнка около десяти лет от роду, над каковым помянутый Жиль де Рэ учинил и совершил мерзостные и греховные распутства способом, о коем выше сказано было; каковой ребёнок был приведён к некому Бетдену, дом коего расположен близ рынка в Ванне, недалеко от дома помянутого Лемуана, у названного же Бетдена расположились оруженосцы помянутого Жиля, обвиняемого. Ребёнка повели туда потому, что у Лемуана не было места столь потайного, чтобы убить его там; каковой ребёнок был убит в комнате в доме помянутого Бетдена, голова его была отсечена и отделена от тела, а затем сожжена в означенной комнате; что же до тела, связанного собственным ремнём ребёнка, оно было сброшено в отхожее место в доме помянутого Бетдена, куда он, свидетель, с превеликим трудом спустился, дабы тело оное поглубже в яму ту закопать».