Прим. пер.) и партии, однако без командной власти и оперативной свободы в общем военном руководстве. Это оставалось прерогативой Гитлера, который находился в Берлине, несмотря на то, что окружение столицы рейха русскими было вопросом всего лишь нескольких дней.
21 апреля Дёниц видел его в последний раз, 22 апреля в два часа утра он покинул Берлин на машине. Барачный лагерь узла связи военно-морского флота у Плёна в Голштинии был теперь северным пунктом управления. Адмирал Майзель, который считал неподобающим, чтобы гросс-адмирала здесь, как он считал, охраняла только его овчарка, побеспокоился о том, чтобы в ближайшие дни сюда, в Плён, прибыла караульная команда, сформированная из сверхкомплектных матросов подводного флота. Бараки на Плёнском озере стали свидетелями странных событий, в которые гросс-адмирал оказался втянут во время краха Третьего рейха. От начальника партийной канцелярии рейхсляйтера Бормана здесь узнали сначала, что 23 апреля 1945 года Гитлер якобы из-за «предательства» сместил считавшегося его преемником рейхсмаршала Геринга. Геринг был совершенно несправедливо обвинен в связях с западными державами, с которыми он якобы вел переговоры о капитуляции. В эти дни Дёниц предполагал, что теперь выбор пал на Генриха Гиммлера (как преемника Геринга), рейхсфюрера СС, министра внутренних дел рейха, начальника имперского управления безопасности и командующего резервной армией. Анализ положения дел в «Северной империи» выявил, что длительное вооруженное сопротивление в этой части рейха было совершенно бесперспективным. Оборонные предприятия отсутствовали почти полностью, за исключением судоверфей; снабжение горючим было совершенно недостаточным. Дёницу стоило очень многих усилий достать нужное количество горюче-смазочных материалов для крупной спасательной акции на море, несмотря на то, что он обеспечил очень строгий контроль за общим снабжением горюче-смазочными материалами.
Совещание 28 апреля при верховном командовании и оперативном штабе вермахта с фельдмаршалом Кейтелем И генерал-полковником Йодлем во главе, переместившимися из Берлина в Рейнсберг, показало, что Мекленбургскую область, имевшую решающее значение в снабжении продуктами питания, больше невозможно удержать. В тот же день генералитет уехал, так как советские передовые отряды танковых частей приближались к их временным штаб-квартирам. Дёниц был убежден, что война должна быть окончена, но не в хаосе, не с «дикими» актами о капитуляции, подписанными отдельными главнокомандующими или партийными руководителями, а в точной и определенной форме. Он всегда высоко ценил умение вести себя и соблюдать достоинство. Но вправе ли оп, будучи главнокомандующим, сделать первый шаг в этом направлении? Кто пойдет за ним, если он, всегда считавшийся последователем фюрера, теперь пойдет против Гитлера, который все еще сражается за Берлин? Как отнесется к этому рейхсфюрер СС? И еще была проблема, как при авторитарном правлении составить акт о сдаче в наиболее приемлемой форме для своей страны. Эта проблема была неразрешимой — так, по крайней мере, полагал тогда Дёниц.
30 апреля 1945 года нужно было решать, что делать дальше. В этот день рейхсляйтер Борман сообщил о «новом предательстве» в Плён, где еще ничего не знали, что произошло 29 апреля и что происходит 30 апреля в бункере фюрера, расположенном под садом рейхсканцелярии: составление и передача завещания Гитлера, бракосочетание фюрера с его многолетней возлюбленной и самоубийство супружеской пары с последующим сожжением трупов. Гиммлер был обвинен в связях с западными державами, с которыми при посредничестве шведов он вел переговоры о капитуляции.
В эти дни Дёниц мог бы отметить только еще один успех в отношении себя и немцев вообще. Ему удалось заставить Гитлера отказаться от его очередного безрассудства, когда тому пришло в голову расторгнуть Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными, чтобы иметь возможность учинить кровавую расправу над так называемыми «летчиками-террористами» — союзническими экипажами бомбардировщиков и истребителей. Теперь Борман потребовал, чтобы Дёниц действовал «молниеносно» и «со стальной твердостью» в отношении «предателей». О боевом использовании морских частей и береговой охраны военно-морских сил против СС и полиции нечего было и думать всерьез. Дёниц решил во второй половине дня разыскать Гиммлера в Любеке, чтобы обсудить вместе с ним предъявленные Борманом обвинения. Встреча состоялась в 15 часов 30 минут в полицейской казарме этого ганзейского города. В то же время гамбургский наместник и гауляйтер Кауфман приложил все усилия, чтобы удержать стремительно наступающие британские войска к Эльбе (и не допустить их встречи с советскими войсками). Отстоять Гамбург и не дать противнику форсировать Эльбу было важно еще и потому, что продолжалась спасательная акция на море. Также канал Эльба — Траве, с точки зрения Дёница, имел значение для вывода морского транспорта. Кроме того, он полагал, что следует избегать любого вида самовольной частичной капитуляции. Кауфман вообразил, что гросс-адмирал хотел превратить Гамбург во второй «Сталинград» на Эльбе. Категоричный запрет Дёница был воспринят им как нечто несоответствующее моменту.
На переговорах в Любеке Гиммлер отрицал все, в чем его обвиняли, — вопреки правде. На самом деле он пытался с помощью представителя шведского Красного креста, графа Фольке Бернадота, вступить в контакты с западными державами, безрассудно полагая, что они только и ждут, как бы заполучить его, высшего руководителя СС, в союзники в борьбе против большевизма.
Когда Дёниц вернулся в Плён, ему доложили о принятой в 18 часов 35 минут радиограмме от рейхсляйтера Бормана. В этой радиограмме сообщалось о том, что Гитлер назначил гросс-адмирала своим преемником вместо Геринга. Письменный приказ о полномочиях находился в пути. Далее указывалось, что Дёниц должен предпринять все возможные меры, которые могут быть продиктованы «настоящим положением». Министр вооружения Шпеер, который был смещен, подобно целому ряду других министров в Северной области, стал свидетелем того, как Дёниц получил радиограмму, и поздравил его. Позже Дёниц откровенно признался, что у него камень с души свалился, когда он принял это известие. Теперь он может действовать. Каково было реальное положение дел в Берлине, никто в Плёне не знал. В радиограмме не было ни слова о том. жив ли еще Гитлер, было упомянуто только существование завещания.
В 21 час у Дёница состоялся разговор с начальником штаба контр-адмиралом Годтом, который много лет пользовался его доверием. Дёниц недвусмысленно заявил, что нужно заканчивать войну, о войне до последнего человека не может быть и речи, «героическими битвами» сыты по горло. Но для человека его склада та форма, в которой осуществилась бы сдача оружия, имела очень большое значение. Именно теперь повернуться спиной к фюреру, которому он служил, было бы и недостойно, и сомнительно. Армии, которая еще ведет кое-где тяжелые бои, также нельзя сказать открыто, что готовится капитуляция, иначе все развалится. Было решено провести еще одну акцию изъявления верности Гитлеру. Никто еще не знал, что уже во второй половине этого дня, 30 апреля, он ушел из жизни. Для этой цели начальником отдела разведки военно-морского флота капитаном первого ранга фон Давидзоном был подготовлен проект очень делового и здравого выступления; рейхсминистр Шпеер высказал что-то несколько экзальтированно, а Дёниц придерживался ставшего привычным патетического тона, принятого в ставке Гитлера. Этот текст был передан в 01.22 в ночь на 1 мая в бункер фюрера в умирающем Берлине. Между тем Дёниц через своего адъютанта капитана третьего ранга Людде-Нейрата пригласил Гиммлера ввиду создавшегося нового положения в Плён. Гиммлер отнесся к этому с недоверием и не хотел ехать; понадобился личный звонок Дёница, чтобы добиться его приезда в Плён. Дёниц принял его один, без свидетелей, однако ради осторожности положил на свой письменный стол под листок бумаги заряженный пистолет. После сообщения на словах он положил перед Гиммлером радиограмму Бормана. Гиммлер побледнел, поднялся с места и, отвесив поклон, сказал: «Позвольте мне быть в вашем государстве вторым человеком». Однако это не соответствовало намерениям гросс-адмирала. Рейсхфюрер СС уехал, все еще питая иллюзию, что он добьется своего и станет «стабилизирующим фактором», символом порядка в рейхе и в глазах западных держав.
1 мая 1945 года в 10 часов 53 минуты в Плён пришла вторая загадочная радиограмма из Берлина от Бормана. Если раньше о завещании не было речи, то теперь весьма лаконично сообщалось, что «завещание в силе». Борман извещал также, что он хотел бы как можно быстрее прибыть в Плён, до этого момента обнародование сообщения надо задержать. Из этого следовало, что Гитлер, очевидно, мертв. Дёниц получил неограниченную возможность действовать. В 15 часов 18 минут последовала третья и последняя радиограмма загадочного начальника партийной канцелярии. В ней сообщалось, что фюрер вчера, 30 апреля, покинул этот мир, назначив Дёница рейхспрезидентом. Затем следовал список членов нового рейхскабинета; рейхсканцлером назначался министр пропаганды Геббельс. Борман опять передал, что он появится в Плёне так скоро, как только будет возможно, чтобы рассказать гросс-адмиралу о создавшемся положении. Однако Борман не появился; не было получено и письменное полномочие о преемственности, завещание Гитлера также пропало. Новое рейхспрезидентство основывалось, собственно говоря, на трех радиограммах, где в завуалированной форме сообщалась лишь часть правды, на радиограммах, присланных человеком, который в ночь с 1 на 2 мая 1945 года бесследно исчез в Берлине. Правовой статус первоначально не являлся для Дёница главной проблемой, но очень скоро победившие союзники, настроенные скептически, а то и враждебно, усомнились в законности «правительства Дёница». Дёниц должен был теперь держать ответ за банкротство режима. Он сознательно не использовал титул «рейхспрезидент». Все распоряжения и приказы он скромно подписывал «гросс-адмирал». Он отказался также, ввиду сложившейся ситуации, от формального приведения к новой присяге вермахта и госаппарата, хотя присяга фюреру была лишь присягой одному лицу. Однако после смерти того, кому приносилась присяга, он обратился к вермахту как преемник Гитлера с призывом о повиновении и выполнении своего долга. Поскольку в Плёне никто не знал, как умер Гитлер, было решено 1 мая 1945 года вечером из Гамбурга известить по радио немецкий народ и