Госпожа де Монтревель собиралась покинуть Париж и вернуться домой к Амели, чье здоровье по-прежнему ее тревожило.
Что касается сэра Джона, он был не только вне опасности, но почти совсем здоров. Он находился в Париже, приезжал накануне навестить г-жу де Монтревель, не застал ее, так как она провожала Эдуара в училище, и оставил свою визитную карточку.
На карточке был указан адрес: сэр Джон остановился на улице Ришелье в гостинице «Мирабо».
Часы показывали одиннадцать утра — как раз время завтрака сэра Джона; Ролан был вполне уверен, что застанет его дома. Он вскочил в коляску и велел ехать к гостинице «Мирабо».
Он действительно нашел сэра Джона за обильным завтраком на английский манер, что было редкостью в ту эпоху: лорд ел отбивные котлеты с кровью и пил чай большими чашками.
При виде Ролана сэр Джон с радостным возгласом вскочил из-за стола и бросился навстречу гостю.
Ролан искренне привязался к этому удивительному человеку, в котором за эксцентричными выходками иностранца таилось редкое душевное благородство.
Сэр Джон осунулся и побледнел, однако чувствовал себя прекрасно.
Его рана зарубцевалась, и, за исключением удушья, которое с каждым днем шло на убыль и вскоре должно было пройти, он почти совсем выздоровел.
Он встретил Ролана с такой сердечностью, какую трудно было ожидать от столь сдержанного человека, и заявил, что радость свидания с другом принесет ему полное исцеление.
Прежде всего сэр Джон пригласил Ролана позавтракать вместе, обещая угостить его блюдами французской кухни.
Ролан согласился; однако, подобно всем солдатам суровых войн Революции, когда часто не хватало хлеба, он был нетребовательным гастрономом: привык к любой пище, предвидя трудные дни, когда есть будет нечего.
Поэтому старания сэра Джона угостить его по рецептам французской кухни, пожалуй, остались незамеченными.
Но что не осталось незамеченным для Ролана — это странная озабоченность сэра Джона.
Было ясно, что его друг хотел бы сообщить ему какую-то тайну, но никак не мог решиться.
Ролану подумалось, что надо облегчить ему этот шаг.
Поэтому, когда они закончили завтрак, Ролан, поставив локти на стол и подперев подбородок руками, спросил со свойственной ему откровенностью, доходящей порою чуть ли не до грубости:
— Не правда ли, дорогой милорд, вам хочется что-то сообщить вашему другу Ролану, но у вас не хватает духу?
Сэр Джон вздрогнул и из бледного стал пурпурным.
— Черт подери! — продолжал Ролан. — Я вижу, вам трудно решиться. Но знайте, если вы хотите меня о чем-то попросить, то я едва ли имею право вам отказать. Говорите же, я вас слушаю.
И Ролан закрыл глаза, чтобы как можно внимательнее выслушать сэра Джона.
Но, очевидно, лорду Тенли было не так легко затронуть эту тему, и он продолжал хранить молчание; подождав с минуту, Ролан открыл глаза.
Сэр Джон был бледен как полотно, гораздо бледнее, чем в начале их встречи.
Ролан протянул ему руку.
— Должно быть, — сказал он, — вы хотите мне пожаловаться, что с вами были недостаточно приветливы в замке Черных Ключей?
— Вот именно, мой друг, а ведь от обитателей вашего замка зависит счастье или горе всей моей жизни!
Ролан пристально посмотрел на сэра Джона.
— Ах ты черт! Неужели мне так повезло?..
Он осекся, сообразив, что чуть было не нарушил общепринятых правил.
— О, продолжайте, дорогой Ролан! — воскликнул сэр Джон.
— Вы этого хотите?
— Умоляю вас.
— А вдруг я ошибаюсь? Вдруг скажу глупость?
— Друг мой, друг мой, продолжайте!
— Так вот, милорд, я хотел сказать: неужели мне так повезло, что вы оказали честь моей сестре, полюбив ее?
Сэр Джон радостно вскрикнул и в бурном порыве, какого нельзя было ожидать от столь флегматичного человека, крепко обнял Ролана.
— Ваше сестра просто ангел, дорогой Ролан, и я люблю ее всем сердцем!
— Вы совершенно свободны, милорд?
— Свободен и независим; как я вам уже говорил, я с двенадцати лет владею крупным состоянием, и оно приносит мне двадцать пять тысяч фунтов стерлингов годового дохода.
— Милый мой, это чересчур много для девушки, которая получит в приданое всего каких-нибудь пятьдесят тысяч франков.
— Оу! — воскликнул сэр Джон, у которого в минуты сильного волнения заметно проступал английский акцент. — Если богатство служит препятствием, я откажусь от него.
— Да нет, не стоит! — засмеялся Ролан. — Вы богаты, это большое несчастье, но что поделаешь!.. Вопрос не в этом. Вы любите мою сестру?
— Оу! Я обожаю она!
— Ну, а она? — подхватил Ролан, передразнивая англицизм своего друга. — Моя сестра любит вас?
— Вы сами понимаете, что я ее не спрашивал, — отвечал сэр Джон. — Я был обязан прежде всего обратиться к вам, дорогой Ролан, и в случае успеха просить вас замолвить слово перед вашей матушкой. Только тогда, заручившись согласием вас обоих, я бы сделал предложение или скорее вы бы сделали это за меня, Ролан, — сам я никогда не осмелюсь…
— Значит, я первый услышал ваше признание?
— Это естественно: вы мой лучший друг.
— Так вот, дорогой мой, что касается меня, вы выиграли дело — я согласен.
— Остается уговорить вашу матушку и вашу сестру.
— Это одно и то же. Поверьте, моя мать предоставит Амели полную свободу выбора, и, разумеется, если выбор падет на вас, она будет счастлива. Но есть человек, который может воспротивиться.
— Кто же это? — удивился сэр Джон; он так долго взвешивал все шансы «за» и «против», все предусмотрел и вдруг натолкнулся на совершенно неожиданное препятствие.
— Первый консул! — ответил Ролан.
— God…[22] — вырвалось у лорда, но он тут же спохватился, не закончив английского ругательства.
— Как раз перед моим отъездом в Вандею, — продолжал Ролан, — он говорил со мной о замужестве моей сестры и заявил, что это не касается ни меня, ни матери, что он сам этим займется.
— Если так, я пропал! — ужаснулся сэр Джон.
— Почему?
— Первый консул не любит англичан.
— Скажите лучше, что англичане не любят первого консула.
— Но кто же осмелится сообщить первому консулу о моем предложении?
— Я.
— И вы скажете ему, что вам лично это по душе?
— Вы у меня станете голубем мира между двумя враждующими нациями! — заявил Ролан, поднимаясь с места.
— О, благодарю вас! — воскликнул сэр Джон, горячо пожимая ему руку, и прибавил с огорчением: — Как? Вы меня покидаете?
— Милый друг, меня отпустили на несколько часов. Один час я провел с матушкой, два часа с вами, теперь следует уделить часок вашему любимцу Эдуару… Поеду навестить его и посоветую учителям дать ему волю: пусть себе дерется с товарищами сколько угодно. После этого я вернусь в Люксембургский дворец.
— В таком случае поклонитесь от меня Эдуару и передайте, что я заказал ему пару пистолетов; теперь ему не придется при нападении разбойников брать пистолеты у кондуктора.
Ролан уставился на сэра Джона.
— Это еще что за история? — спросил он.
— Как? Вы ничего не знаете?
— Нет, а что? Что-нибудь случилось?
— Случилось то, что наша бедняжка Амели чуть не умерла от ужаса.
— Что же произошло?
— Нападение на дилижанс.
— Какой дилижанс?
— Тот, в котором ехала ваша мать.
— Дилижанс, где была матушка?
— Да.
— На него напали?
— Вы же видели госпожу де Монтревель; разве она вам ничего не сказала?
— Об этом ни слова.
— Так знайте, мой дружок Эдуар — настоящий герой! Никто из пассажиров не защищался, кроме него. Он схватил пистолеты кондуктора и выстрелил.
— Храбрый мальчишка! — восхитился Ролан.
— Еще бы! Но, к сожалению или к счастью, кондуктор из предосторожности вынул пули. Господа Соратники Иегу обласкали Эдуара как храбрейшего из храбрых, но он никого не убил и не ранил.
— Неужели это правда?
— Говорю же вам, что ваша сестра чуть не умерла от страха.
— Ну хорошо же! — пробормотал Ролан.
— Что хорошо? — удивился сэр Джон.
— Ладно… тем более важно поскорее повидать Эдуара.
— Что вы задумали?
— Есть один план.
— Вы сообщите его мне?
— Пожалуй, нет: для вас мои планы плохо кончаются.
— Однако, дорогой Ролан, если представится случай отомстить?
— Я отомщу за нас обоих. Вы влюблены, дорогой милорд, предавайтесь же любовным мечтам.
— Вы обещаете оказать мне поддержку?
— Это решено: я горячо желаю назвать вас братом.
— Вам надоело называть меня другом?
— Да, черт возьми: мне этого мало.
— Благодарю.
После крепкого рукопожатия друзья расстались.
Через четверть часа Ролан приехал во Французский пританей, который находился там, где теперь лицей Людовика Великого, то есть в начале улицы Сен-Жак, позади Сорбонны.
С первых же слов директора училища Ролан понял, что его брат пользуется здесь особым покровительством.
За мальчиком тут же послали.
Эдуар в порыве радости бросился в объятия обожаемого старшего брата.
После первых приветствий Ролан завел разговор о нападении на дилижанс.
Если г-жа де Монтревель вообще умолчала о дорожном происшествии, а лорд Тенли был скуп на подробности, то Эдуар выложил все без утайки.
Нападение на дилижанс было его Илиадой.
Он рассказал Ролану с мельчайшими подробностями о сговоре Жерома с бандитами, о пистолетах, заряженных холостыми зарядами, о внезапном обмороке матери, о том, как заботливо приводили ее в чувство напугавшие ее негодяи, которые почему-то звали Эдуара по имени, наконец, о том, как у одного из них упала маска, так что матушка, вероятно, успела разглядеть лицо этого человека, оказавшего ей помощь.
Это последнее обстоятельство особенно заинтересовало Ролана.
Потом мальчик дал отчет об аудиенции у первого консула: как тот его обнял, расхвалил, обласкал и, наконец, направил с особой рекомендацией во Французский пританей. Ролан узнал от брата все, что хотел знать, и, так как от улицы Сен-Жак до Люксембургского дворца было рукой подать, через пять минут явился во дворец.