— Только до большого пальца, хозяин! — заявил разбитной кучер, протягивая стакан и прижав палец у самого края.
— Одну минутку! — воскликнул Монбар в момент, когда Антуан подносил стакан ко рту.
— Вовремя остановили, — заметил кучер, — чуть не проглотил его, беднягу. Что такое?
— Ты не захотел, чтобы я пил за здоровье твоей любовницы, но надеюсь, не откажешься выпить за здоровье моей?
— О! В таких случаях не отказываются, особенно когда потчуют таким вином. За здоровье вашей любовницы и ее друзей!
И гражданин Антуан опрокинул стаканчик красного вина, на сей раз не позабыв его посмаковать.
— Я вижу, — заметил Монбар, — ты опять поторопился, мой друг.
— Ба! — небрежно бросил кучер.
— Да… Предположим, что у меня несколько любовниц. Если мы не называем ту, за чье здоровье пьем, — какой ей будет от этого прок?
— Ей-Богу, вы правы.
— Как ни печально, придется нам начинать снова, приятель.
— Так что ж! Начнем! С таким человеком, как вы, не собьешься с дороги. Мы с вами сделали промах, так в наказание выпьем еще разок.
Антуан протянул стакан, и Монбар наполнил его до краев.
— Ну, а теперь, — добавил кучер, покосившись на бутылку и обнаружив, что она пуста, — не будем повторять прежние ошибки. Как ее зовут?
— За здоровье красотки Жозефины! — провозгласил Монбар.
— За здоровье красотки Жозефины! — повторил Антуан.
Бургундское пришлось ему по вкусу.
Осушив стакан, он поставил его на стол и вытер губы рукавом.
— Погодите минутку, хозяин.
— Что такое? — осведомился Монбар. — Опять что-нибудь не так?
— Ну да. Мы с вами опять допустили промах, да теперь уж поздно!
— В чем же дело?
— Бутылка-то пуста!
— Не беда, вот тебе другая.
И Монбар взял с камина заранее откупоренную бутылку.
— Ого! — воскликнул Антуан, и лицо его просияло.
— Ты придумал, как помочь беде? — спросил Монбар.
— Придумал, — ответил кучер и протянул Монбару свой стакан.
Тот наполнил его все так же добросовестно, как это делал уже три раза.
— Так вот, — сказал кучер, любуясь на свет рубиновой жидкостью, искрившейся в стакане. — Я сказал, что мы пили за здоровье красотки Жозефины…
— Так оно и есть, — поддакнул Монбар.
— Однако, — продолжал Антуан, — у нас во Франции до черта этих Жозефин!
— Правда. Сколько же их, по-твоему, Антуан?
— Да добрая сотня тысяч.
— Допустим. Что дальше?
— Так вот, из этой сотни тысяч самое большее одна десятая наберется смазливых.
— Это уж ты преувеличил!
— Ну, скажем, одна двадцатая.
— Пусть так.
— Это составляет пять тысяч.
— Черт возьми! Да ты, я вижу, силен в арифметике.
— Я сын школьного учителя.
— Ну и что же?
— За которую же из этих пяти тысяч мы с вами пили?.. А?
— Ей-Богу, ты прав, Антуан: надо прибавить к имени фамилию. За красотку Жозефину…
— Постойте. Мы с вами уже пригубили стакан, от него опять не будет проку. Чтобы вино пошло на пользу, надо допить стакан и снова наполнить его.
Антуан поднес стакан к губам.
— Вот он и пуст, — сказал он.
— А вот он и полон, — подхватил Монбар, наливая вина.
— Ну, говорите: за какую Жозефину?..
— За красотку Жозефину… Лолье!
И Монбар опрокинул стаканчик.
— Черт возьми! — вырвалось у Антуана. — Да я ее знаю, Жозефину Лолье!
— Очень возможно.
— Жозефина Лолье! Да это же дочка начальника почты в Бельвиле!
— Она самая.
— Черт подери! — воскликнул кучер. — Вам можно позавидовать, хозяин! Девчонка хоть куда. За здоровье Жозефины Лолье!
И он выпил пятый стакан бургундского.
— Ну, а теперь, — спросил Монбар, — ты, надеюсь, понимаешь, зачем я тебя позвал, милый мой?
— Нет. Но я на вас не в обиде.
— Очень мило с твоей стороны.
— О! Я малый простой.
— Так вот, я тебе скажу, зачем я тебя позвал.
— Я весь обратился в слух.
— Постой! Мне думается, ты еще лучше расслышишь с полным стаканом в руке.
— А вы, случайно, будете не врач, что лечит от глухоты? — ухмыльнулся Антуан.
— Нет, но мне не раз приходилось иметь дело с пьяницами, — ответил Монбар, вновь наливая Антуану.
— Если человек любит вино, — заметил кучер, — это еще не значит, что он пьяница.
— Я согласен с тобой, друг мой, — кивнул Монбар. — Пьяница — это тот, кто хмелеет от вина.
— Здорово сказано! — воскликнул Антуан, который, казалось, вовсе не хмелел. — Слушаю вас.
— Ты сказал, что не понимаешь, зачем я тебя позвал?
— Сказал.
— А ведь ты мог бы догадаться, что у меня была цель!
— У всякого человека имеется своя цель, у кого хорошая, а у кого и дурная, как говорит наш кюре, — наставительным тоном изрек Антуан.
— А у меня вот какая цель, приятель, — продолжал Монбар, — неузнанным пробраться ночью во двор папаши Никола Дени Лолье, начальника почты в Бельвиле.
— В Бельвиле… — повторил Антуан, не без труда улавливая смысл речи Монбара, — понимаю… И вы, значит, хотите неузнанным пробраться во двор папаши Никола Дени Лолье, начальника почты в Бельвиле, чтобы всласть повеселиться с красоткой Жозефиной? Ну и молодец!
— Вот именно, друг Антуан. Я хочу пробраться туда неузнанным, потому что папаша Лолье уже обо всем узнал и настрого запретил дочке меня принимать.
— Ишь ты!.. А чем я-то могу помочь?
— У тебя в голове туман, дружище, — хлебни-ка еще стаканчик, чтобы в мозгах прояснилось.
— И то правда, — согласился кучер.
И он осушил шестой стакан.
— Ты спрашиваешь, Антуан, чем ты можешь мне помочь?
— Ну да, чем я-то могу помочь? Вот что я у вас спрашиваю.
— Ты все можешь, дружище.
— Я?
— Да, ты.
— Любопытно узнать. Говорите начистоту.
И он протянул стакан Монбару.
— Ты везешь завтра шамберийскую почтовую карету?
— В некотором роде везу, в шесть часов.
— Так вот, допустим, что Антуан славный малый…
— Да он таков и есть.
— Тогда он вот что сделает…
— Посмотрим, что же он сделает.
— Сперва он опрокинет стаканчик…
— Это ничего не стоит… Хлоп и готово!
— Потом он возьмет эти десять луидоров…
Монбар разложил на столе в один ряд десять золотых монет.
— Ого! — воскликнул почтарь. — Желтенькие! Самые настоящие! Я-то думал, что эти чертяки все до одного удрали за границу!
— Как видишь, еще не все.
— А что должен сделать Антуан, чтобы они перебрались к нему в карман?
— Он должен мне одолжить свою самую лучшую форму кучера.
— Вам?
— И пускай он уступит мне завтра вечером свое место.
— Ага! Чтобы вам повидаться с красоткой Жозефиной и чтобы никто вас не узнал!
— Слушай! В восемь часов я приезжаю в Бельвиль, выхожу во двор, заявляю, что лошади здорово устали, даю им отдохнуть до десяти часов, а сам с восьми до десяти…
— И все шито-крыто, привет папаше Лолье!
— Ну что, Антуан, идет?
— Идет. Я молод и стою за молодых! Я холост и стою за холостых! А как стану старым папашей, буду стоять за папаш и начну шамкать: «Да здравствуют старые хрычи!»
— Так, значит, дружище Антуан, ты мне одолжишь самую лучшую куртку и самые лучшие штаны?
— У меня как раз есть ненадеванная пара.
— И уступишь мне свое место?
— С удовольствием.
— А я дам тебе сейчас пять луидоров в задаток.
— А остальные?
— Завтра, когда буду надевать сапоги… Только ты примешь одну предосторожность…
— Какую?
— Со всех сторон слышно о разбойниках, что грабят дилижансы. Смотри, чтобы у подседельного коня были в седле две кобуры.
— А зачем?
— Чтобы засунуть туда пистолеты.
— Будет вам! Неужели вы станете палить в этих славных молодцов?
— Как! Ты называешь славными молодцами бандитов, что обчищают дилижансы?
— Полно! Тот, кто грабит казенные деньги, еще не называется бандитом.
— Ты так думаешь?
— Не я один, а многие так думают. Что до меня, то будь я судьей, нипочем бы их не судил.
— А ты выпил бы за их здоровье?
— Ага! Если бы меня попотчевали добрым вином.
— Ловлю тебя на слове! — сказал Монбар, выливая в стакан Антуана остатки вина из второй бутылки.
— Вы знаете пословицу? — спросил Антуан.
— Какую?
— Не останавливай дурака, он сам упадет! За здоровье Соратников Иегу!
— Да будет так! — заключил Монбар.
— А пять луидоров? — поинтересовался почтарь, ставя на стол пустой стакан.
— Вот они.
— Спасибо. У вас будут кобуры на седле. Но, послушайте меня, не кладите туда пистолетов, а если уж положите, то, по примеру папаши Жерома, женевского кондуктора, не заряжайте их пулями.
Высказав это наставление, проникнутое духом филантропии, кучер распростился с Монбаром и стал спускаться по лестнице, распевая хмельным голосом:
Рано утром, поднявшись с постели,
Я в соседний лесок ухожу.
Там пастушка уснула под елью,
Я красотку тихонько бужу.
Вопрошаю: «Что с вами, малютка?
Или вас пастушок испугал?» —
«Испугал? Что за глупая шутка?
Замолчите, обманщик, нахал!»[24]
Монбар мысленно следовал за певцом до конца второго куплета, но вот голос Антуана замер вдалеке, и, к великому сожалению Монбара, ему так и не удалось дослушать романс.
XLIIШАМБЕРИЙСКАЯ ПОЧТОВАЯ КАРЕТА
На другой день, в пять часов пополудни, во дворе почтовой гостиницы, Антуан, вероятно опасаясь опоздать, надевал заранее упряжь на трех лошадей, которые должны были везти шамберийскую карету.
Но вот во двор въехала галопом почтовая карета и, подкатив прямо к ступенькам черной лестницы, остановилась под окнами комнаты, которая притягивала взгляд Антуана.
Если бы кто-нибудь случайно посмотрел на окно этой комнаты, он увидел бы, что занавеска чуть приподнята, чтобы можно было наблюдать за выходящими из мальпоста.