С глубочайшим почтением честь имею быть, милостивый государь, Вашим нижайшим и покорнейшим слугою.
Письмо было сухим, официальная нота — ясной.
Мало того: послание королю Георгу было написано первым консулом собственноручно, тогда как король Георг, «не нарушая установленный в Европе порядок ведения переговоров с иностранными державами», прислал ответ, продиктованный им какому-то секретарю.
Правда, под нотой стояла подпись лорда Гранвилла.
В ноте содержались резкие обвинения, направленные против Франции; говорилось о духе смуты и мятежа, царящем в ней, об опасности, какую этот мятежный дух представляет для всей Европы, о том, что все европейские монархи, из чувства самосохранения, должны объединиться и положить этому конец. Короче говоря, враждебный тон ноты означал продолжение войны.
При чтении столь резкого послания глаза Бонапарта гневно сверкали, что предвещало важные решения, подобно тому, как молния предвещает гром.
— Итак, сударь, это все, чего вам удалось добиться? — спросил он, повернувшись к лорду Тенли.
— Да, гражданин первый консул.
— Разве вы не передали вашему дяде на словах все то, что я просил вас ему передать?
— Я повторил все слово в слово.
— Должно быть, вы не сказали, ему, что прожили во Франции два или три года, все видели, со всем ознакомились; что это сильная, могучая, процветающая страна, что она желает мира, но готова к войне.
— Все это я ему говорил.
— Должно быть, вы не добавили, что англичанам воевать с нами нет смысла, что пресловутый мятежный дух, вызванный, в сущности, слишком долго подавляемой жаждой свободы, разумнее всего задержать в пределах Франции. Всеобщий мир — вот единственный санитарный кордон, способный преградить ему путь. Если война вызовет извержение вулкана, французская армия, подобно раскаленной лаве, хлынет через границы и затопит соседние страны… Италия освобождена, пишет английский король, но от кого? От своих избавителей. Италия освобождена, но почему? Потому что я в то время завоевывал Египет от дельты до верхних порогов Нила. Италия освобождена, оттого что меня там не было. Но теперь я здесь; через месяц я буду в Италии! Что понадобится мне, чтобы вновь завоевать ее от Альп до Адриатики? Одно-единственное сражение! Ради чего, по-вашему, Массена стойко обороняет Геную? Он ждет меня… Что же, монархам Европы нужна война, чтобы упрочить свой трон, удержать на голове корону? Так вот, милорд, помяните мое слово: я так встряхну Европу, что троны их зашатаются и короны слетят с головы. Они захотели войны? Ну, погодите!.. Бурьенн! Бурьенн!
Дверь, отделявшая комнату секретаря от кабинета первого консула, мигом распахнулась, и появился Бурьенн, с перепуганным лицом, уверенный, что первый консул зовет на помощь.
Он увидел взбешенного Бонапарта, который комкал в одной руке дипломатическую ноту, а другою громко стучал по столу, и невозмутимого лорда Тенли в трех шагах от него.
Бурьенн сразу понял, что первого консула разгневал ответ английского короля.
— Вы меня звали, генерал? — спросил он.
— Да! — отвечал Бонапарт. — Садитесь и пишите.
Резким отрывистым тоном, не подыскивая выражений, точно слова сами срывались с языка, он продиктовал следующее воззвание:
«Солдаты!
Обещая мир французскому народу, я говорил от вашего имени. Я знаю вам цену!
Вы все те же герои, что завоевали Рейн, Голландию, Италию, что даровали мир Европе под стенами потрясенной Вены.
Солдаты! Отныне ваша задача не в том, чтобы защищать наши границы, теперь вам предстоит вторгнуться во владения неприятеля.
Солдаты! Когда пробьет час, я сам поведу вас в поход и изумленная Европа вновь удостоверится, что вы из породы храбрецов!»
Дописав последние слова, Бурьенн вопросительно взглянул на генерала.
— Что ж, это все! — сказал Бонапарт.
— Надо ли добавить обычный лозунг: «Да здравствует Республика»?
— Почему вы спрашиваете?
— Мы уже четыре месяца не писали воззваний, за это время формулы могли измениться.
— Оставьте текст воззвания таким, как он есть! — решил Бонапарт. — Не добавляйте ничего.
Крепко нажимая не перо, он поставил под воззванием свою подпись и приказал, вручая бумагу Бурьенну:
— Пусть это завтра же напечатают в «Монитёре»!
Взяв документ, Бурьенн тут же вышел.
Оставшись один на один с лордом Тенли, Бонапарт шагал из угла в угол, будто забыв о его присутствии, потом внезапно остановился перед ним.
— Милорд, — спросил он, — вы уверены, что добились от вашего дяди всего, чего достиг бы другой на вашем месте?
— Я добился большего, гражданин первый консул.
— Большего?.. Чего же именно вы добились?
— Осмелюсь предположить, гражданин первый консул, что вы не прочли королевскую ноту с тем вниманием, какого она заслуживает.
— Вот еще! Я знаю ее наизусть! — отрезал Бонапарт.
— Значит, вы не изволили вникнуть в смысл одного параграфа, взвесить каждое слово.
— Вы полагаете?
— Я убежден… и если гражданин первый консул дозволит мне перечесть этот параграф…
Бонапарт разжал руку, сминавшую текст ноты, расправил его и протянул лорду Тенли:
— Читайте.
Сэр Джон, пробежав глазами ноту, видимо основательно им изученную, дошел до десятого параграфа и прочитал вслух:
«Лучшим и наиболее надежным залогом длительного нерушимого мира было бы восстановление на престоле той королевской династии, которая в течение стольких веков пеклась о внутреннем благосостоянии Франции и о внешнем ее престиже. Подобное событие устранило бы раз и навсегда все препятствия, стоящие на пути к мирным переговорам; оно подтвердило бы право Франции на владение ее исконной территорией и даровало бы другим европейским народам, при условии мира и согласия, ту безопасность, каковой ныне они вынуждены добиваться другими средствами».
— Что же? — нетерпеливо перебил Бонапарт. — Я все это прочел и прекрасно понял: последуйте примеру Монка, совершайте подвиги ради другого — и вам простят ваши победы, вашу славу, ваш военный талант; унижайтесь — и вас возвысят!
— Гражданин первый консул, — возразил лорд Тенли, — никто не знает лучше меня, какая разница между вами и Монком, насколько вы превосходите его гением и громкой славой.
— Тогда зачем же вы мне это читали?
— Я прочел это лишь для того, чтобы вы оценили по достоинству следующий параграф.
— Послушаем следующий параграф, — согласился Бонапарт, сдерживая нетерпение.
Сэр Джон продолжал:
«Однако сколь бы ни было желательно такое событие для Франции и для всего мира, Его Величество отнюдь не исключает иных путей, ведущих к достижению прочного и надежного умиротворения».
Сэр Джон сделал ударение на последних словах.
— Ах, вот как! — воскликнул Бонапарт, подойдя вплотную к нему.
Англичанин продолжал читать:
«Его Величество не имеет притязаний предписывать Франции, какой образ правления ей избрать и в чьих руках сосредоточить всю полноту власти, необходимой для управления столь великой и могущественной державой».
— Прочтите еще раз, сударь! — перебил его Бонапарт.
— Соблаговолите перечитать сами, — ответил сэр Джон.
И протянул ему ноту.
Первый консул прочел.
— Это вы, сударь, предложили добавить последний параграф? — спросил он.
— Во всяком случае, я настоял, чтобы его включили.
Бонапарт задумался.
— Вы правы, — согласился он, — это очень важный пункт. Восстановление на престоле Бурбонов уже не ставится как условие sine qua non[26]. За мной признают не только военную мощь, но и силу политическую.
И он протянул руку сэру Джону.
— Нет ли у вас какой-либо просьбы ко мне, милорд?
— Единственная милость, которой я домогаюсь, — это то, о чем просил вас мой друг Ролан.
— И я уже ответил ему, сударь, что весьма охотно даю согласие на ваш брак с его сестрой… Если бы я был богаче, а вы беднее, я предложил бы дать за ней приданое…
Сэр Джон сделал протестующий жест.
— Но мне известно, что вашего состояния вполне хватит на двоих, даже с излишком, — продолжал Бонапарт с улыбкой. — И потому представляю вам приятную возможность подарить любимой женщине не только счастье, но и богатство.
Затем он громко позвал:
— Бурьенн!
Вошел секретарь.
— Воззвание отправлено, генерал, — доложил он.
— Отлично, но я звал вас не за этим, — заявил первый консул.
— Жду ваших приказаний.
— В какой бы час дня или ночи ни явился лорд Тенли, я приму его с радостью и без промедления. Слышите, дорогой Бурьенн? Вы слышите, милорд?
Лорд Тенли поклонился в знак благодарности.
— А теперь, как я предполагаю, — продолжал Бонапарт, — вы торопитесь ехать в замок Черных Ключей. Не буду вас задерживать, ставлю лишь одно условие.
— Какое, генерал?
— Если мне понадобится отправить вас с новым поручением…
— Это не условие, гражданин первый консул, это великая честь.
И лорд Тенли откланялся.
Бурьенн хотел последовать за ним, но Бонапарт задержал секретаря, спросив:
— Есть ли во дворе запряженный экипаж?
Бурьенн глянул в окно.
— Стоит, генерал.
— Тогда собирайтесь: мы едем вместе.
— Я готов, генерал, только захвачу в кабинете редингот и шляпу.
— Тогда едем!
Надев шляпу и пальто, Бонапарт сбежал по узкой лестнице и знаком приказал карете подъехать.
Как ни торопился Бурьенн, он едва успел его догнать.
Лакей отворил дверцу, и Бонапарт вскочил в экипаж.
— Куда мы едем, генерал? — спросил Бурьенн.
— В Тюильри, — отвечал первый консул.
Удивленный Бурьенн, отдав приказ кучеру, повернулся к Бонапарту, чтобы спросить объяснения; но тот был так поглощен своими мыслями, что секретарь, хотя и был еще в те годы ему другом, не решился его потревожить.