Солдаты повернули назад той же дорогой, ступая на цыпочках друг за другом; но на этот раз неприятель услышал шум и, желая узнать причину, начал метать гранаты.
По счастью, они пролетали мимо, через дорогу.
Зачем же, спрашивается, преодолев столь опасный путь, бойцы должны были возвращаться обратно?
Чтобы забрать свои ружья и боевое снаряжение. Их могли бы избавить от опасного перехода, погрузив поклажу на зарядные ящики, но все предусмотреть невозможно. Лучшее тому доказательство, как никто не вспомнил о форте Бар.
После того как путь был проверен, перевозка артиллерии продолжалась, хотя теперь это становилось крайне опасным. Форт, словно вулкан, изрыгал дым и пламя; однако врагам приходилось стрелять отвесно вниз, и залпы производили больше шуму, чем причиняли вреда.
В каждой команде погибло по пять-шесть человек, то есть каждый десятый из пятидесяти, зато артиллерия была переправлена без потерь, а это решало судьбу всей Итальянской кампании.
Впоследствии обнаружили, что можно было преодолеть Альпы через перевал Малый Сен-Бернар и перевезти всю артиллерию, не снимая с лафетов ни одного орудия. Правда, этот переход, менее трудный, был бы далеко не столь результативным.
Наконец армия вышла на роскошные равнины Пьемонта.
На реке Тичино к ней присоединился корпус в двенадцать тысяч штыков из Рейнской армии генерала Моро, который после двух одержанных им побед мог предоставить это пополнение Итальянской армии. Корпус совершил переход через Сен-Готардский перевал, и Бонапарт, получив подкрепление, вступил в Милан без единого выстрела.
Но невольно встает вопрос, каким образом первый консул сумел обойти статью Конституции VIII года, запрещавшую ему покидать пределы Франции и лично командовать армией?
Сейчас мы расскажем об этом.
Накануне своего отъезда из Парижа, то есть 5 мая, или по тогдашнему календарю 15 флореаля, он вызвал к себе обоих консулов, министров и приказал Люсьену:
— Приготовьте к завтрашнему дню циркуляр и разошлите префектам.
Потом обратился к Фуше:
— Завтра вы опубликуете этот циркуляр в газетах: там будет сказано, что я выехал в Дижон, чтобы произвести смотр Резервной армии. Вы добавите в виде предположения, что оттуда я, возможно, проследую в Женеву. Непременно подчеркните, что мое отсутствие продлится не долее двух недель. Если случится что-нибудь непредвиденное, я тотчас же возвращусь. Возлагаю на всех вас попечение об интересах Франции. Надеюсь, что вскоре обо мне заговорят в Вене и Лондоне.
И 6 мая он уехал.
Разумеется, Бонапарт уже тогда замышлял вывести армию на равнины Пьемонта и дать там генеральное сражение. В победе он не сомневался. Потом, если его будут обвинять в нарушении Конституции, он ответит, как некогда Сципион в сенате: «В этот день и в этот самый час я победил карфагенян! Поднимемся на Капитолий и воздадим хвалу богам!»
Выехав из Парижа 6 мая, главнокомандующий уже 26-го того же месяца расположился лагерем между Турином и Казале. Весь этот день лил дождь; к вечеру погода переменилась, темное грозовое небо, как это бывает в Италии, в один миг просветлело, и в ясной лазури засверкали звезды.
Первый консул подал Ролану знак следовать за ним. Они вышли из городка Кивассо и направились дальше по берегу реки. В ста шагах от последних домов лежало дерево, сваленное грозой. Бонапарт уселся на него как на удобную скамейку и жестом пригласил Ролана занять место рядом.
Главнокомандующий явно собирался сообщить что-то с глазу на глаз своему адъютанту.
С минуту они оба хранили молчание.
Первым заговорил Бонапарт.
— Ты помнишь, Ролан, наш разговор в Люксембургском дворце? — спросил он.
— Генерал! — воскликнул Ролан со смехом. — У нас было столько разговоров в Люксембургском дворце! Между прочим, именно там вы мне сказали, что весной мы вторгнемся в Италию и разобьем генерала Меласа в Торре-ди-Гарофоло или в Сан-Джулиано. Так оно и будет?
— Да, но я имел в виду другое.
— Может быть, вы напомните мне, генерал?
— Речь шла о браке.
— Ну да, о замужестве моей сестры. Теперь это уже решено, генерал.
— Не о замужестве твоей сестры, Ролан, а о твоей женитьбе.
— Ну вот! — вздохнул Ролан с горькой усмешкой. — Я думал, генерал, что с этим вопросом уже покончено.
И он порывисто поднялся с места.
Бонапарт удержал его за руку.
— Когда я говорил с тобой о браке, — продолжал он серьезным тоном, — знаешь, кого я прочил тебе в жены?
— Нет, генерал.
— Я имел в виду мою сестру Каролину.
— Вашу сестру?
— Да. Тебя это удивляет?
— Я и думать не смел, что вы можете оказать мне такую честь.
— Ты неблагодарен, Ролан, или ты скрываешь от меня свои мысли. Ты же знаешь, что я тебя люблю.
— О, мой генерал! — воскликнул Ролан.
Глубоко тронутый, он схватил первого консула за руки и крепко сжал их.
— Так вот, я хотел сделать тебя своим зятем.
— Ваша сестра и Мюрат любили друг друга, генерал, — возразил Ролан, — поэтому хорошо, что ваш план не осуществился! К тому же, — добавил он глухим голосом, — я как будто уже говорил вам, что никогда не женюсь.
Бонапарт усмехнулся:
— Скажи уж прямо, что станешь траппистом!
— Клянусь честью, генерал, если вы восстановите монастыри и если мне не удастся погибнуть в бою — в боях у нас, слава Богу, недостатка не будет, — то, пожалуй, я так и закончу свои дни.
— В чем же дело? Несчастная любовь? Измена женщины?
— Что вы! — возмутился Ролан. — Вы считаете меня влюбленным волокитой? Этого еще не хватало! Неужели я так низко пал в вашем мнении?
— Ты на меня в обиде? Ты, за кого я хотел выдать мою сестру?!
— К сожалению, теперь это уже невозможно! Ваши сестры замужем: младшая за генералом Леклерком, вторая за князем Баччиоки, старшая за Мюратом.
— Стало быть, теперь ты спокоен и доволен, — засмеялся Бонапарт. — Тебе уже не грозит опасность породниться со мной.
— Что вы, генерал! — смутился Ролан.
— Я вижу, ты не честолюбив.
— Генерал, позвольте мне любить вас за все то, что вы для меня сделали, а не за то, что собираетесь сделать.
— А что, если я в своих личных интересах хочу привязать тебя не только узами дружбы, но и узами родства? Что, если я скажу: в моих планах на будущее я не слишком-то рассчитываю на своих братьев, зато ни минуты не сомневаюсь в тебе?
— В отношении моей преданности вы будете правы.
— Во всех отношениях! Чего, по-твоему, я могу ожидать от Леклерка? Это посредственность. От Баччиоки? Он не француз. От Мюрата? У него львиное сердце, но шальная голова. И все же мне придется со временем дать им титулы принцев, раз они женаты на моих сестрах. А что я дам тебе?
— Вы сделаете меня маршалом Франции.
— Дальше?
— Что дальше? По-моему, это и так великолепно!
— Тогда ты станешь одним из двенадцати, вместо того чтобы стать единственным.
— Считайте меня просто верным другом, позвольте всегда говорить вам правду в глаза, и я ручаюсь, что вы выделите меня из толпы.
— Для тебя этого, может быть, достаточно, для меня мало, — возразил Бонапарт.
Ролан молчал.
— У меня нет больше сестер, это верно, — продолжал первый консул, — но я придумал для тебя нечто лучшее, чем стать моим братом.
Ролан по-прежнему хранил молчание.
— Есть на свете, Ролан, прелестная девушка, которую я люблю как родную дочь. Недавно ей исполнилось семнадцать лет. Тебе двадцать шесть, ты уже бригадный генерал, еще до конца кампании ты станешь дивизионным генералом. Так вот, Ролан, по окончании похода мы возвратимся в Париж, и ты женишься на…
— Постойте, генерал, — перебил его Ролан, — вот идет Бурьенн, он ищет вас.
В самом деле, секретарь первого консула уже подходил к собеседникам.
— Это ты, Бурьенн? — не без досады произнес Бонапарт.
— Да, генерал… Курьер из Франции.
— Ну?
— Письмо от госпожи Бонапарт.
— Хорошо, давайте сюда! — сказал первый консул, поспешно вставая.
Он чуть не вырвал письмо из рук Бурьенна.
— А для меня ничего нет? — спросил Ролан.
— Ничего.
— Странно! — удивился молодой человек.
Взошла луна, и при ярком свете ее — в Италии она особенно прекрасна — Бонапарт без труда разбирал письмо.
При чтении первых двух страниц лицо его было ясно и безмятежно. Бонапарт обожал свою жену; письма, опубликованные впоследствии королевой Гортензией, служат тому неоспоримым доказательством. Чувства, волновавшие Бонапарта, Ролан пытался угадать по выражению его лица.
Но когда Бонапарт подошел к концу письма, чело его омрачилось, брови нахмурились, и он украдкой бросил взгляд на Ролана.
— О! — заметил молодой человек. — Очевидно, речь идет обо мне.
Бонапарт продолжал читать и ничего не отвечал.
Окончив чтение, он сложил письмо и спрятал в боковой карман сюртука, затем повернулся к Бурьенну.
— Хорошо, — сказал он, — мы скоро вернемся. Вероятно, я отправлю курьера. Подожди меня и очини перья.
Отвесив поклон, секретарь повернул обратно по дороге в Кивассо.
Тут Бонапарт подошел к Ролану и положил ему руку на плечо.
— Мне положительно не везет, когда я собираюсь кого-нибудь женить, — усмехнулся он.
— А что случилось? — спросил Ролан.
— Свадьба твоей сестры расстроилась.
— Она отказала?
— Нет, не она.
— Как не она? Неужели лорд Тенли?!
— Да.
— Возможно ли? Он отверг мою сестру, после того как просил ее руки у меня, у моей матери, у вас, у нее самой?!
— Постой, не приходи в ярость! Попытайся разобраться, не кроется ли здесь какая-то тайна.
— Не вижу никакой тайны, это просто оскорбление.
— О! Узнаю твой буйный нрав. Теперь мне понятно, почему ни твоя мать, ни сестра не решились тебе написать. Но Жозефина нашла, что дело это важное и тебе следует о нем знать. Поэтому она сообщила мне эту новость и просила известить тебя, если я сочту уместным. Как видишь, я не колебался.