[6], то этот, видать, по субъективному мнению, еле тянул на десятку, а то и меньше.
Миша зацепил тремя пальцами тетиву и потянул на себя. Легко пошла. Дотянул почти до носа и отпустил…
– А-х-х-тыж-блин-твою-ма-а-ать-блин… – орал он, растирая ушибленное предплечье, на котором стремительно образовывался большой синяк. Лук валялся недалеко на земле. Закончив стенать и тереть ушибленное место, Мишка наконец обратил внимание на удивленно смотрящего на него Тауку. Тогда, злобно усмехнувшись, он подобрал лук и протянул местному: мол, если смотришь как на дурачка, то покажи, как сам умеешь.
Тот лук взял, молча с трудом поднялся и без особой лёгкости, рывком натянул. Тетиву, что характерно, не бросил, а медленно довёл до места. Что называется, уел.
Мишка, не делая вид, что все так и должно быть, вытащил из кожаного мешочка пару стрел. Ту, на которой было оперение и широкая пластинка кремневого наконечника, убрал обратно. А вторую, с просто заострённым концом и куцым оперением, протянул дикарю. Тот улыбнулся, взял стрелу, развернувшись рывком, натянул лук и выпустил её в сторону степи. Стрела пролетела по пологой траектории метров восемьдесят и упала в густую траву. Что характерно, по руке ему тетивой не дало, разве что незначительно. Чёртов «индеец», широко улыбаясь, смотрел на него.
Миша просто кивнул, жестом попросил отдать лук, взял в руку вторую стрелу. Принципиальная разница была в том, что Таука натягивал тетиву не тремя пальцами, как Мишка искренне полагал, делают все, а большим. При этом указательным, средним и безымянным удержал его. Стрела же спокойно и уверенно лежала в ложбинке. Мишка сложил захват, резко дёрнул, натягивая лук…
– Черт, блин, мать твою!!! – Плохо зажатая стрела слетела, и тетива снова ударила по больному месту. Правда, гораздо слабее.
Поняв, что лучник пока из него никакой, Миша сердито повёл плечами. Отдал Тауке лук и два мешочка стрел. Кивнув на явно благодарственную фразу в ответ. И подойдя к дереву, поднял с земли копьеметалку и единственный оставшийся дротик. С хитрой ухмылкой повернулся к дикарю. Интересно?
Ещё как интересно! Такого оружия тот явно ещё не видел и, в отличие от лука, владеть не умел. А вот Мишка с этой штукой управляться насобачился. Пошёл, установил метрах в пятнадцати светлый камешек размером так с три кулака. Потом пришёл на место, не спеша отмотал от дротика кремневый наконечник, послюнявив палец, помазал кончик, опустил в золу. Затем быстро уложил его на ложе и одним слитным движением сделал бросок.
Дротик угодил в самый центр мишени. Камень от удара отъехал в сторону, на месте попадания осталась черная смазанная точка. Миша довольно повернулся, вздел голову, ну как, мол?
Местный смотрел с уважением. На этом Мишка, пока ещё в чем-либо не облажался, показывать свою «крутизну» решил прекратить. Демонстративно сел у костра, достал из-за пояса медный кинжал и принялся им строгать из ветки новый дротик.
Через некоторое время местный парень по имени Таука снова начал усердно что-то объяснять. Мишка слушал, иногда кивал в такт. И на особенно размашистые жесты красноречиво показывающие, что надо уходить, поднялся и степенно кивнул. А потом уже сам почти час пытался объяснить, что уходить надо утром, потому как пока они тут сидели, день прошёл и скоро стемнеет. В сумерках компромисс достигся сам собой, и Мишка полез наверх спать, указав спасённому на противоположный край площадки.
Спал Мишка плохо, всё пытался смотреть «одним глазом» за аборигеном, ворочался и волновался. Зато тот вырубился, как только прилёг. В принципе, понятно, его тело было крайне измотано и ночного бдения переносить не собиралось. И вот результат: наутро оба они встали разбитыми и хмурыми. Зато погода стояла как по заказу изумительная: никакого дождя, небо чистое – нет ни тучки, в высоте весело сияет солнце.
Еще вчера Миша приделал к рюкзаку вторую лямку из кожаного ремешка и уложил в него некоторые свои нехитрые пожитки. То есть остатки еды, одну глиняную плошку, запасные пластины кремня и… и всё. Больше с собой положить было нечего, мясо доели вечером, а других запасов, кроме небольшой горстки муки, он и не делал. Одно копье дал Тауке, одно взял себе. То, что осталось, припрятал в кроне, как и лук, который охотник забраковал.
Всё, последний раз проверил мысленно, что взял, обернулся, окинув взглядом место, бывшее ему домом на протяжении последних трёх месяцев, глубоко выдохнул, отвернулся и пошагал за уже заметно отдалившимся охотником.
Глава 9
Пешая прогулка по степи совсем не то же самое, что путешествия через непролазные леса, но и легкой её назвать никак нельзя. Это только с виду, в особенности с возвышенности, степь плоская как стол. В реальности всё намного прозаичнее. Степь изобилует множеством мелких промоин и балок, куда стекают излишки воды в периоды дождей, бьют родники в период засухи и зачастую скапливается всякий растительный, а иногда и животный хлам. Это ровное с виду пространство имеет множество мелких кочек и норок грызунов, попав в которые, можно запросто сломать ногу. Но самое главное: всё это сплошным ковром поросло густым слоем многолетней травы высотой местами по пояс, которая так аккуратно сглаживает все неровности рельефа, а заодно и прикрывает от глаз. Поэтому когда бежишь по степи, надо обязательно поглядывать под ноги. Как и в небо, и по сторонам. В небо – потому как отсутствие птиц может о многом рассказать. А по сторонам – чтобы ненароком не попасться кому-либо крупному или злому на клык или рог.
Все это Миша прекрасно понимал, держась на расстоянии метров пяти-семи от охотника, уверенно выдерживавшего направления на запад. Не понимал он одного: зачем бежать? Зачем не спеша бежать, если почти с такой же скоростью можно идти широким шагом? К сожалению, Таука этого не воспринимал и не понимал. Он твердо знал, что по степи надо передвигаться именно так, и если случится необходимость, то ускорить темп. Так он бежал от преследователей, так ходили по степи его предки. И как понял Мишка, от канона он отступать не собирался.
А вот для самого Миши такая манера передвижения была несколько в новинку. Нельзя сказать, что он от неё особо страдал, разве что только поначалу, затем втянулся. Но по глубокому убеждению, считал, что быстрая ходьба гораздо лучше экономит силы, чем даже медленный бег. Вообще же пришлось довольно тяжело. Двигались они с рассвета и до заката, без остановок, за это время с него сошло (хрен его разберёт!) сколько потов, и, в конце концов, Мишка плюнул на всё и тупо перешёл на шаг, отстав от охотника. Тот через некоторое время вернулся, посмотрел удивленно на Мишины трудности, и, жестом показав разбивать лагерь, снова убежал в степь.
Уговаривать Мишку долго не пришлось. Он быстро сбросил короб, положил на землю опостылевшее ему при беге копьё, и стал вырезать в дёрне место под костерок. Дров они, разумеется, с собой не потащили, поэтому палить его предстояло из сухой травы, веток мелкого кустарника, что встречается почти повсеместно. Прогорает такой костерок довольно быстро, зато жарко и создает ощущение дома и уюта. Но самое главное – запах дыма очень хорошо отпугивает всякое зверье: что хищное, что травоядное. Потому как быть затоптанным стадом быков удовольствие из разряда «лучше не пробовать». Во всяком случае, не более приятное, чем попасться в лапы четвероногому хищнику. Существовала, правда, вероятность привлечь запахом дыма хищников двуногих, но их сейчас в степи, как Мишка понял, не то чтобы и много. Не тот сезон…
Охотник вернулся, когда прогорала уже третья закладка дров. На спине он нёс тушку какого-то мелкого копытного. Широко улыбнулся, присаживаясь к костру и демонстрируя трофей. Затем, орудуя кремневым ножом, споро разделал тушку, достал печень, разделил пополам и, протянув половину Мишке, впился в свою зубами.
Мишка держал в руках тёмно-красную, ещё теплую печёнку и испытывал двойственные чувства. В нем сейчас боролись, с одной стороны, брезгливость, с другой – голод: не ел с самого утра ничего. А пока поджарится мясо, ещё надо дождаться… И, глядя, как Таука аппетитно чавкает своей половинкой, голод победил. Миша, стараясь не дышать, откусил кусок и осторожно стал пережёвывать. К удивлению, вкус был вполне терпим, более того – чем-то даже приятен. Во всяком случае, есть было вполне можно. Как-то так незаметно кусок и кончился…
Мишка протёр руки пучком сухой травы и бросил его в костёр. Тот на мгновения расцвел новыми лепестками пламени, но быстро унялся – трава прогорела. Вокруг костра на веточках уже румянились нарезанные тонкими ломтиками кусочки мяса. А более крупные куски филейной части охотник завернул в принесённые с собой лопухи и сейчас старательно обмазывал их землей, вперемешку с суглинком и золой. Часть таких «камешков» уже была выложена вокруг и медленно прокаливалась от пламени костерка. Миша отошел в сторону, вытащил медный кинжал, нарезал им ещё сухой травы. Потом сходил до ближайшего кустика, метров шесть в сторону, нарубил веточек. Собрал всё это в пучки, отнёс к месту привала. Таука как раз закончил выкладывать обмазанное землей мясо и подбросил очередную порцию сушняка. Ждать пришлось долго, и тут Мишка понял преимущество кизяка. В степи, где в качестве растительных дров использовать относительно свободно можно только вот такой растительный хлам, энергоэффективность сухого коровьего дерьма трудно недооценить. Как ни прискорбно и ни гигиенично, но факт.
Затвердевшие и не расколовшиеся комки с мясом подпихнули вниз костра, оставили до утра, присыпав углями и золой. Те, что потрескались, кипя изнутри и разбрызгивая вокруг бульон, достали древками копий и топором… Ели уже почти в темноте при тусклом свете догорающего костерка, запивали водой из бурдюка, которую пополнили по пути в небольшой балке.
Кстати, пили за весь день очень мало – всего два раза. Первый где-то в полдень, второй вот сейчас, но особой жажды Мишка не испытывал.