— Дело в том, барышня… — он склонился к уху, изображая заговорщицкий шепот, и попытался взять меня под локоть, — что у моего брата были три золотые коронки…
Я повела плечом, сбрасывая руку.
— Говорите громче, пожалуйста.
— Ну что вы, такое деликатное дело, было бы бестактно кричать на весь зал…
— Тем не менее обвинить меня либо моего коллегу в воровстве у вас такта хватило, — хмыкнула я.
Сашка молча переминался с ноги на ногу. Правильно молчит, попробует оправдываться — ничего, кроме новых обвинений, не услышит.
Мужичок замахал руками:
— Ну что вы, вас лично никто не обвиняет, такая милая барышня, как можно…
— Ага, коронки сами испарились, — я заглянула в рот покойному. Действительно, трех зубов не хватает, слизистая лунок гладкая — видно, что удалены давно, и лунка успела зарасти. Повнимательней присмотрелась к соседним зубам. Интересно…
— Вот, сами видите, — он снова попытался взять меня за локоть, — были, а теперь нету.
— И?
— Десять тысяч, и я не вызываю полицию. Вы уж там между собой как-нибудь договоритесь, сумма-то небольшая… Разберетесь, кто поддался соблазну, да сами и накажете, чего сор из избы выносить.
Ясно. Врезать бы тебе по лоснящейся харе. Конечно, мы тут деньги лопатой гребем, и у всех на шее по цепи в палец толщиной из коронок, у покойников снятых.
— Подождите минутку, пожалуйста. Александр, пойдемте со мной.
Я вернулась в секционный зал.
— Мария Викторовна! Я не брал, я…
— Вадим, вызови, пожалуйста, полицию. И скажи, чтобы прихватили с собой стоматолога. — Я хлопнула Сашку по плечу: — Не дрейфь, Студент, прорвемся.
— Марья, ты уверена?
— Врет мужик. Вызывай ментов.
— Ну что, барышня, договорились? — Новоявленный Паниковский встретил меня ласковой улыбкой. Я улыбнулась еще шире.
— Как вы справедливо заметили, нечистоплотность должна быть наказана. Поэтому мы посовещались и решили вызвать полицию.
— Ну что вы, барышня, зачем полицию? К чему такие сложности? Давайте уладим дело без шума и пыли. Вам лишние проблемы ни к чему, мне некогда бумажки писать. Ладно бы о больших деньгах речь шла, что для вас те десять тысяч — тьфу…
— К сожалению, отменить вызов не получится. Присядьте, пожалуйста, — я придвинула стул, — полиция уже едет. Я уверена, ситуация благополучно разрешится.
Полиция приехала спустя пять вскрытий, группа со старшим лейтенантом во главе, все парни незнакомые. Впрочем, понятно, на убийства выезжают другим составом, а кроме как на трупах мне с ментами дела иметь не приходилось. Стоматолога привезли, как и просили. Я вкратце объяснила ситуацию и провела их в зал, где находился покойный вместе с ожидавшим родственничком, почему-то не слишком обрадовавшимся явлению стражей порядка. Стоматолог осмотрел труп.
— Зубы под коронки не обточены. Не было никаких коронок.
— Ясно, — сказал старший лейтенант. — Забирайте тело и валите отсюда.
— Постойте. Кажется, это называется «вымогательство». И «клевета». А еще «мошенничество». Я хочу написать заявление.
Мент вздохнул.
— Женщина, оно вам надо? Ну подадите в суд, за моральный ущерб у нас больших денег не выплачивают, а другого ущерба и не было.
Да уж, если тебе еще тридцати нет, а уже обзывают женщиной, значит, пора в паранджу заматываться. Впрочем, еще пара недель в том же духе, и будут называть бабушкой. На миг мне стало жалко этого вымотанного парня — тоже ведь пашут как проклятые, дух некогда перевести. И у меня работа стоит…
— Я все понимаю, ребята. Простите. Но таких надо учить. Давайте писать заявление. — Я обернулась к молча торжествующему Сашке. — Студент, сгоняй — там, на кафедре чай есть и печенье. Организуй.
— А можно кофе? — спросил старший лейтенант.
— Саш, глянь, вроде тот, что вчера купили, еще не весь выпили. Давай, займись.
Следующие сутки прошли на дежурстве. На легкую смену я и не настраивалась: в последние дни криминальных трупов было столько, что раньше хватило бы на добрый месяц. В прежние времена я чаще всего спокойно отсыпалась в комнатушке дежурного, а нынче даже удивилась, обнаружив, что время подходит к полуночи, а из полиции до сих пор никого. И, ясное дело, тут же зазвонил телефон. Началось.
— Привет! — сказала я, устраиваясь на переднем сиденье ментовского «уазика». — Что там?
— Привет, Маша, — улыбнулся сидевший за рулем оперативник.
— Здравствуйте, — раздалось с заднего сиденья. — Городской парк, труп с топором в черепе.
Следователь прокуратуры? С этим я еще не работала… Новенький? Если попытается, как некоторые, вальяжно развалившись, потребовать «доктор, диктуйте!», — огребет. Я и обычно-то не слишком дружелюбна, а сейчас готова плеваться ядом по любому поводу. А почему он один сзади сидит?
— Костя, а криминалиста своего вы где потеряли? — почти коллега как-никак.
Костя, оперативник, дернул щекой:
— Умер он… в тот день.
— Прости.
— Проехали.
— Хорошо. Готова поспорить, позвонивший смылся. Понятых вы прихватили или будем в ночном парке искать влюбленные парочки?
— Взяли, — отмахнулся Костик, — вон, сзади сидят, голубчики. Так что сразу на место.
«На месте» было темно — хоть глаз выколи. Нет бы тому Раскольникову выбрать аллейку, где освещение нормальное, майся теперь с фонариком. Я присела рядом с раскроенным надвое затылком, из которого торчал топор.
— Костик, свети лучше, ни черта же не видно.
Натянув перчатки, коснулась проекции сонной артерии, теплый еще…
— Вызывай «скорую»!
— Не до шуточек, — буркнул следователь прокуратуры.
— Какие уж тут шуточки? Живой он. — Я выпрямилась. — Можете сами проверить.
— Вы доктор, вам виднее.
В принципе подобное не редкость. Мало у кого хватает духа, наткнувшись на окровавленное тело, убедиться, что помощь действительно не нужна. Но с такой раной и спустя столько времени — живой? Бывает же…
Пока Константин разговаривал со «скорой», следователь принес аптечку. Толку с нее, правду говоря, чуть, да и от меня в такой ситуации — тоже. Разве что топор вынуть, да повязку наложить. Не лить же на мозг йод, право слово.
— Сейчас будут. — Костик выключил телефон. — Давайте пока работать, что ли…
«Скорая» приехала быстро по нынешним временам — всего-то два часа прошло. Как ни странно, неудавшийся труп все еще был жив, когда его грузили в машину.
— Маш, мы закончили, — сказал Константин. — По твоей части — все?
Я кивнула.
— Тогда поехали к следующему. Упал на нож этак раз десять. Участковый говорит, жену мужик поколачивал. Два убийства, и ночь еще не кончилась, что ты будешь делать… — он выругался.
— Время такое нынче, — сказала я, устраиваясь на сиденье.
— Время… как с цепи все сорвались. — Костик сплюнул за окно. — Маш, вот ты как врач можешь мне сказать: что это было? В тот день?
Я вздохнула:
— Спроси что полегче, а? Например, сколько ангелов поместится на острие иглы.
— Эх вы, эскулапы… Гонора много, а как до дела дошло — так и ничего не знаете.
Я пожала плечами:
— Если ты знаешь хоть одну материальную причину смерти, не способную оставить материальных следов, — поделись.
— Слушай, а может, это гены?
— А точнее?
— Ну знаешь, все говорят про генетический мусор… типа, вы, врачи, делаете так, что те, кто раньше бы умер, не оставив потомства, сейчас размножаются. И вот это все копится, копится…
— Генетический груз?
— Ну да. Накопилась критическая масса и потом разом — бах!
— От наследственных заболеваний в один миг не умирают.
— Ну вот смотри… На концах хромосом есть эти, как их… изомеры…
— Теломеры.
— Ну да. И при каждом делении часть их отстригается… а старость наступает, когда эти самые… теломеры становятся слишком короткие и клетки перестают делиться…
— Теорий старения не меньше полудюжины. Как говорил наш препод по общей биологии: если теорий много, значит, никто на самом деле не понимает, что к чему. Теломеры — только одна версия.
— Погоди, не умничай. Может быть что-то такое же, а? Какая-то штука в хромосомах, которая фиксирует количество дефектных генов, и когда накапливается критическая масса — хоп, и все?
Я честно поразмышляла несколько минут.
— Не пойдет. Черт с ними, с теломерами: как ты представляешь себе механизм, который синхронизирует все эти смерти? Одномоментно по всему земному шару.
— А чего бы нет? Я где-то читал, генетически все человечество сводится к четырем линиям — значит, и количество дефектов у всех примерно одинаково.
— Костя, это же не выключатель…
— Ну, биополе какое-нибудь?
— Ты еще торсионные поля вспомни. Заканчивай читать научпоп… — Я помолчала, размышляя. Все равно другие идеи иссякли. — Хорошо, твою генетическую теорию проверить довольно просто: смотрим конкордантность[20] у моно- и дизиготных близнецов…
— Маша, не матерись в приличном обществе. Я тоже могу вспомнить какую-нибудь адъюдикацию[21] и удивиться, что ты простых вещей не знаешь.
Уел, зараза.
— Сравниваем, сколько умерших среди однояйцевых и двуяйцевых близнецов. Если проблема в генах — однояйцевые помрут оба, процентах этак в девяноста девяти. Хочешь — подниму документы, посмотрю.
— Ладно, я позвоню, как время будет… Приехали.
На трупе оказалось тридцать пять ножевых ран. Жена покойного, маленькая женщина, тихонько сидела на табуретке в углу. Да, двадцать лет вместе прожили. Да, бил… Любила очень. А в этот раз схватил за волосы и потащил к газовой плите… лицом в огонь. Увидела кухонный нож… дальше ничего не помнит.
— Психиатрическую вызывать? — вполголоса поинтересовался следователь.
Я кивнула. Врет, что не помнит, или в самом деле аффект — пусть профи разбираются. Нам и без того дел хватит.
Когда я наконец добралась до бюро, ложиться спать не было смысла — в который уже раз. Интересно, сколько еще удастся держаться исключительно на силе воли, прежде чем физиология все же даст о себе знать. И как именно взбунтуется тушка? Ладно, если просто свалится с температурой или выдаст несколько суток мигрени, а ведь могут быть варианты и похлеще… Хорошо, завтра посплю. Хотя бы три часа. А сегодня и правда ложиться незачем — пойду проверю теорию Кости, что ли. Благо, фамилия-имя-отчество и даты рождения покойных забиваются в компьютер еще при регистрации привезенного трупа. Так что тут несложно: задать фильтр, вычленяющий покойных с одинаковой фамилией-отчеством-датой рождения, и посмотреть, что получится. Правда, там монозигот от дизигот не отличишь, но пока работаем с грубыми прикидками: если среди «скоропостижных» близнецов больше, чем в целом в популяции, тогда придется думать, как выделить монозигот.