– Да, – кивнула Маша. – Галина ещё в себя не пришла, а тут этот звонок.
– Бедная женщина, – вдохнула медсестра.
– Присмотрите за ней, – повторил врач и, сгорбившись, пошёл по ступеням вниз, даже не посмотрев в сторону лифта. И через несколько секунд мы с Машей остались на площадке одни.
Маша обхватила себя за плечи и, наклонив голову, приглушённо сказала:
– Представляешь, Ив, там почти все в части умерли. Не один только Боря. Как у нас… Получается, и вправду так везде? Что происходит?
– Не знаю, Маруська, – растерянно сказал я. Мне и вправду было неловко – не было сил ни защитить, ни утешить.
– Обними меня, Ив, пожалуйста, – вдруг попросила Маша.
Я не мог отказаться. Да и, если честно, не хотел. Мы стояли на грязной полутёмной площадке, но на сердце вдруг стало очень светло – словно вернулось нечто давно забытое, чему даже названия не осталось.
А из полуоткрытой двери доносилось почти что пророческое:
Чем ближе к смерти, тем чище люди,
Чем дальше в тыл, тем жирней генералы…
Здесь я видел, что, может быть, будет
С Москвой, Украиной, Уралом…
Глава 5
Никто и никогда, ни в одной книге не упомянул, что совсем не важен калибр пистолета – дуло всё равно будет размером с солнце. Если будет направлено прямо на тебя. Чёрное-чёрное солнце, забирающее в себя весь свет дня.
– Уверена? – внезапно пересохшим горлом спросил я у Маши.
– Как никогда ранее, – пропела Маша, прищурив один глаз и выцеливая мне то ли лёгкое, то ли сразу сердце. Она стояла против солнца. И если силуэт жены скрадывался мягким вечерним светом, то чернота дула, казалось, игнорировала все физические законы, выделяясь чётко и ясно, как смертный приговор. Которым, по сути, и являлась.
– А говорят, что в человека трудно не то что выстрелить, но даже целиться…
– Врут, дорогой, – спокойно ответила жена, твёрдо удерживая в правой руке маленький дамский револьвер. – Тем более этих «человеков» столько через меня прошло, что я, пожалуй, уже путаюсь – объект ещё не или уже да. Профессиональная деформация, Ив, как она есть.
Весь чёрный юмор ситуации в том, что именно я этот пистолет достал и вложил в её руки тоже я. А теперь мне очень неуютно. Да и кому было бы комфортно, если бы жена целилась из револьвера?
Лучше уж чужой человек. Как-то естественнее.
Наши ощущения строятся на привычках.
Но подспудно я прекрасно понимал, что причин запустить цепную реакцию в патроне у Маши море и небольшой лиман рядышком. Сам виноват. Что там старина Данте оставил для прелюбодеев? Истязание ураганным ветром, вечные, постоянные удары о раскалённые камни преисподней – и не за что зацепиться, и никто не удержит. Вполне вероятно, что финальный пинок по направлению к горячим иль к обледеневшим местам даст именно жена, если я не приведу в норму семейные отношения или какие ещё там отношения между нами остались.
А ведь день начался спокойно.
Правда, спокойствие продлилось недолго.
Утро я уверенно предназначил для сна. Машка рванула на любимую работу ещё в семь. Я же позвонил в отделение и сообщил, что дорогой и незаменимый заведующий будет отсыпаться до тех пор, пока руки сами не попросят скальпель. Всё равно день сегодня не операционный, а истории написать и интерны в состоянии. Волна смертей и травм потихоньку схлынула. Надеюсь, что второй не предвидится. Все неудачники переместились в морги или на кладбища. Все везунчики у меня даже и не появились, спокойно продолжая жить. А прочие категории граждан, которым везения и невезения отсыпали Мойры поровну, уже побывали в операционном зале или у меня, или у моих коллег и теперь отлёживаются в палатах, томительно ожидая выписки.
И потому, сообщив о своём волевом решении, я поставил таймер телефона на плюс два часа, перевернулся на другой бок и… громко выругался.
Потому что телефон бодро отыграл звонок и высветил на экране фотографию и заодно имя Олега.
– Угу, – максимально вежливо поздоровался я.
– На работе уже? – поинтересовался Олег.
– Не-а.
– Спишь, что ли? – удивился друг детства.
– Угу, – повторил я начало разговора. И только собрался вкрадчиво попросить, чтобы друг позвонил через отмеренные мною для сна два часа, как Олег пресёк мои попытки выспаться.
– У нас тут резня. Мне нужен твой совет.
– У вас что, экспертов нет?
– Эксперт, с которым я обычно работал, умер в тот день. А к левым людям не хочу обращаться, пока не буду уверен. Если информация выползет наружу…
Я его прервал:
– Что, настолько херово?
– Да. Иванище, мне нужен твой профессиональный совет.
– Именно мой? Давай я Машку попрошу, она у нас эксперт по резне и прочим кровавым извращениям.
– Пока твой. А там дальше решишь.
– Ну-у, ладно, – сна всё равно уже не осталось. Я потянулся и почти уже бодро спросил. – К тебе на работу приехать?
– Нет, – Олег усмехнулся. – Я тебя разбудил, мне и в гости напрашиваться. Просыпайся пока, готовь завтрак. И мне чего-нибудь придумай, если не сложно. Я со вчерашнего обеда не жравши – всю ночь на месте преступления. Буду минут через двадцать.
– Принято. Давай, – согласился я и нажал «отбой».
Двадцати минут как раз хватило на душ, побриться и вскипятить чайник. Мудрить с едой не хотелось совершенно. Порезал хлеб, засунул ломтики в тостер. А пока тосты распространяли по дому аппетитный запах, открыл пару банок с паштетом и креветочной «замазкой», порезал помидоры и пару огурцов. Как раз на суровый мужской завтрак сгодится. Порылся в холодильнике, выудил сыр и печально-короткий остаток палки сухой колбасы. Порезал снедь на тарелку. Только успел заварить свежий чай, как прозвенел дверной звонок. Олег прибыл чётко через двадцать минут плюс вежливые пять.
Выглядел он уставшим. Под глазами залегли круги, что только подчёркивало тёмно-серый «стальной» цвет радужки. Русые волосы свалялись и кое-где торчали неопрятными вихрами. На щеке красовалась длинная, практически поджившая царапина, а на лбу протянулась еле заметная маслянистая полоска. Мне почему-то почудился запах ружейной смазки. И по цвету похоже – смазка, приправленная пороховой гарью, приобретает особый тёмный цвет. Даже две узкие морщины на лбу, казалось, стали глубже.
– Н-да, – пробормотал я. – Чегой-то укатали тебя, Сивка-Бурка.
– Видно? – усмехнулся Олег, сбрасывая лёгкую форменную куртку и снимая основательно запачканные липкой глиняной грязью кроссовки.
Не отвечая на риторический вопрос, я приглашающее махнул рукой в сторону кухни.
Рассевшись за столом, Олег деловито начал набрасывать на тосты съестное. Через пару десятков секунд на тарелке громоздились несколько аппетитных пизанских башен.
– Ну что? – он на миг прервался и глянул на меня исподлобья. – Дела вперёд или трапеза?
– Трапеза, – решил я. – А то после твоих дел даже у Машки аппетит пропадает.
– Мудрое решение, достойное мудрого мужчины, – уже с набитым ртом пробубнил Олег.
Я налил ему и себе чай – сегодня что-то совсем душа не лежала к кофе. Есть у меня странная реакция организма на него – только выпью, сразу же вся нервная система как будто ощетинивается, и невидимый внутренний реактор начинает выдавать сто двадцать процентов мощности настолько бодро, что даже немного потряхивает. Признак перевозбужденной нервной системы. Хоть бензодиазепины глотай.
Сам я закинул в себя только парочку бутербродов, пока Олег методично и торопливо уничтожил практически всю еду на столе. И мне показалось, что он всё же остался чуточку голоден – но вежливость ему не позволила это показать.
Глотнув обжигающе горячий чай и даже не поморщившись, Олег хмуро сказал:
– А теперь точно дела.
– Давай, – вздохнул я, чувствуя, что спокойно начавшееся утро, как обычно в последнее время, перерастёт в сумасшедший день.
– Смотри, – сказал Олег и бросил на стол пухлый конверт.
Внутри оказалась куча фотографий. Чувствовалось, что они совсем свежие – глянец ещё не приобрёл обязательных царапин, острые углы ещё не хранили жирные отпечатки пальцев.
Просмотрев первые несколько снимков, я понял, почему Олег предпочёл вначале позавтракать, точнее, позволил вначале позавтракать мне, а потом уже перешёл к делам.
Кровь.
Кровь.
Кровь.
На полу и стенах, на портьерах яркой золотистой раскраски и на стульях «под старину», на стекле сервиза и белой плите двери холодильника, на ламинате и кафеле пола, даже крупная клякса крови на потолке. И среди пятен и багровых полос на стенах проступали надписи на английском, такие же красные, как потёки на полу, написанные тем же составом. Шестьдесят процентов плазмы, сорок процентов эритроцитов, тромбоцитов и лейкоцитов – кровь.
Но всё это не более чем антураж.
Взгляд сразу же цеплялся за тела. Их кто-то так изуродовал, что я, просмотрев всю пачку фотографий, даже не мог чётко сказать, сколько там трупов. Семь, восемь, десять?
– Сколько? – хрипло поинтересовался я.
– Тринадцать, – Олег не спеша попивал чай, искоса посматривая на меня.
– И зачем тебе я?
– Чем, по-твоему, это сделано?
Я повернулся к Олегу:
– Дружище, не юли. Зачем я тебе? Ответ на этот вопрос даст тебе любой судмедэксперт.
– Я же тебе сказал…
– Сказал, – прервал я его. – Олег, ты боишься огласки, но дело у тебя в любом случае заберут прокурорские. Если ещё не забрали. Информация всё равно расползётся. Ты должен только радоваться, что такое побоище не придётся расхлёбывать самому.
– Экий ты недоверчивый, – пробормотал Олег.
– Так что выкладывай, зачем тебе я.
– Хорошо, – сжал губы в тонкую линию Олег – Я тебе отвечу Но вначале ответь ты.
Я ещё раз рассмотрел тела на фотографиях – практически у всех ровные, даже слишком ровные порезы поперёк горла, вспорота брюшина, похоже, что вскрыты бедренные артерии. Особенно долго изучал фотографии, где раны сфотографированы крупным планом.