– Малыш, я же лучше собаки!
– Маш? – Ив обернулся. – Вадим, я перезвоню.
– Я лучше, чем Мисс Вселенная.
На самом деле прямо сейчас я не смогла бы конкурировать не только с гипотетической Мисс Вселенной, но и с не менее гипотетической Люськой из соседнего подъезда. Осунувшееся от недосыпания лицо, синяки под глазами, опухшие веки, покрасневший нос… слезы украшают женщину только в романтических фильмах.
– Ты в своём уме?
– Нет, блин, в чужом! Тебе не приходило в голову, что прежде чем обсуждать с друзьями, трахнуть ли жену, стоит спросить у самой жены? Я тебе что, резиновая кукла?
Не надо было спускать на него всех собак, но остановиться уже не получалось.
– Да никто не собирается тебя трахать! Делать больше нехер? Иди спать, нечего тут пьяные истерики закатывать.
– Ты когда в очередной раз по бабам собираешься, тоже у друзей совета спрашиваешь?
– По каким бабам? Тебя что, сегодня по башке огреть успели?
– Знаешь что, разлюбезный муж мой… Я, наверное, не очень хорошая жена, раз тебя всё время на сторону заносит. Неполноценная женщина, это тоже правда. Но не хрен думать, будто я полная идиотка!
Ив помолчал, разглядывая меня. Усмехнулся.
– Нет, ты не идиотка. Ты актриса. Умная расчётливая актриса. Разыграла любовь, отхватила мужика с перспективами. Браво. Только какого тебе ещё надо? Квартира есть, деньги есть, муж, которого можно предъявить похвастаться, – тоже есть. Чего ещё? Чего тебе надо для того, чтобы больше не выёживаться посреди ночи? Я весь день проторчал на экстренных операциях, а теперь устал и хочу спать!
Ух ты, как интересно…
– Вань, по-моему, это тебя сегодня по головке шмякнули.
– Нет, надоело просто. В постели притворяешься… не помнил бы, как это по-настоящему было, может быть, даже и поверил. Теперь вот оказывается, про любовниц тоже знала, и тоже, получается, притворялась, что так и надо. Мне, в общем, нормально: сыт-одет, дома чисто, жена, опять же, под боком, если приспичит, да и привык я к тебе. Но врать не надо, ладно?
– Интересно… А на хрена ты меня сегодня из тюряги вытаскивал? Со взяткой подставлялся? Если надоело, как хорошо всё решалось: я на зоне, развестись можно без суда, имущество, опять же, не делить, никаких проблем: кормить-обихаживать найдётся кому, трахать кого – тоже, а поговорить и с друзьями можно.
– А с кем мне ещё говорить, с тобой, что ли? Один раз поговорил… до сих пор помню. Пришёл к любимой женщине, думал, кто ещё поймёт-поддержит? А услышал, что сам дурак.
– Ты о чём?
– Уже ни о чём. Парень тот, с инфарктом… – Ив присел на край стола, скрестив руки на груди. – «Как же ты так лажанулся, в любом учебнике дифдиагностика есть».
Пацана того я помнила, Ив рассказывал. Приехал в хирургию на «Скорой»: боль в животе, симптомы раздражения брюшины, впрочем, не слишком выраженные. В крови признаки воспаления, ЭКГ на первый взгляд в норме. Ив, тогда ещё молодой дежурный врач, диагностировал воспаление атипично расположенного аппендикса и взял парня на операцию. Пациент умер на столе, аппендикс оказался совершенно интактным, а на вскрытии обнаружился инфаркт задней стенки сердца. Абдоминальная форма, про которую написано во всех учебниках, – и всё равно ошибки случаются слишком часто. Тем более, что мало кто будет думать в сторону инфаркта у семнадцатилетнего парня.
– Я что, в самом деле так сказала?
– Ну да, где тебе упомнить такой пустяк?
И правда – не помню. Кажется, тогда Ив быстро свернул беседу, а ещё через полчаса вспомнил про какие-то забытые дела в отделении и ушёл на работу. Тогда я так ничего и не поняла.
Я шагнула ближе, попыталась обнять.
– Что теперь, всю оставшуюся жизнь поминать будешь?
– Не надо, Маш, – Ив перехватил мои руки. – Хватит. Мне с тобой… нормально, да и нет у меня никого, кроме тебя. Опять же, в люди выйти не стыдно, друзья завидуют… Почему-то все уверены, что ты само совершенство. Уживёмся, как добрые приятели. Но в любовь не играй, ладно? Не позорься.
Лучше бы он ударил. Тогда, несколько лет назад. Я бы просто ушла в один миг, и не было бы так… Да много чего бы не было – ни времени, когда я ещё надеялась понять, что же со мной не так, и можно ли что-то исправить, ни показного сочувствия заклятых подруг – твоего вчера видели с какой-то… Впрочем, это, наверное, было к лучшему – в таких вещах и проверяешь, кто есть кто. Не было бы усталого смирения потом – так смиряются с тем, что невозможно изменить. Вроде земного притяжения: сиганув с крыши, не взлетишь, и едва ли есть смысл об этом сожалеть.
– Какой же ты…
– Сволочь? – поинтересовался он. – Так с кем поведёшься…
И усмехнулся.
И я со всей дури залепила пощёчину по этой ухмыляющейся морде, в которой не осталось ничего от бывшего ещё четверть часа назад родным человека. Послав к чёртовой матери все представления о приличном и не очень, самоконтроле и прочую чушь. То, что копилось годами, наконец, выплеснулось, и мне было наплевать, что сцена выходит совершенно безобразной, что мой лексикон сделает честь прожжённому алкашу из подворотни, и даже то, что когда рано или поздно это закончится, останется только собрать чемоданы и убраться. Если останусь жива, потому что Ив намного сильнее, а не ударить, когда разъярённая мегера метит когтями в глаза, сможет не каждый. Результаты подобных семейных разборок мне доводилось видеть слишком часто – но на это тоже было плевать. Цепная реакция, не остановить, даже зная, что после останется выжженная пустыня.
Муж опомнился, каким-то хитрым приёмчиком вывернул руку так, что я взвыла, и поволок в ванную, матерясь и шипя, когда я умудрялась лягнуть и не промазать. Не слишком мягко сгрузил в ванну. Ледяные струи душа обрушились на голову, ослепляя, заглушая визг. Отчаянно отплевываясь, я какое-то время пыталась отмахиваться и, наконец, замерла, сжавшись в комок.
– Всё? Или добавить?
– Хватит. Холодно…
Поднять глаза было невозможно.
– Я… Я в гостиной переночую. А завтра уйду.
Квартиру мужу оставили родители, так что всё честно.
– И далеко собралась?
– Не знаю.
И правда, не знаю. Какая теперь разница?
– Маруська, ну ты даёшь!
Я всё же заставился себя поднять взгляд. Промокший до нитки Ив прислонился к косяку, разглядывая меня с откровенным любопытством.
– Тебе что, в самом деле на меня не плевать?
– Дурак ты, – всхлипнула я, утыкаясь носом в колени.
– Погоди-ка… Не хочу с твоей макушкой разговаривать.
Ив одни движением вытащил меня из ванной, поставил на ноги. Повторил.
– Ну, ты, блин, даёшь.
Царапина на щеке, под глазом стремительно наливается синяк, порванная футболка. Это что, всё я?
– Могла бы поаккуратней, мне ж теперь перед больными таким фонарём светить.
– Я нечаянно…
Прозвучало невероятно глупо. Отодвинуться бы, но куда отодвинешься в стандартной ванной, только и оставалось стоять, обхватив себя руками и стараясь случайно не коснуться.
– Да уж, я заметил. «Нечаянно». Сочувствую тому маньяку, который решит на тебя покуситься.
– Я… – зубы неуместно клацнули: все же стоять в мокрой одежде не слишком тепло. По спине с волос текла ледяная струя, тело била крупная дрожь. Надо выйти, переодеться, но сдвинуться с места было невозможно: дорогу перегородил Ив, закрыв дверной проём. Выражения его лица я не видела, для этого нужно было поднять глаза, и я упёрлась взглядом в облепленный мокрой футболкой торс. Оставалось сказать только одно. Собраться с духом, сказать, выдержать презрение и насмешку – наверняка муж примет это за попытку что-то вернуть. Да, мы оба хороши, и за то, что он наговорил, расцарапанная морда – не слишком тяжкое наказание. Тем не менее: если я не скажу это сейчас, то окончательно перестану себя уважать. Дело не в том, чтобы что-то вернуть, возвращать следовало много лет назад, пока ещё было не поздно, пока мы не замкнулись каждый в своём коконе.
– Ив… – как же трудно смотреть ему в глаза. – Я вела себя совершенно неподобающим образом. Я виновата. Прости меня, пожалуйста.
Ну, вот и всё. Теперь только дождаться, пока он закончит исходить желчью, – почему люди так часто принимают извинение за слабость или попытку вымогательства? Покидать в рюкзак вещей, чтобы протянуть неделю-две, пока не найду жильё. И уйти. Жаль, что всё кончилось так. Жаль. Господи, как глупо… Разбежаться – и то нормально не смогли.
Муж молчал, и выражение лица было… странным. Недоумение, растерянность и что-то ещё, что-то знакомое, но давно забытое. Тишина затягивалась, развернуться бы и уйти, но дорогу перегораживал Ив, и оставалось только не отводить взгляда от его глаз. Да уж, наворотили мы дел. Я не хочу уходить!
– Маруська, я дурак. Совсем-совсем дурак. Иди сюда.
Я всхлипнула и ткнулась лбом куда-то ему в ключицу.
Ив обнял, баюкая, повторяя:
– Маруська… Замерзла же совсем! – спохватился он, наконец.
– Уже нет.
– Да ну? – он прижал мои ладони к щеке. – Как ледышки. Нет, я точно идиот. Вылитая царевна-лягушка: холодная и мокрая. Раздевайся, быстро.
– Иван-царевич нашёлся, – фыркнула я, в очередной раз клацнув зубами.
– Да раздевайся ты, потом болтать будешь!
Он, не слишком церемонясь, сорвал с меня мокрую футболку, стянул джинсы с прилипшим к ним бельём.
– Тьфу ты, сам такой же, – Ив разделся, подхватил меня на руки. Засунул под одеяло, нырнув следом.
– Греться будем. Тебе что-нибудь горячительное принести?
– Не надо. Хватило сегодня… горячительного.
– Ну, сейчас-то чего дрожишь? – обнял, привлекая к себе. – Тепло же?
– По инерции, – я шмыгнула носом, прижимаясь к нему всем телом.
– Ревёшь тоже по инерции?
– Угу. Сейчас…
– Да ладно тебе. Реви, сколько влезет.
– Вот спасибо, разрешил, – хмыкнула я. И в самом деле, хватит, пожалуй. Тепло и спокойно – почему с ним не всегда так? Умеет же, когда хочет.
– Маша…
– А?
– Прости меня. Был неправ. Исправиться не обещаю, но попробую.