И умчался потрошить личный продуктовый склад. Такая заначка формируется практически у каждого доктора, который хоть немного специалист в своём деле. И ничего в этом постыдного и преступного нет, как бы ни повизгивали журналисты и сетевые герои клавиатуры. Пусть бы сами попробовали пожить на зарплату врача полгодика – а потом бы сами взмолились, мол, заберите нас в родные уютненькие офисы складывать никому не нужные цифры в Excel и марать чистые листы Word нетленными статьями. Хорошо хоть встречаются иногда пациенты, которые оценивают по достоинству нашу работу и понимают, что без врачей жить будет совсем не так весело. Можно всех журналистов переквалифицировать в трактористы и плотники, блогеров загнать в агрономы, офисный планктон – мостить и строить дороги. Что-то изменится глобально в стране? He-а. Если и изменится, то только к лучшему – здоровая рабочая сила всегда нужна. А вот убери врачей – и в большинстве случаев легко оперируемый аппендицит станет приговором, пневмония с вероятностью процентов сорок закончится летальным исходом, камни в почках и жёлчном пузыре будут убивать каждого десятого после сорока. Но кто это поймёт и оценит, пока в сознании людей прочно торчит, как топор в затылке, мысль, что «врач должен», вне зависимости от времени суток, усталости доктора, финансирования государства?
Вадим притащил увесистую коробку «Mozart Mirabell», выполненную в виде тёмно-красной скрипки, минут через пять. Заодно прихватил пакет простого шоколадного печенья местной кондитерской фабрики.
– Такие конфеты даже кушать боязно, – пробормотал Паша, аккуратно наливая по чуть-чуть коньяка в большие керамические чашки.
– А коньяк Hennessy Extra Old разливать не боязно? – ехидно поинтересовался Деменко.
– Был бы Бйшу Martin «Людовик Тринадцатый» – тогда было бы боязно. А так нет, – парировал Паша. – Обычный Hennessy – это развод для колхозных олигархов. Разве что Hennessy «Ellipse» неплох. Правда, пробовал я его один раз, но вкус запоминающийся.
– Вот прям ты все эти коньяки каждый день пьёшь, что от Х.О. нос воротишь, – заметил психиатр.
– Не каждый день, и не каждый год. Но это не отменяет понимания, какой коньяк хороший, а какой так себе.
– Зажрался ты, Пашка, – сказал Вадим.
– He-а, всего лишь дистанцируюсь от грубой и обыденной реальности.
– Главное, слишком далеко не дистанцируйся – а то ко мне попадёшь.
– У меня на такие конфеты денег не хватит, чтобы одарить тебя за услуги.
– Ничего, расплатишься коньяками, что тебе пациенты таскают.
Я дипломатично прервал дружескую перепалку:
– За это и выпьем. За коллегиальную поддержку и взаимные обследования.
Вадим развернулся ко мне:
– Мы же кофе пьём. Может, ещё бокалами чокнемся?
– Ну, там же коньяк есть, значит, тост уместен. А в присутствии психиатра я чокаться не рискну, даже бокалами.
– Оп-па, – изумлённо протянул Вадим, всматриваясь в моё лицо. – А я и не заметил. Кто это так тебя?
– Сам, о тумбочку, – проворчал я.
– Да серьёзно, кто? Когда успел?
– Машка вчера буянила. Кстати, друже, спасибо тебе большое за совет. С него всё и началось.
– Ясно. Жена не оценила? – Вадим ехидно добавил. – Тогда дополним тост пожеланием взаимопонимания в семье.
На минуту разговоры смолкли. Коллеги наслаждались кофе и вкуснейшими шоколадными конфетами. Я же просто сидел, согревая ладони кофейной чашкой, даже позабыв про то, что кофе остывает. А я ненавижу холодный кофе. В мыслях здравый смысл на пару с медицинским скептицизмом увлечённо воевали с информацией, которой поделился вчера отец Иоанн. Страшная сказка, в которую современный человек не поверит, пока не пощупает, не измерит, не проанализирует. А как это сделать – вот в чём вопрос. Все непонятные, необъяснимые события, происходящие в последнее время, трудно объяснить даже по отдельности. Но если принять на веру, что это части целого, то рассказ отца Иоанна набирает пугающую достоверность с каждым днём.
Меня больше озадачила собственная реакция, а не сам рассказ – я почти поверил. Странно для врача, который к тому же верующий поскольку постольку и никогда не постился, не придерживался строгих церковных правил.
Почему поверил, пусть и почти? Да потому что иного объяснения я пока не нашёл. Как снизойдёт светлая мысль, объясняющая и смерти, и странное поведение людей и ещё с десяток мелочей до кучи, так можно будет поспорить с Иоанном.
А пока придётся учитывать его версию…
– Что задумался, Иван? – прервал мои размышления Вадим. – Кофе пей, остыл совсем.
– Если кто-то уже остыл, то к Паше, – парировал я, отвлекаясь от нерадостных мыслей.
– Не, мои ещё тепленькими должны быть. Если остыл, то к твоей жене.
Вадим весело подхватил:
– Звонишь и говоришь… Маша, у меня кофе остыл. Проведёшь вскрытие для выявления причины такого нежелательного исхода?
Я вяло улыбнулся:
– Пошлёт далеко и быстро. У неё там полный бардак – а кроме неё, работать некому, поубивали всех.
– Да, слышал, – посерьёзнел Паша. – Совсем люди подурели. Ко мне недавно толпой заменись родственники одного страдальца, угрожали и прокуратурой пугали.
– Отмучился совсем? – поинтересовался Вадим. – Или вытащили?
– Совсем, – скривился Павел. – Не поверите, запущенный шистосомоз. Узнали только на вскрытии – смазанная картина, вообще неспецифическое течение.
– Ого! – я немного подофигел. – Откуда такая экзотика?
– Судя по всему катался по Африке туристом. Помочил ноги в водоёме – и вот результат.
– Н-да, – протянул Вадим. – Не ходите, дети, в Африку гулять… А что инфекционисты, как проморгали?
– Ну, я их тоже понимаю, – пожал плечами реаниматолог. Паша встал с дивана и подошёл к электрочайнику на тумбочке. – Кто-нибудь кофе ещё будет?
– Я, пожалуй, – Вадим протянул чашку.
– Пас, – качнул головой я.
– Так вот, – продолжил Паша, включая чайник. – Сколько вообще нозологий? Ну, примерно?
– Тысяч десять, кажется, – задумчиво ответил я. – И это не считая масок и нетипичного течения болезней.
– Со сколькими мы можем столкнуться в работе? – менторским тоном вопросил Павел.
– Максимум сотня? – предположил я.
– Я бы поставил на две, – отозвался Вадим.
– Ну, примерно так, – согласился реаниматолог. – Где-то сто пятьдесят, может, сто семьдесят. А лечим регулярно, ну, от силы тридцать. Из которых штук десять будем знать назубок и выявлять при любых масках и осложнениях.
– Идею твою понял, – задумчиво ответил я. – Жаль, пациенты не поймут.
– Не поймут, – согласился Паша. – Доктор же должен быть непогрешимым и всезнающим. Сериалов пересмотрели. Даже если я буду впахивать над учебниками и журналами по тридцать часов в сутки, мне всё равно не хватит практики, чтобы распознать нечто редкое в наших краях, да ещё и смазанное хроническими болячками, любовью к алкоголю и индивидуальными особенностями европейского организма. Так что не могу я винить инфекционистов. Предупредили бы родственники, что он катался в Африку, может, и догадался бы кто. А знаете, что они мне заявили, когда упрекнул их?
– Ну? – кивнул Вадим.
– Что только дурак сознается врачу, что у него есть деньги. Потому что медики сразу же будут взятки вытягивать. Нужно, мол, наоборот, косить под бедного всеми способами.
– Докосились. Как раз полянку под могилу и выкосили, – я мрачно улыбнулся. – Сказали бы, что он по миру колесит, искали бы экзотику.
– Вот и я о том же, – махнул рукой Паша. – Everybody lies.[27]
Чайник раздражённо заворчал, и реаниматолог приготовил ещё по чашке кофе себе и Вадиму. Я же решил составить им компанию, но только чаем – заварил себе смесь чёрного и зелёного со вкусом карамели. Что-то кофе совсем не лез – и так нервы взвинчены.
Я поднял бутылку коньяка:
– Вадим, тебе плеснуть?
– Нет, хватит, пожалуй.
– Паша?
– Я тоже не буду. Спасибо.
Реаниматолог поёрзал на диване, устраиваясь поудобнее, и продолжил:
– Я-то их сразу срезал, что ко мне у них претензий быть не может. Мол, он ко мне уже в коме попал. Попытался объяснить, что и инфекционисты не особо виноваты. Вероятность того, что шистосомоз входит в перечень болезней, которые наш инфекционист узнает в любой клинической форме, да при любом сочетании медико-биологических факторов… ну, не равна нулю, но болтается где-то около. Врач тоже человек – и голова у него не резиновая, чтобы держать признаки сотен болезней, а заодно ещё и догадываться, где пациент мог накосячить.
– От тебя отстали? – поинтересовался я.
– Относительно, – Павел усмехнулся. – Чтобы не терять лица, пообещали, что прокуратура со всеми нами разберётся. Сестра покойного до самых дверей отделения кричала, что мы все крохоборы, взяточники и убийцы.
– Ну, вот получается и на хрена? – отозвался Вадим, всё это время молчаливо слушающий наш разговор.
– Что на хрена? – спросил я.
– Зачем вообще становиться сейчас врачом? С учётом особого отношения современных обывателей к нам, нормальный врач легко может отсидеть срок, влететь на миллионные выплаты за моральный и физический ущерб. Да и вообще могут голову проломить в тёмном переулке. И ещё себя правыми считать будут – борцами со злом в белых халатах. Да ещё и зарплата нищенская. Тьфу… – скривился Вадим.
– А ты чего не бросишь всё это? – мягко поинтересовался я.
– Потому что такой же дурак, как и вы, – буркнул психиатр и уткнулся в чашку с кофе.
– Может, на таких дураках всё и держится? – риторически спросил я, вспомнив вчерашние слова отца Иоанна. – Не станет дураков, умные такое натворят, что им самим станет жить неуютно. Эгоистичный рационализм годится только до первой катастрофы, когда каждый сам по себе. А потом нет уже никакого рационализма, так как все эгоисты медленно перерабатываются на перегной.
– Может-может, – тихо сказал Вадим.
Паша тем же тоном добавил:
– В последнее время мне кажется, что этих самых дураков осталось совсем-совсем мало. Потому что те, кто остались после того дня, вообще как с цепи сорвались. Вся дрянь, что сидела раньше внутри, как по команде наружу полезла. Я за своими медсёстрами уследить не успеваю – Иван подтвердит. А что творится в других отделениях…