ольствием вас познакомлю – работает ныне инструктором-рукопашником спецназа. Широчайшей души и бесценного военного опыта человек.
За дверью послышались быстрые шаги.
– Вад, а знакомые-то у вас общие откуда?
Вадим искоса глянул на меня:
– Думаешь, он один такой у меня? Война калечит в первую очередь душу. А тело – уж кому как повезёт.
Дверь открыла миниатюрная светлая женщина с усталыми, но я бы не сказал, что такими уж испуганными глазами. Быстро поправила причёску и нервно улыбнулась Вадиму.
– Привет, Мариш, – Деменко поцеловал её в щёку. – Знакомься, это мой друг Иван.
Женщина уставилась на мой яркий фингал. Я внутренне поморщился – блин, сейчас ещё небось вопросы последуют. А Вадим ухмыльнулся:
– Не обращай внимания на его чуть потрёпанный внешний вид. Работаем вместе – пациенты порой удивляют. Как там Коля?
– Опять думает, что их окружили «духи» в Грозном на Минутке, – устало ответила Марина.
– Лекарства принимает?
– Да в том-то и дело, – женщина всплеснула руками. – Однополчанин умер, инфаркт. Поехал поминать с военными друзьями. А вернулся не совсем в себе. Думаю, бросил пить лекарства то ли с горя, то ли с глупости. Со мной почти не разговаривал два дня – я сегодня только вечером поняла, что снова началось.
– Всё будет хорошо, Маришка, – ободряюще улыбнулся Вадим. – Угости пока Ивана чаем. Иван, обязательно попробуй кизиловое варенье – только Марина умеет так его готовить. Я пока с Колей поговорю.
– Тебе помощь точно не нужна? – поинтересовался я.
Деменко подмигнул мне:
– Помнишь, что я тебе рассказывал? С Коляном мы и вдесятером не справимся – да и, судя по всему обострение ещё не встало в полный рост, а то бы и соседям наш герой дал пороха нюхнуть. Всё будет хорошо – подождите меня полчасика.
И Вадим уверенно открыл дверь в спальню, откуда доносились сдержанные маты и что-то похожее на рычание разозлённого медведя. Дверь громко хлопнула, отсекая от нас Вадима и пока ещё неизвестного мне Николая.
Видимо, почувствовав моё беспокойство, Марина тихонько сказала:
– Иван, не беспокойтесь. Коля хороший, он Вадима ни за что не тронет. Просто… больно ему. Память хорошая – вспомнить есть что, забыть не получается.
Я выдавил профессиональную улыбку – плюс сорок к харизме, плюс двадцать к обаянию, плюс пятнадцать к лидерству – и так же тихо спросил:
– Марина, можно руки помыть – я только с работы.
– Конечно, конечно. Ванная вон там, выключатель за дверью слева. Можете выбирать любое полотенце. А я пока чай поставлю.
– Спасибо, Марина, – кивнул я, включил свет и зашёл в ванную. Уставился на отражение в зеркале – мрачная, уже чуть небритая морда. Сейчас надо подготовиться, найти в себе силы и выйти попить чай с этой уставшей, потерянной женщиной.
Сволочь ты, Деменко, мог бы сразу сказать, зачем меня берёшь с собой. Нет, не помощник тебе нужен, чтобы буйного психа скрутить, а жилетка, в которую поплачет эта милая, но уже измочаленная жизнью женщина. Сливное отверстие тебе нужно, дружище, чтобы в него ушло отчаяние, усталость и безнадёга Марины. А ведь знал, что я это не люблю, – легко мне копаться в окровавленных внутренностях, а вот в психике копаться не получается.
Но выслушать смогу. Надеюсь, большего и не нужно. Любой опытный врач рано или поздно становится хорошим собеседником – иногда перед курсом лечения намного важнее найти подход к человеку, успокоить, обнадёжить… обмануть. Иначе организм сдастся, если в черепушке не засядет прочно мысль, что всё будет хорошо, что болезнь пройдёт, что врачи помогут. Иногда вера в это даёт больше, чем лекарства. Ни один врач вам этого не скажет – это магия, наша особая магия, обманывающая смерть. Обыватели напирают на то, что у нас и антибиотики, и кортикостероиды, и ещё куча лекарств с труднопроизносимыми названиями – и забраться мы можем куда угодно зондами да КТ с МРТ, чтобы посмотреть, примериться для лечения. Вот только никто, кроме нас, не знает, сколько процентов болезней в сухих строчках инструкций и учебников дополняются фразой «при адекватном лечении смертность не более такого-то количества процентов». И потому так раздражают любого профессионала от медицины истерики сетевых хомяков, орущих при каждой смерти пациента, что врачей нужно вешать на столбах, потому что ничего мы не умеем, только деньги брать да лекарства воровать. А скольких мы вытянули с того света, когда сами не верили в благополучный исход, многомудрые сетевые герои и прочие журналисты не замечают. Да и не стоит им всего этого знать – а то ещё повесятся с перепугу, как поймут, насколько она хрупкая, эта жизнь. Нет, мы точно не герои, побеждающие смерть инъекцией да таблеткой. Мы шулеры, обманывающие раз за разом старуху с косой и нагло выгоняющие её за дверь своего отделения.
Отвлекая от непрошенных и неуместных мыслей, настойчиво зажужжал виброй телефон – видимо, смс-ка пришла. Очередная реклама иль очередное надоедливое напоминание оператора. Доставать телефон не стал – не до того. Я поплескал воду в лицо, усиленно потёр глаза – до красных кругов и вспышек.
Прошло уже минут десять, как я в ванной кручусь. Пора выходить – а то хозяйка вообще подумает, что я непонятно чем здесь занимаюсь.
– Всё просто. Сомнения загоняешь поглубже между ушами – и делаешь дело, – сказал бы отец.
Врач я или нет?
Если Вадиму нужна помощь коллеги и друга – я помогу. И наплевать, что… На всё наплевать. Даже если смысла ни в чём уже нет. Блин… Вот же сволочь отец Иоанн – умудрился так качественно посеять сомнения. Эх, священник, твоё дело успокаивать людей, а не страшилки на уши вешать, как высококлассные итальянские капеллини. И не проверишь никак. Мучайся один, чтобы других в психушку не отправить.
Опять послышался хлопок. Но на этот раз настолько гулкий, что я его услышал явственно даже в ванной. Я наскоро вытер руки и выбежал на кухню. Меня встретила встревоженная Марина:
– Вы слышали?
Кивнув, я подошёл к окну – за стеклом тени от деревьев бледно чертили на асфальте сложный узор. Низкая облачность серебристо-серым пологом простиралась от края до края неба. Такая вот странная погода – то ли дождь начнётся, то ли развеются тонкие тучи через час-полтора. Только в зените цвет облаков сменялся какими-то рыже-коричневыми отблесками. Наверное, пожар на молокозаводе разошёлся не на шутку.
– Мне показалось, что я слышал ещё один хлопок, когда мы входили в подъезд, – пробормотал я, – но Вадим посмеялся, сказал, что мне уже чудится.
– Нет, – покачала головой Марина, разливая варенье по маленьким стеклянным блюдечкам и подливая мне в чашку заварку. – Я тоже слышала, но еле-еле. А потом минут через десять, когда дверь открывала, ещё один. Решила, что это на молокозаводе что-то хлопнуло – там горит целые сутки. Я уже беспокоиться начинаю – мы и так совсем близко от комбината.
– А вот и мы, – донеслось бодрое из коридора. Вадим, поддерживая под руку мощного, коренастого мужчину зашёл на кухню.
– Николай, знакомься, мой друг и коллега Иван. Иван – это Николай, я тебе рассказывал о его подвигах.
– Да ладно уж, – отмахнулся чуть вяло и апатично Коля. Я присмотрелся к нему – похоже, что Вадим успел его кольнуть чем-то быстродействующим. Снял агрессию, но зато затормозил мужика знатно.
– Хорошая история, – улыбнулся я. – У Вадима редко когда такие яркие интересные личности бывают. Обычно всё банальнее.
Коля неопределённо хмыкнул. Явно его мало интересовало, что думают окружающие о его странностях. Я с интересом разглядывал хозяина квартиры, насколько позволяли приличия, – Вадим был прав, это не самый худший экземпляр Homo sapiens. Смуглый, но при этом с удивительно светлыми серыми глазами. Высокий лоб, по которому уже пролегли глубокие морщины. Причём не те, что появляются от характера ворчливого и хмурого. А скорее те, что возникают от ветра, бьющего в лицо, да от изучения не самых гостеприимных просторов через бинокль или прицел. Один мой знакомый говаривал, что по морщинам можно понять о человеке всё. Тёмные волосы Николая, всё ещё густые, даже без намёков на залысины, украсила серебристая патина седины на висках и затылке. Жёстко очерченные черты лица вызывали ассоциации скорее с римскими легионерами, чем с добродушными русскими Иванами. Даже под действием лекарства взгляд Николая оставался цепким и холодным. Видно было, что он не из самых нижних чинов. Но уточнять я не стал. Если человек участвовал в чеченской бойне, не стоит бередить ему раны. Ребята-то не виноваты в том, что кремлёвские маразматики с Ельциным бросили их на защиту личных нефтяных и наркоторговых интересов.
Николай грузно уселся за стол, подпёр подбородок рукой и слабо улыбнулся жене:
– Всё нормально, Маришка. Всё будет хорошо, милая.
Неожиданно женщина расплакалась.
– Вадим, спасибо вам. Что бы мы без вас делали?
Я чуть ли не впервые увидел, как Деменко смутился:
– Да ладно вам… Ничего я особенно не сделал.
– Прекрати, брат, – Николай протянул руку и потрепал по плечу психиатра. – Иногда нужен человек, настоящий человек, который видел всё это дерьмо. И который может просто выслушать. Так что не отбивайся, Вадим, без тебя, и вправду, хреново было бы.
Я удивлённо глянул на Деменко. Каким это образом обычный психиатр мог видеть одно и то же, что кадровый военный?
Мои размышления прервал телефонный звонок.
– Ив, ты там живой ещё? – срывающимся голосом спросила жена.
– Э-э-э, Маш, ты чего? Чего это мне помирать? – обалдело спросил я.
– Ты что… телефон вообще не смотришь? Смс-ки пришли. На молокозаводе кирдык. Взорвались ёмкости с хлором. От пожара.
– Ты чего такая запыханная?
– Бегу, балда. Забыл, что такое хлор?
– Да утка, наверное, – возразил я. – Уже бы сирены были слышны. При такой аварии должно быть оповещение по всему городу.
И тут взвыли сирены. Надрывно, пробирая до костей. Это слушалось настолько непривычно, что на мгновение возникло ощущение дурацкого сна. Отвыкли мы от сирен – нашим дедам и бабушкам они были привычнее. Коротко зарявкали гудки с окраин города. Судя по тому, что мы их так хорошо услышали, в симфонию ЧП включились заводы с мощными системами оповещения.