– Наверху. У Арины, – пророкотал Николай. – Вадим мне уже рассказал о ваших подвигах. Молодцы. Везде приключения найдёте.
– Рассказал? – я вопросительно глянул на Вадима.
– Про мародёров тоже, – кивнул Николай. – Одобряю. На войне мы их ставили к стенке на месте.
– Что с Игорем?
– Пришёл в себя, – ответил Вадим. – Продышался. Говорить почти не может. Прогноз, как по мне, херовый, если в течение суток в больницу не доставим. Преднизолон в аптечке нашёлся – в вену ввёл, а больше ничего полезного в ней нет.
– Ясно, – я обессиленно развалился на полу. – Как ты меня дотащил?
– Коля спустился за нами. Почувствовал, что неладно что-то, слишком уж задержались. Тебе, кстати, повезло – пластик очков защитил глаза, хотя приложили тебя ночником знатно. Что там случилось? Я вообще ничего не понял, когда из дверей вылетел весь этот цирк – полуголая баба, за ней мужик в простыне, а за ними двоими гонится с галстуком набекрень какой-то чиновник. И все перепуганные до усрачки. Как меня увидели, баба чуть в обморок не упала. Если бы я их не остановил, они бы так табуном и рванули на улицу.
– Они… здесь?.. – раздельно спросил я.
– Нет, – мотнул головой психиатр. – Я этих шизоидов к соседям отправил. У меня тут своих психов хватает.
Николай хмыкнул.
Вадим махнул рукой раздражённо:
– Да я не про тебя. Ты тут один из самых нормальных. За последние десять минут, пока Иван валялся, уже две женские истерики.
Склонился надо мной:
– А теперь посмотрим, что с тобой, коллега. Голова не кружится, не тошнит, сухости во рту нет?
– Да в норме я, – отмахнулся я, потирая скулу.
– А ну-ка скажи гидразинокарбонилметилбромфенилдигидробенздиазепин?
– Иди в задницу – огрызнулся я. – Гидазепам.
– Теперь вижу, что в норме, – тут Вадим замолчал, внимательно присмотрелся ко мне, а затем начал заразительно ржать.
– Ты чего? – не понял я. – Закиси азота перенюхал?
– Ты… пойди… в зеркало на себя взгляни… – всхлипывая, ответил Деменко. И сполз по стене от хохота.
Тяжело встав на ноги – немного качало, то ли от внезапно прилетевшего ночника, то ли хлора успел вдохнуть, – я поплёлся в ванную. И первое, что увидел в зеркале, – это ещё один наливающийся мощью и синью фингал, но уже под правым глазом. Н-да. Заведующий отделением. А вид, как у привокзального бомжа после передела территории с соседями.
Второй «фонарь» за три дня – и тоже от женщины. Тут уж впору задуматься об особой иронии мироздания. Хорошо хоть третьего глаза нет, а то, блин, надоело получать по морде.
Включать воду не стал – фиг его знает, вдруг хлор попал уже в систему водоснабжения. По поводу такой возможности я ничего не помнил из лекций ГО, но рисковать не хотелось.
На автомате вытащил телефон и набрал Машу. Сразу же звонок отбили короткие гудки. Ещё одна попытка – и женский голос сообщил, что сеть перегружена. Этого стоило ожидать – практически большая часть города, точнее, те, кто остался в живых и не лежит без сознания, пытаются дозвониться до знакомых, родных, коллег. Всем страшно – а когда страшно, человеку в первую очередь хочется почувствовать, что он не один.
Отбил непослушными пальцами смс-ку: «Маруська, как ты там?» Сообщение ушло с третьей попытки.
Молчание.
Вадим заглянул ко мне и махнул рукой, мол, пойдём. Уже выходя из ванной, я услышал сигнал полученной емс: «Жива. Ещё. На улице туман».
На ходу я ответил: «Держись, милая».
Следом пришло почти без паузы: «Мне страшно, Ив. Поговори со мной. Пожалуйста».
Я выругался от бессилия: «Машка, не падай духом. Всё будет ок. Я приеду».
Молчание на три минуты. Я заворожённо уставился на экран телефона, наблюдая, как цифры на часах сменяют друг друга. Нужно было сказать важное. Поддержать. Но как трудно-то, блин, через столько лет. По одной букве, ощущая странную душевную тяжесть, набрал: «Маруська, я тебя люблю». В такой ситуации можно и чуть покривить душой. Сеть нагло отбила смс-ку. Попробовал ещё раз. Так же. Настойчиво отправил третий раз. Выскочило сообщение: «Отказ сети». И палочки сигнала на дисплее телефона пропали.
Теперь связи не было вообще. И Маша осталась совсем одна.
– Твою ж мать, – прорычал я и изо всех сил саданул кулаком в стену.
Неслышно подошёл Николай, тронул за плечо:
– Кто там у тебя?
– Жена, – выдохнул я.
– Херово, – коротко ответил Коля. – Пошли. Перекусим.
Я удивлённо на него оглянулся.
– А что? – пожал плечами спецназовец. – На войне никогда не знаешь, будет ли возможность перекусить в будущем. Да и будет ли будущее в принципе.
– Сейчас мир, – возразил я, подумав, что Деменко так мозги пациенту и не вправил.
– Уверен? – с еле заметной насмешкой глянул на меня Николай. – Вспомни последние пять дней.
Тут уже я не нашёлся, чем ему возразить. И послушно поплёлся за ним на кухню.
На столе красовался причудливый натюрморт. Эдакий постмодернистский голландский стиль. Треть стола занимала гитара Николая. Рядом с ней притулилась высокая бутылка коньяка «Закарпатский», бросающая янтарные отблески на порезанный хлеб, ломтики сала и колбасы. Почти на краешке стола расположилось продолговатое блюдо с нарезанным лимоном и, как ни странно, белым крепким луком. Солнце закатными лучами подсвечивало всё это великолепие – тучи почти разошлись, тёмной полосой закрывая горизонт.
– Лук и лимон? – улыбнулся я.
– А что так удивляешься? – усмехнулся Вадим. – Лук на войне называли офицерским лимоном – витамины-то нужны, а служба снабжения лимоны всегда себе тырила.
– Да, – подтвердил Николай. – До сих пор люблю луком похрустеть. Привычка.
– А где сёстры? – поинтересовался я.
– За Игорем присматривают, – нахмурился Вадим. – Чего-то хреново он дышит. Как бы отёка лёгких не было.
– Ну, если дышит, значит, ещё нет.
– Вот именно, что ещё… Эх… – Вадим махнул рукой. – Коля, наливай.
Коньяк, булькая, полился в крупные рюмки.
– За живых! – отозвался Николай.
Выпили.
Коньяк тёплой волной прокатился по пищеводу. Лимон ущипнул рецепторы нёба яблочной и лимонной кислотой. И сразу же накатила приятная слабость. Начало чуть отпускать. И пофиг, что за окном лёгкий ветерок катит невесомые смертоносные зеленоватые волны. Всё равно, что за окном затих город мёртвых. Не хотелось думать, сколько осталось на тротуарах, в офисах, на первых этажах в жилых домах. Кому-то придётся убирать трупы. Живым.
Но это потом.
Николай плеснул щедро по второму кругу.
На мгновение замерли.
Слова второго тоста вырвались у меня как будто без участия сознания, сами собой:
– За наших женщин!
– Да, – отозвался Николай, остро и понимающе глянув на меня. – Пусть они проживут счастливо и долго.
На этот раз не стали торопиться и разливать по третьей. Вгрызлись в бутерброды. С удивлением я понял, что зверски голоден. Казалось бы, не в эту минуту думать о том, как набить желудок. А всё равно – тело хотело жить, требовало энергии и питательных веществ. И ему всё равно, насколько близка смерть. Наверное, так и бывает – когда смерть рядом, жизнь ощущается более ярко. Проглотили по бутерброду, дружно захрустели луком.
– Хорошо, – выдохнул Деменко, проведя ладонью по гладко выбритому затылку. – Давно так не сидели.
– Почти как на войне, – улыбнулся Николай. – Только дизель не урчит рядом, да вдалеке перестрелки не слышно.
– Скучаешь? – поинтересовался мягко Вадим.
– Там всё проще, – ответил инструктор. Потянулся к бутылке и налил до краёв – точно и надёжно – ещё чуть-чуть, и желтоватые капли потекли бы на клеёнку.
– Третья, – тихо сказал Николай.
Вадим встал. Удивлённо поднялся и я – вроде ж за любовь третий тост пьют, вставать-то зачем.
– За тех, кто ушёл, – так же тихо сказал Деменко.
Не чокаясь, они оба выпили. Их примеру последовал и я.
Посидели минуту в тишине. Я не стал мешать разговорами – видимо, Николаю было кого вспомнить, помянуть. Да и Вадим сидел такой сосредоточенный, как будто у него тоже свой мемориал.
Николай тяжело вздохнул и накапал по чуть-чуть в рюмки. Глянул исподлобья на Вадима и неожиданно улыбнулся:
– Хорошо сидим!
Я отозвался с мрачной усмешкой:
– Пир во время чумы прям.
– И хорошо, – кивнул Вадим. – Если пируем, значит, ещё подёргаемся.
Инструктор ухватил гитару за гриф и протянул психиатру:
– Вад, сыграй что-нибудь, а? – ткнул пальцем в сторону окна. – А то с этой тишиной за окном вообще тошно.
– Можно, – мягко и задумчиво пробормотал Деменко. – Даже есть под настроение…
И без паузы заиграл. Три стандартных дворовых аккорда неожиданно сменились септимой, затем ещё раз по кругу, но четвёртым аккордом на репризе стал ещё более вычурный. Странная мелодия, собравшая в себя капельку востока, туманный жёсткий ритм питерских дворов и что-то совсем незнакомое.
И Вадим негромко запел:
Доктор Ватсон вернулся с афганской войны,
У него два раненья пониже спины,
Гиппократова клятва, ланцет и пинцет,
Он певец просвещённой страны.
Нынче вечером в опере Патти поёт,
Доктор Ватсон у стойки имбирную пьёт,
Доктор Ватсон вернулся с афганской войны,
У него ни детей, ни жены.
Вот уж и вправду пир во время чумы. Только и остаётся песни петь. Я встал из-за стола и выглянул во двор. Ветер катил призрачные жёлто-зелёные волны. Асфальт угадывался еле-еле. Хлорное облако, похоже, достигло пика концентрации. Надеюсь, пронесёт. Знать бы ещё, как там Машка. Посмотрел на телефон – вместо палочек сигнала чернели буквы «нет сети».
Холмс уехал, и некому выйти на бой
Против древнего мрака с козлиной губой.
Доктор Ватсон вернулся с афганской войны —
Он эксперт по делам сатаны.
Тут портовые девки хохочут во мрак,