Найти подъезд без домофона оказалось той ещё задачкой. Внутри он выглядел как любой подъезд без домофона – исписанные стены, выбитые стекла, пятна от мочи на полу, – но сейчас мне было не до брезгливости. Выше… ещё выше. Говорят, когда строились хрущобы, экономили на всём – а уж лифты и вовсе посчитали ненужным излишеством. Врачи постановили, что пять этажей – это максимум, который человек может регулярно преодолевать без вреда для здоровья. Честное слово, сейчас я готова была залезть на своих двоих хоть на вершину Эмпайр Стейт Билдинг, если бы таковой оказался поблизости.
На площадке последнего этажа обнаружилась лестница на чердак, крышку люка удерживал амбарный замок. Я взобралась на пару ступенек и примерилась к проушине. Будь в подъезде какая-никакая герметичность, я бы предпочла отсидеться внутри, но свист ветра в разбитых стеклах вариантов не оставлял. Чем выше, тем лучше. Я вытряхнула патроны из барабана револьвера и со всей дури саданула рукояткой по петлям замка. Грохот, срезонировав от стен, пошёл гулять по подъезду. Ну и чёрт с ним, главное, что замок, кажется, поддаётся. Ещё раз…
– Ты что это, сука делаешь? – из открывшейся двери на меня смотрела небритая морда. Перегар чувствовался даже сквозь маску.
– Дверь закрой, – ответила я. – Окна тоже. Проёмы завешиваешь мокрыми простынями, под дверь – таз с водой. Всё понял?
– Я те… щас… навешаю… – мужик шагнул в дверной проём. Замер, уставившись в тёмный канал ствола пистолета.
– Дверь закрой, – повторила я. – Если жить хочешь.
Это я знаю, что патронов в барабане нет. А ему знать не обязательно. Попробует не поверить – двину тем же пистолетом промеж глаз, шестьсот граммов железа по переносице утихомирят кого угодно.
Отогнала паскудную мыслишку: в квартире с водой и какой-никакой жратвой было бы всяко удобней, а без этого небритого типа мир определённо станет лучше. Хлопнула дверь. Ещё пара ударов рукояткой добили замок, и я выбралась наверх. Что-то частенько в последнее время приходится лазить по чердакам и бояться. Хорошо хоть, в этот раз Студента рядом нет. Парень так и не позвонил – оно и к лучшему. Возись тут с ним, дитятком неразумным. Одной хотя бы не приходится тратить силы на показное спокойствие. Да, страшно. Практически до мокрых штанов. И что?
Пара смс-ок мужу, потом газ добрался и до чердака, так что пришлось закрыть глаза и ждать, когда всё это кончится. Или кончусь я. Потом я всё же уснула – и проснулась уже от звонка.
Вопрос на миллион баксов: тот кошмар – это сон или галлюцинации? Разница принципиальна. Если я просто отключилась – а попробуй не отключиться, лёжа с закрытыми глазами, бесконечно ожидая незнамо чего, – одно дело. Совсем другое – если я хватанула слишком много хлора. А в том, что я его таки хватанула, сомневаться не приходится. Тогда удушье случилось на самом деле, следом – кратковременная потеря сознания. Может, и с галлюцинациями, отчего нет? Потом восстановление дыхания, как сейчас, светлый промежуток до суток – и отёк лёгких. Прогноз неблагоприятный даже в условиях ИВЛ[35]. Весёленькая перспектива, ничего не скажешь. Воистину многие знания – много печали, не изучи я в своё время военную токсикологию, сидела бы сейчас и радовалась тому, что жива. Впрочем, не изучай я в своё время токсикологию… Ив как-то рассказывал: понял, что не зря потратил две недели на «военку» – его, вернувшегося в институт после армии, перспектива загреметь туда сразу после окончания учёбы не пугал, – после того, как пришлось вытаскивать практически с того света бомжа. Бедолага решил вывести вшей, облившись дихлофосом. Результат оказался закономерен – а «Скорую» вызвали товарищи по теплотрассе. Я, правда, от всей души надеялась, что никогда в жизни не доведётся вспоминать первую помощь при отравлении боевыми ОВ[36]. Зря. Не Vi-газы, прославленные Голливудом, конечно, но тоже ничего хорошего. Кстати, сколько мне ещё тут торчать? Еды нет, воды тоже – не считать же водой раствор каустической соды – скоро станет совсем невесело и без размышлений о возможной скорой кончине.
Откуда-то сверху спланировал голубь, уселся на ограждении крыши. Я с любопытством уставилась на него – вот и лабораторная крыска пожаловала. Говорят, когда-то в шахтах держали клетки с канарейками – маленькие птички реагировали на снижения количества кислорода куда раньше, чем люди начинали чувствовать недомогание. За неимением канарейки сойдёт и голубь. Ну?
Голубь, нахохлившись, таращился в пространство и подавать какие-либо очевидные признаки нормального (или ненормального) самочувствия не собирался. Навскидку увидеть, насколько ровное дыхание у такого тельца, – задачка для экстрасенса, от идеи поймать и прощупать пульс я отказалась после полутора секунд размышлений. Ещё не хватало сверзиться с крыши – у меня-то крыльев нет.
Голубь сидел. Молча и неподвижно. Я сидела не менее неподвижно и смотрела на него. Как себя ведут почувствовавшие недомогание птицы – падают? Дурдом, честное слово. Готова поспорить, не было бы у меня высшего медицинского образования – не придумывала бы сейчас идиотские вопросы. Раз не падает – значит, живой, и незачем создавать проблемы на ровном месте.
Я поёрзала затёкшей задницей по крыше, плюнув, выпрямилась. Голубь сорвался с насеста и спланировал вниз. Так, значит, здесь дышать можно, а дальше? Я осторожно подобралась к краю, вцепилась в ограждение. Кашель, как всегда, одолел совсем не вовремя, птица исчезла из поля зрения. Наконец, отдышавшись, я обвела взглядом двор, стараясь не видеть человеческих тел. Голубь вприпрыжку подошел к буханке, выпавшей из старушечьей авоськи, и начал клевать. Я ждала. Голубь насыщался. Через невесть какое время откуда-то с неба спустилась ещё стайка, налетела на хлеб, толкаясь и ругаясь по-своему. Всё как у людей. Я стащила с лица ветошь, попыталась принюхаться. Ничего. Ни запаха хлора, ни ощущения свежего воздуха. Какое-то время придётся пожить без обоняния, если вообще имеет смысл говорить о «пожить». Что ж, довольно скоро будет видно, а пока я не собиралась паниковать из-за того, что всё равно не смогу изменить. Страшно, чего уж там – и очень хочется надеяться, что пронесёт. Но портить последние – если они и в самом деле последние – часы жизни истерикой просто глупо. Я достала телефон.
«Внизу, похоже, можно дышать. У тебя как?»
«Пока не знаю. Ты не на себе проверяла?»
«Нет. Там голуби».
«Оливковую ветвь не принесли?»
Чёрт, жаль, что не голос. Хотела бы я сейчас услышать его смешок, и чтобы муж знал, а не догадывался, что я улыбаюсь. Смайлик – не то. Совсем не то.
«Я что, похожа на праведного старца? Спускаюсь, надоело на крыше штаны просиживать».
«Хорошо. Сейчас приеду».
«Уверен, что у тебя чисто?»
«Должно быть. На мусорных контейнерах воробьи сидят. Жди меня».
«Осторожней, в машине может сохраниться опасная концентрация».
«Не дурак. В подъезде тоже, имей в виду».
«Помню. Лови адрес».
«ОК. Сейчас буду».
Я спустилась вниз, старательно задерживая дыхание и кое-как контролируя кашель. Сложилась, едва оказавшись на свежем воздухе. Продышавшись, огляделась.
Мир выцвел. Вместо солнечного, почти летнего дня вокруг простиралось нечто, смахивающее на выгоревшие кадры старой пленки. Сухая жёлтая трава, словно только-только показавшаяся из-под снега. Вялые буро-зелёные листья. Линялые стены домов. Ветер прошёлся по деревьям, зашуршал сухими листьями, затих, словно испугавшись сам. И только голуби, хлопая крыльями, толкались вокруг буханки хлеба. Я отвела взгляд от неподвижных глаз лежавшей на земле старухи и зашагала к дороге. Встречу мужа на улице, чтобы ему по дворам не плутать, – здешние пятиэтажки все одинаковые, а большая улица одна.
Несколько остановившихся машин – внутрь я не заглядывала. Стая бродячих собак, лежащих на земле с раскрытыми пастями. Открытая дверь ларька на остановке – продавщица, молодая девчонка с выжженными перекисью волосами, выйти успела, а убежать нет. Я отодвинула тело, шагнула внутрь ларька. Чтобы найти среди разнообразного спиртного пару бутылок минералки, пришлось повозиться. Я оставила на столе купюру – бессмысленно и глупо, но чувствовать себя мародёром не хотелось, – уселась на лавочке. Запоздало вспомнила, что соваться в замкнутые помещения не стоит. Что-то в последнее время я только задним умом и крепка, то ли устала сверх меры, то ли старею…
Полторашка ушла за один присест – пересушенные слизистые требовали влаги, наплевав на объёмы желудка. Ветер встрепал волосы, я откинула с глаз прядь, ругнулась – шевелюра на ощупь напоминала солому. Вторую бутылку я просто вылила себе на голову, подставляя лицо под струю воды.
– Маруська, ты чего делаешь?
Я стряхнула капли с лица, открыла глаза. Совсем не услышала, как он подъехал.
– Провожу дегазацию, – каркнула я. – И дезактивацию…
– Дезактивация – это про другое, – сказал Ив. Присел напротив – глаза в глаза – отвёл с моего лица прилипшую прядь.
– Херово?
Я кивнула. Муж вздохнул, коротко обнял.
– Поехали. И молчи, пожалуйста, связки побереги.
Я кивнула, в свою очередь разглядывая его. Смурной, осунувшийся, под глазом свежий багровый синяк, как раз симметричный поставленному мной. Какой левша приложил? Я осторожно дотронулась до его лица.
– Голая баба постаралась, – буркнул Ив, отводя мою руку. – Самому смешно.
Я подняла бровь.
– Самое обидное, что я ни сном, ни духом. Просто под горячую руку попал.
Я улыбнулась.
– Да правда!
Я кивнула.
Ив протянул руку, помогая подняться. Повторил.
– Поехали. Хотя погоди. Раздевайся.
Ах, да… Вряд ли хлопчатобумажный костюм впитал из воздуха столько хлора, чтобы создать в салоне опасную концентрацию, но проверять не хотелось.
Протянула ему сумку с вещами – пусть обнюхает, если всё нормально, переоденусь. Нет – придётся ехать так. Не то чтобы меня сильно беспокоила собственная голая задница, но в штанах как-то гигиеничней.