Диджей, или тамада, или как-его-там, совершенно не знал английского. Иначе как объяснить, что в качестве фона для танца жениха и невесты он поставил нам «Hallelujah». Трогательная песенка из «Шрека», ничего более.
Well maybe there's a God above[38]
But all I've ever learned from love
Was how to shoot somebody who'd out drew ya
And it's not a cry that you hear at night
It's not somebody who's seen the light
It's a cold and it's a broken Hallelujah
Зная, во что мы превратили потом нашу семейную жизнь, – вышло почти предсказание. Впрочем, тогда я не верила в дурные приметы, а жить мы должны были долго и счастливо… Я и сейчас не верю в дурные приметы, толку-то…
– Маруська… – раздалось откуда-то сбоку.
Я обернулась к мужу, всё ещё придерживая платье.
– Если для тебя это так важно, возьми. Невелика тяжесть.
Я дернула щекой, изображая усмешку. Хотелось плакать. Скрутила ткань в бесформенный узел, зашвырнув в глубину шкафа. Перевела взгляд на мужа.
– Только самое необходимое.
– Маш, зачем ты так? – Ив перешагнул груду тряпья, мягко придержал за плечи. – Маруська, не надо. Я же не слепой.
А ведь я все ещё его люблю.
Потрясающе своевременная мысль.
Всего полшага навстречу, уткнуться лбом в грудь и так замереть. Я подалась назад, повела плечами, чтобы высвободиться. Ив покачал головой.
– Не пущу. Этой ночью я чуть не поседел, пытаясь до тебя дозвониться. Так что не пущу.
Одним коротким рывком подхватил под бёдра, впечатал в дверцы шкафа, прижимая всем телом, прошептал:
– И хоть задёргайся.
Ему всё же пришлось разжать руки, занявшись застёжкой моих джинсов. В два движения вышагнуть из скользнувших по бёдрам штанов вместе с бельём, сдёрнуть водолазку, позволить мужу расстегнуть бюстгальтер. На миг оторваться от его губ, поймать взгляд из-под полуприкрытых век, ухмыльнуться:
– Мастерство не пропьёшь.
– Точно.
Расстегнуть ремень, позволить снова подхватить на руки, обвив ногами его талию, позволить снова вжать в дверцы шкафа, заполнить целиком, ритмично подаваясь навстречу, пока дыхание не собьётся в протяжный стон, а руки не ослабеют. Опуститься на груду одежды, потянув его за собой, снова поймать ритм, ещё и ещё, пока не собьёшься – потому что не сбиться не получится. Ещё несколько движений – и теперь сбивается с ритма он. Встретиться взглядом, обнять и больше не отпускать.
Кашель, как всегда, подобрался не вовремя, заставив Ива резко дёрнуться, высвобождаясь.
– Всю малину испортил, – сказала я, отдышавшись. – Ну, хорошо хоть, не полминутой раньше. Хотя… было бы забавно.
– Зараза ты, Маруська. Ехидная зараза.
– Не рыдать же…
– И то правда, – он снова обнял, вытянувшись рядом.
– Муж… а ты меня ещё любишь?
– А что я только что делал?
– И кто из нас ехидная зараза?
– Так с кем поведёшься… Люблю. Пойдём-ка в спальню, нечего на полу валяться.
– А собираться?
– Успеется. Утром.
Мы вышли из дома, едва стало достаточно светло для того, чтобы не переломать ноги на улицах, внезапно оставшихся без фонарей. Сборы, и вправду, не заняли много времени – в конце концов, и уходили не в никуда. У родителей наверняка найдётся и какое-нибудь барахло, и даже зимняя одежда. Люди их поколения не выбрасывают добротные вещи лишь потому, что те вышли из моды. А ещё у них можно будет взять мотоцикл и попробовать вернуться в город, на этот раз забрав вещей столько, сколько сможем увезти в коляске. Но это потом – когда мародёры перережут друг друга. Оставаться в городе без электричества и воды невозможно – даже если не принимать во внимание то, что в пруду опасная концентрация хлора может сохраняться до двух месяцев, а по улицам, вспомнив древний лозунг «грабь награбленное», бродят люди, подхватившие знамя экспроприаторов капиталистической собственности. Главное – вода, электричество и канализация. Из унитаза уже несло так, что чувствовал даже мой почти потерявший обоняние нос. А что будет после того, как переполнятся сточные ёмкости, и всё это добро польётся в пруд, не хотелось даже думать.
Перед уходом Ив тщательно проверил краны и выключатели.
– Вдруг да… – ответил он на немой вопрос. – Я всё же надеюсь сюда вернуться. Насовсем.
Это вряд ли. Но вслух я не стала ничего говорить. И без того тошно. Ив тщательно проверил замки. Ещё одно бессмысленное действо. Ценного внутри не осталось ничего – в самом деле, не считать же ценностью нажитую за пять лет технику, без электричества превратившуюся в бесполезный хлам, да брошенные в шкафу банковские карточки? Даже если в городе и найдётся хотя бы один работающий банкомат, что толку в бумаге, которую некуда потратить?
– Маш, как думаешь, облако сдуло? – спросил муж, когда мы вышли из подъезда. – Можно, конечно, по объездной кругаля дать, но далековато пешком выходит.
По сравнению с полутора сотней километров десятком больше – десятком меньше, но тащиться сперва до объездной, а потом огибать город и вправду не хотелось. А прямой путь лежал через заражённые районы, мимо больничного комплекса, где работал Ив, и дальше до трассы.
– Должно бы уже. Если не соваться в овраги и подвалы, всё должно быть нормально. Пойдём напрямик.
Город казался пустым. Таким тихим он бывает только после полуночи, когда добропорядочные граждане сидят по домам, и только редкие автомобилисты, возомнившие себя шумахерами, проносятся по улицам с выключенными светофорами.
Наверное, вчера на выезде из города были страшенные пробки – но мы этого не видели, а сейчас машин не осталось даже не стоянках. Магазины с выбитыми стёклами, разграбленные ларьки, попался даже вывороченный из стены банкомат. Кое-где – трупы с проломленными черепами и другими признаками насильственной смерти. Надписи на заправках «бензина нет» – может, правда, а может, проблема просто в отсутствующем электричестве. Переполненные мусорные мульды, бродячие собаки, деловито разгребающие помойки. А вот бомжей не видать…
Потом трупов стало больше – судя по всему, мы добрались до районов, попавших под облако.
– Через несколько дней в городе будет невозможно дышать, – сказал Ив. – Когда всё это начнёт разлагаться. И тогда уйти будут вынуждены даже те, кто сейчас остаётся.
Голос гулко разнёсся по пустым улицам. Я поёжилась.
– А по городу будут среди бела дня бродить стаи крыс и бродячих собак. Столько еды, хоть и подтухшей, – продолжал муж. – И достаточно будет какой-нибудь залётной бактерии… Пожалуй, я не сунусь обратно без противочумного костюма.
– В нашем регионе природных очагов чумы нет. Разве что совсем уж какая-нибудь крыса-экстремал, любительница дальних путешествий, да и то… ты не помнишь, сколько у чумы инкубационный период?
– От суток, если первично-септическая… а верхний предел не помню. Доберёмся до места, надо будет в справочник глянуть.
Пожалуй, добрая половина веса за плечами приходилась на книги. Интернет канул в Лету, а голова не резиновая. И неважно было то, что в деревне без оборудования и лекарств ничего не смог бы сделать даже сам Пирогов. Если не цепляться даже за призрачную надежду сохранить информацию – останется только одеться в шкуры и вытесать каменные топоры. Но до чего же жаль пабмеда, кокрановских архивов и медскейпа[39]…
– Гуляла же эта дрянь по Европе, – продолжал Ив. – Штамм другой был, правда, более патогенный… так кто знает, во что оно в таких условиях выродится сейчас?
– С купцами и армиями гуляла.
– А сейчас будет с мародёрами. Вон, полюбуйся.
Возле здоровенного торгового центра, несмотря на ранний час, суетились какие-то люди.
– Не похожи на мародёров.
И вправду, не будут мародёры организованно вытаскивать из здания трупы, сгружая их в подогнанный невесть откуда грузовик.
– Пойти, что ли, поспрашивать?
– С ума сошёл? Они нас не трогают, мы их не трогаем.
– Да вроде не агрессивные…
– Когда станут агрессивные – поздно будет.
– Постой тут, а я поговорю.
– Твою мать, и ещё что-то говорят про женское любопытство!
Пока мы препирались, заполненный доверху грузовик уехал. Тела внутри здания, кажется, закончились, потому что следом люди потащили на улицу телевизоры и стиральные машины, аккуратно составляя их у дороги.
– Мародёры, – резюмировала я. – Сейчас ещё одну машину подгонят и вывезут. Пошли отсюда.
– А трупы им зачем?
– Мясо.
– Машка, ну ты скажешь… чуть не вывернуло.
– Есть другие варианты?
– Нет. Но не так же быстро!
Я усмехнулась. Правду говоря, идея нагоняла дурноту и на меня. Беда в том, что альтернативы я не видела. Ну, в самом деле, не предполагать же, что неведомые добровольцы расчищают торговый центр от оставшихся там тел, дабы похоронить те, как положено?
– Значит, добавь к тифу и прочему прионные инфекции[40], – помрачнел Ив.
– Это нам не грозит, прионы с блохами не скачут.
Муж махнул рукой и надолго замолчал. Я шла следом.
Разговаривать и вправду не хотелось. Глядя на мёртвый город, впору было рехнуться.
– Зайдём? – спросил вдруг Ив.
Прямо по дороге начиналась ограда больничного комплекса. Я перевела взгляд с заполненного машинами двора на лицо мужа.
– Маш, я…
– Зайдём.
Почему ещё не поугоняли машины, стало ясно сразу – выезд перегородила группа столкнувшихся автомобилей – судя по всему, сперва кто-то бортанулся друг о друга, следующий умник решил протаранить затор – и застрял сам. А потом облако легло на город, похоронив под собой всех – и правых, и виноватых.
– Я надеялся, что они всё же успеют заткнуть окна…
– На верхних этажах, может, и успели. А потом ушли – как только стало можно дышать.
– А реанимация? Ожоговое отделение, травма… все внизу.