Я коснулась его плеча:
– Ты уверен, что надо внутрь?
– Да. Не ходи, если не хочешь.
– Я с тобой.
– Спасибо…
Трупы, трупы, трупы…
Концентрация, при которой запах хлора чётко ощущается, не слишком отличается от летальной. Полтора километра до завода. Какова средняя скорость ветра в это время года? И сколько времени прошло с момента выброса до того, как количество газа в воздухе стало смертельным? Пять минут? Десять?
– Я думал, будет хуже.
– Куда уж хуже?
– Народа не так много, – Ив остановился над телом мужчины в белом халате. – Пашка… не успел.
– Их даже не попытались эвакуировать.
– А кто бы их эвакуировал? Ты видела в городе военных? МЧС? Каждый сам за себя…
Пропади оно всё пропадом!
– Почему они не заткнули окна? Пропитать ткань гипосульфитом, которого полон рентгенкабинет, её же в вентиляцию – и можно сидеть до второго пришествия! А лучше на морду, и…
– Машка, если ты такая умная, то почему сейчас сипишь?
– Потому что дура.
Кажется, на верхних этажах всё же догадались подняться выше, заткнуть все щели и отсидеться. Потому что когда мы дошли до общей хирургии, отделение стояло пустым.
– Много у тебя нетранспортабельных оставалось?
– Двое в реанимации. В самом отделении – нет.
Ив толкнул дверь ординаторской. Никого. Мы сбросили на пол рюкзаки. Раскрытая история болезни на столе. Молчащий телевизор.
Муж опустился в офисное кресло. Вообще-то заведующему полагался отдельный кабинет – но истории болезни Ив, похоже, держал здесь и работал с ними здесь. Я молча отошла в сторону. Видеть лицо мужа не хотелось. И без того…
– Машка, я не могу… Не могу все бросить.
Я не ответила. В самом деле, о чём тут говорить? В городе жить нельзя. В больнице без света и канализации работать нельзя, да и ни к чему. Всё очевидно. Просто больно… Просто надо дать ему время смириться. Слова не помогут. Я подошла ближе, осторожно провела рукой по волосам.
– Не надо, – он прерывисто вздохнул. – Не трогай меня. Пожалуйста.
Я кивнула, словно Ив мог меня видеть. Взобралась на подоконник, устроившись с ногами в оконном проёме. Ив сидел, уронив голову на руки, спина едва заметно вздрагивала. И он просил его не трогать. Ох, чёрт…
– Отец… – голос сорвался. – Отец на эту больницу полжизни положил. И всё вот так…
Я подобрала с пола пачку сигарет и зажигалку, вернулась на подоконник. Чиркнула колёсиком. Чёрт, только сейчас и курить с обожжённой слизистой. Так и не успевшая разгореться сигарета легла на подоконник. Не мусорить же в ординаторской. Хотя какая теперь разница?
– Твою мать!
Папки с историями, ручки, ещё какая-то мелочь полетела на пол, сметенная одним резким движением.
– Ещё поп этот, всю душу вымотал, сука! На фига мне знать? Поделился, гад!
Поп?
– Иоанн? Он-то тут каким боком?
– А таким… – Ив снова спрятал лицо в ладонях. – Неважно. Твою мать…
Неважно… Не хочешь говорить – не надо, сама соображу. Так о чём мог быть тот «один разговор», после которого муж психанул так, что едва не вырулил нас на тот свет?
Поехали.
Тысячи, миллионы смертей в один миг, безо всякой причины. Дети до трёх – поголовно. Тот возраст, когда ребёнок впервые осознает собственное «я», отличное от матери…
Дальше.
Катастрофы и аварии по всему миру.
Я помотала головой. Кажется, паззл начал складываться, и… Нет. Не верю.
Олежка говорил, что в тот день у него в отделе умерли самые надёжные ребята. Те, кому он бы доверил спину, не сомневаясь. Главный из пятой, по мнению Ива, доброго слова не стоящий… «Шестеро. Все врачи от Бога». «Как будто всё дерьмо, что было в людях, – наружу полезло». Кто же это сказал? Не помню… Погромы, убийства, мародёры… Маньяк этот…
Кому, как не священнику, знать своих прихожан? Сложить одно с другим и сделать выводы. Одна совершенно идиотская гипотеза всё расставляла по своим местам. Совершенно. Идиотская.
Неправда.
Бога. Нет.
Никаких морфологических признаков… И в самом деле, откуда бы им взяться. Самое простое предположение оказывается единственно верным, даже если и выглядит совершенно безумным. Бритва Оккама, мать её так. Режет по живому.
«Воскресший» больной, про которого рассказывал муж. Человек, объявивший себя посланником божьим. «И восстанут лжехристы и лжепророки», так? Чёрт, я уже начинаю верить в этот бред.
Неправда, неправда, неправда!
«Маш, а у тебя-то какие грехи?»
Вот, значит, что тебе сказал священник. И вправду, если поверить – впору рехнуться. Значит, не верить? И в самом деле – бога нет. Всё это – неизвестный вирус или новое излучение… Инопланетяне с излучателями…
Я хрипло рассмеялась.
– Маш?
– Libera me, Domine, de morte seterna, in die ilia tremenda: Quando coeli movendi sunt et terra. Dum veneris ludicare saeculum per ignem.[41]
Вот же память – что помойка… Откуда я знаю «Реквием»?
– Значит, ты тоже поняла.
– Я представляла себе вознесение несколько иначе.
Ив пожал плечами:
– Если вдуматься – зачем в раю тело?
– Чёрт… Муж, ну что за бред? Мы с тобой сидим посреди сдохшей больницы и на полном серьёзе рассуждаем о том, что сбываются пророчества обкурившегося травки фанатика!
– Ты думаешь, тогда была травка?
– Да мне плевать, чем он обдолбался, – на трезвую голову такое придумать нереально!
– Или он не придумывал.
– Или… – я покрутила в руках пачку сигарет. – Будешь? Лови.
Затянуться у него вышло не с первого раза. Руки дрожали – и это было заметно даже с подоконника. А зажигалка у мужа шикарная – почти идеальная копия пистолета. Сам купил или подарил кто?
Ив бросил зажигалку обратно в ящик стола.
– Маш, ни в одну другую версию это не укладывается. Я пытался. Блин, уже трое суток пытаюсь!
– Да… Но тогда выходит, что дальше можно не рыпаться, – я достала из сумочки револьвер, задумчиво крутанула барабан. Красивая штука… Смерть не бывает красивой, а вот её помощники – очень даже.
– Маруська…
– Говоришь, игра заведомо нечестная? Тогда самым разумным будет просто не садиться играть с шулерами.
– Поздно. Сейчас любой твой ход будет по его правилам.
– И в самом деле… Чёрт! И этого выхода не осталось.
Не то чтобы я в самом деле хотела умереть. Просто и жить, зная, что уже незачем, – не хотелось. Интересно, каково священнику понимать, что оказался не достоин царствия небесного? Я припомнила речь патриарха. Живой. Патриарх, в отличие от папы, не считается безгрешным. А кстати, были хоть какие-то новости из Ватикана? Не помню, а сейчас уже не узнать. С концом интернета кончилась и эра информации, добываемой парой кликов. Впрочем, где-то, наверное, сеть сохранилась – она ведь и разрабатывалась под подобные катаклизмы. Только на кой ляд она теперь? Ну, буду я знать, что случилось с папой, – как это изменит лично мою жизнь?
– Dies ilia, dies irae, calamitatis et miseriae, dies magna et amara valde[42]… Ты не помнишь, как там дальше было?
– Не помню. В устах женщины, называющей себя атеисткой, звучит почти кощунством.
Я пожала плечами.
– По правде говоря, инопланетяне с излучателями нравились мне больше. С ними теоретически можно было пободаться. Как там у Уэллса? Ветрянка – и finita la comedia[43].
– Ветрянка у Бредбери в «Марсианских хрониках», – мягко поправил Ив. – В «Войне миров» Уэллса корь.
– Да, точно. А так… я даже не знаю, что теперь. И для чего.
– Я тоже не знаю… Подвинься.
Он уселся на подоконнике – я развернулась, прислонилась к мужу плечом. Объятья так себе, но всё-таки мы друг у друга пока есть. Несмотря ни на что.
– Маш… я не могу уйти. Не могу всё бросить.
Я подняла на него взгляд.
– Даже если вокруг конец света – я не могу уйти. Прости. Слишком много я тут оставил. Я провожу тебя до родителей, а сам вернусь, хорошо?
– Зачем?
– Это мой город. Моя больница. И я никому это не отдам. Никому, понимаешь?
– Ну, вот и нашлось «для чего», – усмехнулась я.
– Я знаю, что идиот.
Я снова прислонилась к его плечу, ничего не ответив.
– У родителей ты ведь будешь не одна? Да и толку от меня там…
– А меня кто спросил?
– Маш, не начинай. Пожалуйста. И без того херово.
– Муж, ты и вправду идиот, – я выпрямилась, развернулась к нему. – Крестовый поход…. Мне нравится. С Богом побороться не выйдет, а вот с хаосом и мародёрами – вполне. Это достаточно безумно для того, чтобы стать ответом на вопрос «зачем жить, когда все равно конец». Думаю, в деревне обойдутся и без меня.
– Маруська, ты в своём уме?
– Нет. А ты?
– Наверное, тоже.
Мы расхохотались, в один голос, так и не разжимая объятий.
– Dum vivimus vivamus[44], так, что ли? – отсмеявшись, поинтересовался Ив.
– Ну да. Пока мы живы. А там видно будет.
Конец первой книги.