Когда я слушала тишину дома, когда стояла рядом с ним, в тени или на солнце, мне всегда становилось удивительно покойно на душе. Дедушкино присутствие я ощущала в каждой комнате. Как только архитекторы и строители закончат свое дело, он умрет окончательно. Особенно остро его присутствие чувствовалось в «зверинце». Накануне вечером, снимая шкурку с кролика, обрабатывая ее солью и раскладывая для сушки, я все время чувствовала, что он где-то рядом, что он дышит мне в ухо и направляет движение моих рук. Во время работы я разговаривала с ним, приводила тысячи поводов своего приезда, уверяла, что не хочу обновлять этот дом и навсегда изгнать отсюда его дух.
Грецкие орехи теперь никто не собирал, они валялись кучками в траве, отсыревая в вечерних сумерках. По гравию дорожки на квадроцикле медленно катил Сэм. Должно быть, он заметил меня, потому что остановился и помахал рукой. Повинуясь внезапному чувству, я открыла окно и высунулась так, что чуть не вывалилась.
— Эй, — закричала я, — ты во сколько кончаешь работу?
— Скоро! — прокричал он в ответ.
— Заходи, чего-нибудь выпьем!
Он поднял оба больших пальца вверх и дал газу. И через несколько секунд пропал за поворотом дороги, а вместе с ним и две собаки. Вдалеке из печных труб деревенских домиков поднимался дым, смешиваясь с вечерним туманом.
Я вернулась к письменному столу и с удовлетворением посмотрела на то, что успела сделать. От темы я отклонилась, но мне не хотелось прерывать работы, и, подняв голову от стола в следующий раз, с удивлением увидела, что в комнате становится темно. Ну, для одного дня вполне достаточно. Я включила принтер и распечатала все, что наработала, и теперь еще оставалось время, чтобы принять душ и приодеться. Успела как раз, когда раздался звонок в парадную дверь.
— Пробовал зайти через кухню, да там было закрыто, — хмуря брови, словно это задело его лично, сказал Сэм.
— Да, извини. Это я закрыла, так, на всякий случай.
Он криво усмехнулся.
— Сразу видно, городская. Здесь у нас никто не запирает дверей.
— Кто знает, может, и стоило бы.
Кажется, на щеках моих проступил румянец.
— Ладно, не обижайтесь.
Волосы его были влажные, от него пахло дезодорантом. Вместо свитера он надел фланелевую рубашку, а вместо резиновых сапог — кеды.
Мы уселись за круглый кухонный стол, который стоял в эркере. Я налила ему пива из бутылки, обнаруженной в холодильнике, а себе красного вина, которое нашла в кладовке.
Тени постепенно густели, а с последним лучом солнца совсем исчезли, а мы с Сэмом все сидели и болтали о том о сем. Солнце село, и нежно-голубое небо окрасилось золотом и багрянцем. В комнате становилось все темней, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы включить свет. В окне за его спиной видно было, как сороки совершают по лужайке последнюю прогулку, словно они наблюдали за домом и чего-то ждали. Когда мы умолкали, наступала полная тишина, и бормотание холодильника лишь подчеркивало ее.
Стаканы опустели, и я налила по второй. Мы рассказывали друг другу о себе, и мне было даже интересно. Он работает здесь уже три года и стал правой рукой Джоша, у него теперь больше обязанностей, но и свободы больше. Один зуб у него сломан, упал с мопеда, и когда он умолкал, видно было, как кончиком языка он ощупывает дырку. Я в свою очередь сообщила, что приехала поработать над диссертацией, но о чем моя диссертация, он не спросил, поэтому я добавила, что просто хочу пожить здесь, пока дом еще не перестроили, вспомнить время, когда дедушка был еще жив.
— Понимаю, мне бы тоже на вашем месте захотелось бы приехать, — сказал он. — Перемены всегда переносишь трудно.
Я спросила, говорил ли он с Джошем о продаже фермы, знает ли об этом Джош.
— Знает. И радости для него от этого тоже мало.
— И что он сказал?
— Да так, ничего особенного.
Но по лицу его я видела, что это не так, что на самом деле управляющий наговорил много. Еще бы, он начинал здесь двадцать с лишним лет назад простым рабочим, проработал на этой ферме всю свою сознательную жизнь, здесь у него выросли дети. Что станет с его семьей, когда продадут ферму? Я боялась ненароком столкнуться с Джошем, боялась встретить его осуждающий взгляд. Наверняка он думает, что во всем виновата я.
— Думаю, скоро останусь без работы.
Лицо Сэма снова помрачнело, таким я видела его вчера.
— Вовсе не обязательно, — сказала я. — Тот, кто купит ферму, скорей всего, оставит все, как было.
— Да ладно, пусть будет, как будет, — сказал он и осушил свой наполовину полный стакан. — Я еще молодой. Не собираюсь оставаться здесь навсегда.
— А кстати, сколько тебе лет?
— Двадцать четыре.
Я улыбнулась и молча наполнила его стакан. Он уже немного опьянел — на небритых щеках появилось два розовых пятна, — да и я тоже. Он уже не сидел, как раньше, напряженно подавшись вперед и ссутулив плечи, а откинулся назад и лениво разглядывал меня, словно прикидывал, чем закончится наша вечеринка.
— Что-то я проголодалась, надо что-нибудь приготовить, — сказала я и встала из-за стола. — Ты не против?
Он кивнул, и я засуетилась вокруг плиты, чтобы приготовить макароны с простым соусом из магазина. Я снова забыла сегодня про еду и с утра ничего не ела. За домом совсем стало темно, вершины холмов утонули во мраке, но небо над ними все еще было багровым. Стоя к Сэму спиной у плиты, я чувствовала на себе его глаза, но всякий раз, встречаясь со мной взглядом, он отворачивался, смотрел в окно или оглядывал комнату, делая вид, что его интересует пылящаяся над камином старая дедушкина коллекция заварочных чайников.
Ели мы оба жадно, видно было, что он тоже голодный. На пустой желудок вино ударило мне в голову. Сэм крепко держал вилку в руке и наматывал на нее спагетти так, будто мешал в кастрюле. Пока не съели все, оба не сказали ни слова.
— Неплохо, даже без мяса.
Сэм откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.
— Но если всегда так питаться, маловато будет. Я бы умер с голода.
— Не сомневаюсь, — отозвалась я.
Я убрала со стола миски и сунула их в раковину.
— Слушай, хочешь посмотреть на своего кролика? Я возвращаю его к новой жизни.
— Это кто, самец или самка? Я не посмотрел.
— Самка, и очень красивая.
Кивком головы я пригласила его следовать за мной и вышла в коридор. Он шел, не отставая, дышал в спину. Интересно, хорошо ли он знает дом, был ли когда-нибудь наверху, насколько близко знал дедушку. Впрочем, что-то мешало меня спросить, я не хотела, чтобы он понял это как приглашение. Когда я открыла дверь в «зверинец», он протяжно присвистнул.
— Так, значит, ты никогда не видел этой коллекции?
— Нет. Господи, я слыхал про нее, но не думал, что она такая… Потрясающе…
Он пошел по комнате, то и дело протягивая руку и трогая по дороге то одно, то другое. Потом вдруг остановился и посмотрел на меня.
— Извините, а это можно трогать руками?
— Ничего, можно. Это не музей. Пока еще.
— Что значит — пока еще?
— Ничего, не обращай внимания. Теперь это все мое.
— Серьезно? Так это вы — та самая девочка, которая любит мастерить чучела?
— Набивать… правильнее — «набивать чучела». Девочка, которая любит набивать чучела.
Он громко расхохотался, я тоже.
— Вы от этого, наверное, кайф ловите, — сказал он.
В комнате было темно; за нашим разговором молча наблюдали неподвижные чучела животных. Шкурка кролика сохла на подоконнике, там, где я ее вчера оставила. Кристаллики соли были похожи на иней. Я включила свет, и Сэм наклонился поближе, чтобы получше разглядеть.
— Отличная работа, — сказал он и погладил шерстку. — Мягкая. А разве это не странно, что вы мастерите… ой, извините, набиваете чучела, а сами не едите мяса?
— Как бы тебе объяснить… Тут есть свои причины, конечно, но долго рассказывать, ночи не хватит.
Он улыбнулся.
— Может, потом когда-нибудь.
Пока он оглядывался, стоя на одном месте, я вспомнила про птицу в гостиной.
— Кстати, это ты поставил обратно на полку гуйю?
— Гуйю? Где?
Он повернулся вокруг собственной оси, осматривая комнату.
— А разве они не вымерли? Интересно посмотреть, какие они были.
— Она не здесь, в другой комнате. Я думала, это твоя работа, ну, когда ты приносил кролика.
— Не-а. А что?
— Но кто-то же это сделал. Это меня немного тревожит. Кто-то заходил в дом.
По виду его нельзя было сказать, что он за меня очень обеспокоился.
— Да не волнуйтесь вы. Это, наверно, Элси или…
— Кто такая Элси?
— Джошова хозяйка. Занятная баба, скажу я вам. Настоящая мегера. Думаю, Джош сам ее боится. А может, и сам Джош. В общем, кто-нибудь из них, захотел для вас немного прибраться. Вы ведь не одна любите этот дом, есть и другие.
Странные вещи он говорит, подумала я, но промолчала.
— Ладно, возможно, у меня мания преследования. Городская, как ты говоришь.
— Наверно.
Похоже, эта тема его не интересовала, он явно не хотел ее продолжать.
— Интересно, а из человека вы могли бы сделать чучело?
В комнате становилось невыносимо холодно, но Сэм, похоже, этого не замечал.
— Можно было бы попробовать. Впрочем, смотрелось бы не очень-то. Без меха. В голом виде, одна кожа, странновато как-то.
— М-м-м… Думаю, стоило бы попробовать. И стать бессмертным.
— Можно и так сказать… Вообще-то лучше завещать свое тело для пластинации.
— А что это такое?
— Что-то типа бальзамирования. Такое делают в Германии. Я сама подумывала об этом. Почему бы и нет? Я делаю это с животными, а почему бы не сделать это со мной?
— А потом что? Вас станут показывать публике?
— Да, верно. Выставят в музее.
— Голую? — он взметнул брови.
— Не знаю. Может быть.
— Интересно было бы посмотреть…
— Пожалуйста.
О чем я думала? Ни о чем не думала. Нет, думала, конечно. Хотелось вычеркнуть из головы мысли о Хью, как и прежде, когда хотелось вычеркнуть из головы все мысли об очередной неудавшейся любви. А для этого нужен хороший секс. Горячее, крепкое мужское тело, непохожее на пухлое, дряблое тело моего последнего любовника. Нужен мужчина, о котором знаешь, что к нему не возникнет никакого чувства.