Он уходит, и Дора слышит его шаги по дому, его голос. Генри не может сейчас прийти к ней, она понимает это, но в доносящихся звуках не слышно тревоги, значит, он цел и невредим. Вопреки собственным прогнозам, она погружается в неглубокий сон, а когда в спальню просачивается рассвет, быстро встает и подходит к окну посмотреть на окружающую местность.
Меньше чем в двадцати футах от дома в глаза сразу бросается глубокая трещина в земле. Она проходит как раз по тому месту, где растет ее любимый каштан; ствол его разорван пополам.
Розмари
Я прислушивалась к звуку мотора, пока он не слился с шумом дождя и отдаленным ревом разбушевавшейся реки. Целых два дня я не выходила из дома, и, хотя я очень его любила, с отъездом Хью его большие пространства и темные комнаты, в которых к тому же стоял невыносимый холод, выбивали меня из колеи. Хью был прав: я погрязла в материале своей диссертации, слишком много размышляла о наших семейных призраках, Генри и Доре, а тут еще чья-то рожа в окне; хоть пиши сценарий для фильма ужасов.
Дождь все не переставал, но пора уже было выйти прогуляться. Я втиснула ноги в резиновые сапоги, стоящие у черного входа, и надела дедушкину большую непромокаемую куртку, которая доставала мне до колен.
Про опоссума я совсем забыла и, открывая дверь, чуть не споткнулась о него. Но заниматься с ним не хотелось, я оставила его лежать там, где он лежал, и вышла навстречу ненастью. Пробежавшись по грязи и лужам, спотыкаясь о пучки травы, выросшей на жирной почве, я пошла куда глаза глядят, и ноги сами принесли к утоптанной тропинке через луг, мимо Сорочьего пруда к реке и дальше с добрый километр вдоль берега. По ней мы когда-то любили ездить верхом, а летом снимали с лошадей седла и купали их в пруду.
От нескончаемого проливного дождя река поднялась и вспухла. На тропинке легко было поскользнуться и упасть в стремительный поток. А упадешь — закрутит и унесет к черту на кулички. Я представила, как в этом потоке тонет Дора, как холодная рука ее в последний раз поднимается над водой и исчезает навсегда.
Я шла вверх по течению, спотыкаясь о скользкие кочки. Капли дождя, падая на лицо, бодрили, а этого мне и надо было. На огороженных пастбищах под деревьями жались друг к другу овцы, и с важным видом прохаживались стайки сорок. Господи, сколько их тут, этих черно-белых представителей семейства врановых! Выглядели они зловеще и не спускали с меня своих блестящих глазок. Я стала считать, дошла до семи и бросила. Подошла ближе, и они забеспокоились, взволнованно заходили взад-вперед, остановились, словно советуясь друг с другом, и попрыгали от меня подальше. Несколько птиц, захлопав крыльями, взмыли в воздух.
Я остановилась: мне стало не по себе. Потом повернулась и по той же дорожке двинулась обратно, но было уже поздно: сороки меня опередили. Капюшон сполз, и непокрытой головой я ощутила ветер от крыльев, услышала противное карканье: они пикировали прямо на меня и только в самый последний момент резко сворачивали в сторону. Я снова поскользнулась на мокрой траве и на этот раз упала. Одна из сорок набралась смелости и решила атаковать, и рука моя оказалась ненадежным прикрытием. Сильный удар в голову и острая боль заставили меня вскочить на ноги и сделать попытку бежать, но когти злобной птицы увязли в моих влажных волосах и больно царапали череп. Я закричала, скорее от испуга, чем от боли, но мне удалось оторвать от себя эту тварь, и она улетела. Но не угомонилась и, сделав круг, приготовилась к новой атаке; вдруг поблизости раздался громкий выстрел, он прокатился по всей долине и растворился в шуме реки.
Сороки ретировались. Я стояла на месте, вытирая лицо испачканной грязью рукой. Оглянулась и увидела шагающего ко мне по траве Сэма с дробовиком в руке.
Я не побежала к нему, боже упаси, повернулась к нему спиной и ждала, пока он сам подойдет, чувствуя себя полной идиоткой.
— С тобой все в порядке?
Он взял меня за руку и развернул лицом к себе.
— Все нормально. Спасибо.
Из-за рева разбушевавшейся реки нам приходилось кричать. Я перевела взгляд на его руку, которой он все еще держал меня, и он отпустил.
— Эти сволочи бывают очень опасны. Черт возьми!
Он смотрел на мою прическу, я ощупала ее и посмотрела на свои окровавленные пальцы.
— Здесь тоже поцарапано.
Он указал на мой лоб, и я машинально вытерла его.
— Ты просто все размазала. Давай отведу тебя домой, осмотрю как следует. Скорей всего, ничего страшного, из головы всегда идет много крови. Но на всякий случай надо обработать.
Что тут скажешь, он прав. Сама себе осмотреть голову я не могла. Без него тут никак не обойтись.
— А что ты тут делаешь с ружьем? Господи, ты что, стрелял, когда они на меня напали?
Он фыркнул:
— Конечно, нет. Что я, дурак, что ли? Выстрелил в воздух, чтобы испугать. Проделал дырку в небе, как говорил мой папаша. Чтоб дождика выпало больше.
Несмотря на жгучую боль в голове, я невольно улыбнулась.
— А на кого охотился? На опоссумов?
— На кроликов. Когда дождик кончается, они вылезают из нор. Вот сволочи! Хочешь, принесу? У меня их завались. Наделаешь чучел, будут защищать тебя от сорок.
Ума не приложу, почему он показался мне опасным. Воплощение веселья и дружелюбия. Не скажу, конечно, что он мой рыцарь, но как-никак он спас меня от врагов.
— Спасибо тебе, — сказала я.
Он взял меня за руку и пожал ее, и, хотя мне было очень неловко, я не отнимала руки до самого дома. Мы прошли вокруг дома к заднему крыльцу, где все еще лежал опоссум. Я молча ждала, что он на это скажет. Но Сэм спокойно открыл дверь, переступил его и только тогда оглянулся.
— Что, будет еще одно чучело?
Я остановилась посреди кухни и посмотрела прямо ему в глаза.
— А разве не ты положил его там?
— Не-ет, — ответил он.
— И не ты в окно заглядывал перед этим?
— В окно? Ты что думаешь, я слежу за тобой?
Я не ответила, но челюсти мои сжались.
Он засмеялся, но как-то не очень весело.
— Черт возьми, так ты это серьезно? За кого ты меня принимаешь? Зачем мне за тобой следить, когда ты не прячешься?
— Ладно, забудь. Давай лучше осмотри мне голову.
Он усадил меня на стул возле стола и включил свет.
— Ну-ка, посмотрим…
Пальцы его раздвинули мои мокрые волосы.
— Да нет, кажется, ничего страшного. Несколько царапин…
— Ой! — я отдернула голову.
— Извини. Здесь рана поглубже. Похоже, она тебя клюнула. Но не думаю, что нужно сшивать. Хотя промыть как следует надо. Мало ли какая зараза. Сейчас сделаем.
Сэм оставил меня сидеть, а сам отправился в ванную. Похоже, он неплохо ориентируется в этом доме, словно родился и вырос в нем. Скоро он вернулся с куском ваты и чем-то дезинфицирующим.
Промыв рану, Сэм удовлетворенно оглядел свою работу. Потом снял плащ и, не спрашивая позволения, развел огонь. Я молча наблюдала за его передвижениями, не зная, что делать, попросить остаться со мной или отправить домой.
— Господи, в этом доме холодно, как в погребе, — сказал он. — Почему ты не топишь камин?
Я пожала плечами.
— Много работы. Да и лень.
— У твоего дедушки постоянно горел камин. По крайней мере, когда он хорошо себя чувствовал. К концу он в этом не очень нуждался.
— Ты приходил к нему?
— Ну да, иногда.
Он повесил плащ на спинку стула и придвинул поближе к огню. Я все еще оставалась в плаще. Платье было безнадежно испорчено, все в грязи и нескольких розовых пятнах крови пополам с дождем. Ну и дура же я была, и зачем только пошла в этом платье, испортила фамильную вещь. Меня била дрожь.
— Послушай, — сказала я, — мне надо пойти переодеться, я вся мокрая.
Он бросил взгляд на мое платье.
— Думаю, мудрое решение. У тебя хоть есть во что? А то напялила на себя невесть что. Разве городские носят такое? Тем более на ферме, радость моя. Подвенечное платье это уж совсем круто.
Я ничего не сказала, просто стояла и ждала, что он поймет намек и уйдет, но он не двинулся с места, стоял перед огнем и грел руки.
— Так что… — продолжила я.
— Есть что-нибудь выпить? — вдруг спросил он. — Виски, например, как в тот раз, а? Надо согреться. Тебе, кстати, тоже.
Я сложила руки на груди. Очень хотелось поскорей снять мокрый плащ, но ему незачем видеть мой наряд во всей его красе.
— Мне надо работать. Читать. В общем, спасибо тебе. За помощь.
— А что ты читаешь?
Он не двигался с места.
Я вздохнула.
— Ну, «Джейн Эйр», тебя это устраивает?
— Про сумасшедшую на чердаке, что ли? Думаю, это как раз про тебя написано. Очень похоже, особенно в этом платье.
Ему очень хотелось в очередной раз блеснуть передо мной своей начитанностью, но мне эта игра уже стала надоедать. Кроме того, мне не понравился его намек, мол, знаю, что ты лазила на чердак. Так что я пропустила его слова мимо ушей. Мое молчание обеспокоило его. Он стоял передо мной в одних носках, переминаясь с ноги на ногу.
— В общем, давай, уходи. Нет времени с тобой болтать.
Он схватил меня за руку, но я вырвала ее.
— А что, твой дружок еще здесь? — вдруг спросил он. — В этом, что ли, проблема?
Он стоял совсем близко, и я поняла, чем от него пахнет. Застоявшимся табачным дымом и глиной после дождя.
— Так, значит, ты видел, что у меня кто-то есть! Значит, это ты подглядывал в окно! А как насчет опоссума? Твой подарочек?
Кровь ударила мне в голову.
— Да я же сказал, это был не я. Просто видел, как подъехала машина. Вышел парень в модном костюме. Для тебя небось вырядился?
Мне не нравился его тон, и я попятилась.
— За один день с двумя, это в твоем стиле, да? Один погрубее, другой поласковей?
Глаза у него налились кровью, и я подумала, уж не хватил ли он лишнего перед охотой на кроликов. Я сложила руки и молча смотрела, что будет дальше.
— Ну, извини, — прохрипел Сэм.
Но в голосе его совсем не чувствовалось, что он просит прощения, наоборот, в нем звучала угроза.