мирали они страшно. У одного из распоротого живота бурой змеей вываливались внутренности. Некоторые трупы изрешечены пулями, у других чернели аккуратные отверстия во лбу или в груди, у кого-то было перерезано горло. Почти все были без верхней одежды, некоторых смерть застала внезапно, другие выглядели так, будто погибли в бою. Трое почему-то оказались в противогазах.
Александр с напарником стаскивали по лестницам покойников, а потом на брезенте волокли их к траншее, и так продолжалось полдня. Потом всех пленников заперли в самый маленький кинозал, холодный как морг. Разрешили, правда, развести костер («Чтоб вы не сдохли раньше времени»). Был и обед – миска непонятной похлебки и полбуханки черствого хлеба. Данилов набросился на еду с жадностью, да и остальные не отставали.
Это был хороший знак. Раз кормят, значит, убивать пока не собираются.
Отдохнуть им дали недолго. Часа через два пришел Мент, еще злее, похоже, с похмелья, и опять повел на работы. Это была каторга: пусть не Освенцим, но Беломорканал точно. Каторжане месили раствор, закладывали окна кирпичами и клали новые листы кровельного железа на крыше. Один бедолага в темноте сорвался и сломал шею.
Самой легкой работой была уборка снега и мусора.
К полуночи их опять отвели в кинозал, выдали скудный ужин, позволили немного поспать, а «утром» все повторилось. Дел было невпроворот.
В конце трудового дня посмотреть на их работу пришел сам Мясник – новый предводитель банды в сопровождении четверых откормленных холуев в маскхалатах и вездесущего Мента. Вид у последнего был как с сильного бодуна. Под глазами набрякли сизые мешки, норковая шапка в каком-то соре…
Данилов пытался взгромоздить на санки кусок железобетона в половину своего веса, когда боковым зрением увидел, как сосед, лысый мужик лет пятидесяти, у которого постоянно слезились глаза, снова, в который раз уже, сунул руку в карман ватной куртки.
Вроде бы что такого? Замерз. Сначала Саша не придавал этому значения, но теперь случайно заметил, что ладонь раба прикрывает черную металлическую рукоять. И быстро сообразил, кого тот собирается отправить в мир иной.
Гребаный идиот… Ведь пока у них есть хоть какой-то шанс остаться в живых. Мысли, как подкованные блохи, скакали у Саши в голове. Ничего не делать? Попадет в замес, шлепнут за компанию. Поддержать? Пустое. Их слишком много, гадов. Даже если случится чудо и пленники разом кинутся на бандитов, придушат их, завалив автоматчиков собственными трупами, то оставшихся положат из пулеметов в окнах. До зданий не добежать, у пулеметчиков есть прибор ночного видения, а пленные своим трудом сами лишили себя большинства возможных укрытий.
Данилов не боялся смерти. Просто хотелось жить, а не становиться героем, тем более так по-дурацки. Прав был немец-отшельник. У него еще есть дела в этом мире. Сдохнуть всегда успеется.
Саша поморщился и с размаху опустил тяжелую лопату-подборку своему соседу на темя. Если б не боль в усталых мышцах, все получилось бы, а так, вместо того чтоб повалиться мешком, тот только пошатнулся и заорал. Но видно, тоже руки тряслись от усталости – ствол он выронил. Данилов ногой отфутболил пистолет в сторону охраны.
Немая сцена затянулась на долгую секунду.
– Вот те раз… – произнес наконец Мясник. Наклонился и подобрал оружие, взвесил на руке. – ТТуха. А ты пользоваться-то умеешь, родной? – И навел его на несостоявшегося убийцу.
Мужик рефлекторно попытался заслониться рукой, но пулю это не остановило.
Бах!!!
Пуля попала в переносицу, пробив ладонь навылет, и застряла в черепе. Бунтовщик упал совсем неизящно, мешком.
– А че за предъявы-то? – ни к кому не обращаясь, пробормотал Мясник, пряча пистолет.
– Наверно, ты кого-то грохнул, – предположил Мент. – Сына, там, его, брата…
– Может… Разве всех упомнишь? Ладно. Че с тобой будем делать, иудушка? – Мясник повернулся к Данилову. – Товарища подвел под трибунал.
– Тамбовский волк ему товарищ, – буркнул Саша, стараясь не смотреть на труп. И на остальных пленников, глядящих на него волками.
Суки. Он ведь и им жизнь спас. Стали бы с ними церемониться, если б этот придурок выстрелил?..
– Вот это по-нашему. – Мясник толкнул помощника локтем. – Молодца. Что будем делать, служивый?
– Может, привалить за компанию? Единожды предавшему…
– Да он же типа жизнь мне спас. Хотя я его тоже тогда пожалел, когда Чекист сказал в распыл пустить. Думал, все равно подохнет, а он выплыл… Тынденция. Нам такие перцы нужны. Да еще и тезка. Ладно, Ботаник, считай себя зачисленным в Русскую освободительную армию.
Этот приколист, оказывается, и историю знает.
– Взят ты с испытательным сроком. Облажаешься – пеняй на себя.
Данилов кивнул.
– А с этими что делать? – указал Мент на остальных.
– Пока к шохам в подвал, – устало пробормотал Мясник. – Потом на раскопки. Работы еще много, бамбук курить не давай.
Автоматчики угнали рабочих куда-то в сторону частных домов. Те даже не огрызались в ответ на тычки, пинки и удары прикладами.
– Александр… Иванович. – Отчество главаря Данилов узнал из разговоров. – А с ними что?
На душе у парня было мерзко, и он знал, что скоро это чувство не уйдет.
Бывший страж порядка громко заржал, держась за брюхо.
– А вот это не твое собачье дело, малец, – отрубил Мясник. – Живи и радуйся. – Он повернулся к Менту: – Передаю салагу тебе с рук на руки. Проводи в наш подвал, покажи шконку, объясни, что и как. Дай снегоступы вместо его лыж. Тут, нах, не Сочи. И куртец новый выдай.
– А если убежит?
– Да куда он денется с подводной лодки. У нас хорошо. А снаружи холодина и смерть. Он что, дебил?
И ведь это была правда. Странно, но Данилов почти не чувствовал раскаяния. Это был его единственный шанс, и он его не упустил. Правы те, кто пишет о генетической склонности интеллигента к предательству.
Они шли по служебным закоулкам кинотеатра, освещая путь фонариками, обходили и перешагивали через завалы из компьютеров, плазменных панелей, стиральных машин, тренажеров и еще черт знает чего.
В конце очередного коридора Данилов догадался о главной функции бывшего кинотеатра. Судя по всему, отапливалось и освещалось только несколько комнат на верхнем этаже. Здание не было жилым. Это было что-то вроде штаб-квартиры группировки, а заодно склада.
Наконец они оказались перед дверью, закрытой на висячий замок; Мент вытащил из кармана ключ и отпер его. Кинозал. Точнее – склад. Здесь хранились более полезные вещи, нежели те, что Саша видел в коридорах: инструменты, стройматериалы, туристское снаряжение. Кое-что явно было принесено не из «Оптимы». В углу высилась куча охотничьего инвентаря, на креслах разложена теплая одежда.
Данилов получил пару штуковин, похожих на плетеные ласты.
– Ничего, быстро освоишь, – подбодрил его провожатый, видя, как скептически Александр разглядывает приобретение. – Гораздо удобнее, и руки свободны.
Еще он выбрал из кучи теплый анорак – куртку без молнии, надевавшуюся через голову. Анорак был немного запачкан в саже, и мех на капюшоне подпорчен, но по качеству эта вещь была лучше того, что носил Саша.
– Почистишь…
От внимания Данилова не ускользнуло, что ни оружия, ни продуктов в зале не было. Наверно, хранят в другом месте, решил он. Должен же у них быть арсенал. Но наверняка там одним замком не ограничились…
Спустившись по другой лестнице, они вышли на улицу с противоположной стороны. На горизонте неярко светилось багровое зарево.
– Что это там? – Данилов вытянул шею. Такого ему видеть еще не доводилось. Похоже, это зрелище можно было наблюдать только с Тырганской горы.
– Опять раздуло, уголь горит. Потому и сыплет пеплом.
– Не боитесь тут жить?
– А куда деваться? – Мент приподнял бровь. – Сюда даже с деревень, как мухи на мед, стянулись. Суки…
Александр не удивился. А где еще уцелевшим искать еду? Они так и будут облеплять трупы сожженных городов.
– Сам-то откуда? – равнодушным тоном спросил Мент.
– Не местный, – коротко ответил Саша, не собираясь пересказывать перипетии пути каждому.
– Сами мы не местные… – хохотнул толстяк. – Да мне без разницы, хоть из Америки. Повезло тебе, друг ситцевый.
– Меня Сашей зовут.
– Повезло тебе, Шурик, что Мясник за тебя вступился. У него сейчас просветление, добренький он. А так мы обычно сразу валим. Шароборятся тут всякие… – Он сплюнул лузгу. – Ну, пошли, че рот разинул?
Они свернули налево, и в темноте проступил контур невысокой каменной ограды. Данилов увидел, что это фонтан – воды там не было, даже замерзшей; видимо, ударная волна повредила трубы. И тут в поле зрения Александра попало нечто…
Вначале Данилов принял это за статую. Очень реалистичную и совсем не подходящую для места, где всегда было полно детей. Хотя бы потому, что позу обнаженной фигуре неизвестный скульптор постарался придать развратную и призывную. Проволокой фигура была примотана к распылителям.
– Заняться нечем было молодежи, – объяснил Мент. – Девка главного чекиста. Уж не знаю, чем она Мяснику не угодила. Он, как к власти пришел, ребятам телку отдал, сказал: натешитесь – завалите. Ну они, естественно, устроили ей «вертолет». А потом нет чтоб пристрелить, вон че выдумали…
Данилов давно понял, что в смерти нет никакой эстетики, поэтому создатель этой композиции зря старался. Первым и единственным чувством, которое Александр испытал, заглянув в открытые глаза, был даже не страх, а отвращение. Вот бы тот, кто видит «красоту в умирании», посмотрел на это. На раскрытый в немом крике рот, на волосы, которые сосульками спускались до плеч, на покрытую ледяной коркой кожу пепельно-серого цвета. Это было хуже, чем пластинат из трупов.
– На улице было минус пятьдесят, – продолжал Мент. – Эти юные натуралисты натопили снега ведра четыре, раздели сучку – и вуаля! Микеланджело отдыхает. Горячая штучка, да?