— А если вам очень хочется что-нибудь искать, идите вон туда, в сквер. — Экскурсовод показала на юные топольки за голубым палисадником. — Увидите большую яму, где-нибудь возле ямы обязательно ходит наш археолог. Он в соломенной шляпе, в сером костюме. Он ведёт раскопки.
Ребята помчались, забыв даже сказать «спасибо». Николай Викторович сердечно поблагодарил экскурсовода, и мы распрощались с нею. Обидно было отступать от клада ключаря Патрикея, но что же делать: я не видел никаких возможностей поисков.
И действительно, в сквере мы увидели археолога, ещё не старого человека, с желтоватым, болезненным лицом, с прищуренными глазами. Он задумчиво стоял на краю небольшого котлована, глубиной около трёх метров. На дне котлована кое-где торчали колышки с номерами.
— Здравствуйте, нам сказали, вы ведёте тут раскопки, — обратился к археологу Николай Викторович.
— Да, веду, но сегодня у рабочих выходной день, — сухо ответил тот. — А в чём дело?
— Мы московские туристы, — сказал Николай Викторович. — Хотите, мы вам будем копать?
— Копать? — Лицо археолога ожило. — Если вы желаете потрудиться для науки, пожалуйста!
— Мы собираемся организовать школьный музей, — сказал Николай Викторович, — вы не могли бы…
Археолог нахмурился и замотал головой:
— Нет, я разрешу копать только при условии, что вы все найденные предметы передадите мне.
— А не объясните ли вы нам, что вы ищите? — спросил я.
Археолог, словно нехотя, рассказал нам, что недавно стали копать тут яму для телефонного столба. Один из музейных работников случайно проходил мимо, заглянул и увидел так называемый культурный слой. Археолог протянул палец по направлению котлована. На его дне, возле светло-жёлтого песка, мы ясно увидели более тёмные, неправильной формы пятна. Мы узнали, что светлый песок — это естественный грунт, там, разумеется, искать нечего, а тёмные пятна — это и есть культурный слой: весь тот мусор, который за сотни лет накопился вокруг человеческого жилья. Много веков подряд люди выбрасывали остатки пищи, разбитую посуду или теряли какие-нибудь предметы — монеты, рыболовные крючки, бусины, пуговицы, разные украшения. А теперь археологи находят всё то, что не успело сгнить.
Мы наклонились и увидели дно когда-то выкопанной тут землянки. Землянка состояла из трёх комнат. Археолог показал колышки. Я следил за движениями его рук, мысленно соединяя отдельные колышки линиями. И тут неожиданно эти неопределённой формы тёмные пятна превратились в три прямоугольника.
— Подождите, никак не успеваю записывать, — жалобно попросила Лариса Примерная.
Археолог не расслышал мольбы Ларисы и объяснил нам, что по найденным характерным голубовато-зелёным бусам и по немногим черепкам посуды землянку можно отнести к двенадцатому веку. Судя по обнаруженным углям, землянка сгорела, видимо, во время татарского нашествия.
Лопат, спрятанных в кустах, было три. Николай Викторович, Гриша и Миша начали копать осторожно, только там, где виднелся тёмный грунт — культурный слой, — и каждую вынутую горсть земли передавали на лопате наверх. Остальные ребята тщательно перебирали землю между пальцами, стараясь не пропустить даже самый маленький твёрдый комочек. С горящими глазами все молча расселись по краям котлована.
Я подошёл к археологу и спросил его:
— Скажите, пожалуйста, а берестяные грамоты вам не попадались?
— Разумеется, нет! Какие могут быть грамоты во Владимирской области? — сказал археолог и презрительно пожал плечами.
У меня захватило дыхание.
— Но почему же? Ведь вот в Новгороде…
— В Новгороде совершенно другое дело. Береста в земле сохраняется только в том случае, когда постоянно очень сухо или когда постоянно очень сыро. А здесь, в песке и суглинке, где так близки подпочвенные воды, уровень коих то поднимается, то вновь опускается, конечно, ничего не сохранится.
Я не считал себя побеждённым:
— Позвольте, а как же младенцы, погибшие в Успенском соборе? Ведь они были завёрнуты в бересту.
— Совершенно верно: под полом собора всегда было абсолютно сухо, — начиная раздражаться, ответил археолог. — Да хотя бы эта землянка. Она, несомненно, стояла на деревянных, возможно, даже дубовых столбах. Но, как видите, никаких следов дерева не сохранилось.
— А что вы скажете о библиотеке Константина?
— Библиотека Константина вся сгорела во время одного из многочисленных пожаров. Это очевидная истина, — равнодушно пожал плечами археолог, и вдруг, не окончив фразы, неожиданно заторопился к ребятам, которые, собравшись в кучу и сидя на корточках, что-то разглядывали.
— Дайте сюда! — потребовал археолог.
Девочки протянули ему что-то.
— Иголка! — Жёлтое лицо археолога просветлело. — Пожалуйста, осторожнее! — предупредил он копавших.
Эта ржавая иголка, пролежавшая в земле восемьсот лет, напоминала прошлогоднюю, полусгнившую сосновую иглу. Даже нельзя было понять, с какого конца было ушко.
«А пожалуй, в стогу сена легче отыскать иголку», — подумал я.
Вскоре Вова передал грязный круглый камешек.
Археолог вынул из кармана зубную щётку, расчистил находку и показал нам большую зеленоватую бусину.
Ребята искали в земле сосредоточенно и молча, только пальцы их быстро двигались.
Ко мне подошла Лида.
— Обедать пора, а они всё копают, — хмуро сказала она.
— До самого вечера будем копать, потом обедать, — отмахнулся Миша.
Остальные молча и с ещё бóльшим усердием продолжали перебирать комочки земли.
Нашли ещё семь иголок, пять бусин и остатки гребня.
Археолог бегал то к одному, то к другому, находки тут же заворачивал в газеты, что-то записывал и прятал пакетики в маленький чемоданчик.
— Ну, довольно, уже три часа. Благодарю вас! — Он пожал мне руку, видимо считая меня за начальника, и, несколько волнуясь, добавил: — Между прочим, ваши поиски оказались весьма удачными: вы подтвердили правильность некоторых моих предположений. Отсутствие остатков кухни и, наоборот, наличие типично женских предметов, найденных вами в землянке, особенно несколько иголок, доказывают, что здесь в двенадцатом веке существовало не жильё, а, возможно, княжеская швейная мастерская. Ведь дворец Всеволода Большое Гнездо стоял тут, недалеко, — он показал рукой, — где теперь выстроен этот длинный трёхэтажный дом.
Вежливо приподняв соломенную шляпу, археолог распрощался с нами и зашагал к калитке.
А мы заторопились в столовую. Ребята шли и весело болтали с Николаем Викторовичем, обмениваясь впечатлениями о раскопках.
Я брёл сзади, низко опустив голову. Хорошо, что никто, кроме меня, не слышал разочаровывающих слов археолога о берёзовых книгах и о библиотеке Константина.
Глава шестаяОб Андрее Боголюбском
Ещё Тычинка настоятельно советовал побывать в Боголюбове, где сохранилась часть великокняжеского дворца двенадцатого века, построенного Андреем Боголюбским, и находится замечательный памятник архитектуры того времени — церковь Покрова на Нерли. Не нападём ли мы там на следы берёзовых книг?
Ехали мы, ехали на автобусе по асфальтовому шоссе и всё не могли выехать из Владимира. Кончался один завод, начинался другой. Из-за свежей зелени тополевых аллей виднелись то многоэтажные корпуса цехов с широкими, горевшими на солнце стёклами окон, то какие-то высокие металлические сооружения, то горы каменного угля…
Доброе село упоминается в летописях с тринадцатого века — там велись раскопки древнего городища. А какое же это было село — всё тот же огромный и нарядный новый Владимир. Весёлые и светлые высокие дома с яркими вывесками магазинов мелькали за окнами автобуса. А недавно возле последней троллейбусной остановки экскаватор неожиданно выкопал захоронение древнейшего во всей Владимирской области человека, жившего десятки тысяч лет назад.
Наконец приехали мы в Боголюбово, тоже современный город, и только там, на задворках монастыря, сзади белого здания школы, отыскали старину.
Какая-то бабушка вышла из-за угла Госбанка, отирая о фартук руки.
— Сторожем я при музее. Пойдёмте за мной, покажу вам, — заговорила она с сильным ударением на «о».
Ребята засмеялись, услышав непривычное владимирское оканье, засмеялась и бабушка. Маленькие, живые глазки её ласково оглядели нас.
— Откуда вы, граждане хорошие?
— Московские мы, московские, — нарочно так же на «о» ответил Николай Викторович.
— Вот дворец Ондрея Боголюбского, — показала сторожиха.
Я всегда считал: раз дворец — значит, это нечто огромное, со множеством окон, с массой вычурных украшений, с роскошными залами… А тут за палисадником запрятался небольшой, с узкими оконцами, белокаменный двухэтажный терем.
Украшений на нём почти не было; только поперёк стен шёл выпуклый поясок с маленькими полуколонками, свисавшими вниз. Оконца разместились как будто беспорядочно: то здесь одно, то там два вместе.
Бабушка тут же нам объяснила, что сам дворец давно был разрушен до основания, а от старины сохранились только сени дворца и башни перехода к собору; сам собор тоже давно погиб.
Вид очень портила колокольня, воздвигнутая над этими сенями вместо уничтоженной крыши. Впрочем, сразу можно было догадаться, где сохранилась истинная старина, а где в прошлом столетии надстроили безвкусицу.
Я припоминал свои знания по русской истории: когда-то отец Андрея — Юрий Долгорукий — убил боярина Степана Кучку, владевшего землями по Москве-реке. На месте усадьбы убитого боярина Юрий основал небольшую крепость Москву, а сыновей Кучковичей принял в свою дружину. Кучковичи, казалось бы, верно служили Юрию, а впоследствии сыну его — Андрею; но в сердцах своих они таили злобу и месть… Андрей, прозванный Боголюбским, основал на северо-востоке Руси сильное государство. Города Владимир, Суздаль, Ростов, Ярославль, Муром — все земли между Окой и Волгой были под его властью. Но Кучковичам и другим боярам не по нраву пришлась тяжёлая рука Андрея…
Ребята между тем обступили бабушку, и она начала рассказывать: