Разумеется, вся деревня знала это хранилище, но я понял: без хозяина никто не имел права открывать заветную дверь, а хозяином в деревне являлся, конечно, он — колхозный бригадир.
В зрительном зале стояли длинные лавки, дальше, в полутьме, возвышалась небольшая сцена с двумя фанерными комнатками — кулисами.
Бригадир попрощался с нами и ушёл, за ним разошлись все деревенские. Мы остались одни. Дежурные отправились за огороды разводить костёр.
Две маленькие, очень смущённые и очень серьёзные деревенские девочки принесли нам по кринке молока.
— Ужин будет вó! — и Вова красноречиво поднял большой палец, а потом показал на большую кастрюлю.
Заикаясь и краснея, обе девчурки рассказали, что их послал дедушка не только с молоком: он хочет нам показать очень толстую и тяжёлую берёзовую книгу.
Первой ахнула Галя, потом закричали остальные девочки, на крик сбежались мальчики. Ужин был тотчас же забыт. Мы тут же поспешили за девчурками. Побежали все. Один Вова не покинул своего ответственного поста дежурного повара и продолжал деревянной палкой помешивать суп.
Белобородый и высокий, похожий на древнего колдуна, дед медленно шёл нам навстречу с громадной, толщиной с ладонь, книгой под мышкой.
Мы ещё не успели приблизиться к деду, как поняли, что девчурки всё напутали. Книга-то была не рукописная, не на бересте, а просто напечатанная на обыкновенной бумаге. Вдобавок она была сильно испорчена: и коричневый кожаный переплёт, и уголки всех страниц обгорели.
Но, перелистав книгу, мы убедились, что она была, пожалуй, тоже ценная. Вот что мы прочли на обложке:
На первой странице стоял треугольный штамп:
В один толстый том был переплетён годовой комплект известного журнала.
На мой вопрос, откуда у старика эта книга, он не торопясь объяснил, что ещё до революции ездил на подводе в город Ростов-Ярославский и просто купил её там на базаре за двадцать копеек. Купил так дёшево, потому что книга обгорела; продавцу, видно, невдомёк было, что, может, сам Александр Сергеевич её в руках держал.
— Пожалуйста, уступите нам её для нашего школьного музея, — попросил Миша. — За банку мясных консервов.
Старик, важно расчёсывая пальцами бороду, обидчиво нам ответил, что у него свой поросёнок откармливается и такую ценную книгу ни за что не отдаст каким-то прохожим.
Теперь обиделись мы. Гриша сказал:
— Мы не прохожие, а туристы.
А Лариса Примерная добавила:
— В таком случае подарите вашу книгу Суздальскому музею.
— А возьмут её там? — недоверчиво спросил старик.
— Возьмут, возьмут! — хором ответили мы и вернулись к закипавшим над костром вёдрам.
Старик побрёл домой со своей книгой под мышкой.
Утром бесцеремонные девочки разбудили меня очень рано, ещё до подъёма. Они расселись на клубной сцене, оживлённо шушукаясь. Я посмотрел на них нарочно самым сердитым взглядом, какой только мог придумать. Девочки подползли ко мне.
— Доктор, пожалуйста, уведите куда-нибудь Николая Викторовича на полчаса, — попросили они меня.
— Сегодня его день рождения, — доверительно шепнула Танечка.
— А день рождения полагается праздновать, — пояснила Лариса Примерная.
Хотел было я сделать им замечание: «Почему так рано разбудили?» — но раздумал, обулся и вышел из клуба.
Очертания деревни едва проступали сквозь жемчужный утренний туман, дул тёплый ветерок.
Николай Викторович стоял возле костра и критически, но молча наблюдал за приготовлением завтрака.
— Здравствуйте! Пойдёмте умываться, — позвал я его.
Мы спустились вниз к реке. С нами увязался Лёнечка.
— Как спали? — спросил меня начальник похода.
— Неважно, слишком рано пришлось подняться, — буркнул я.
— А я, представьте себе, спал великолепно.
«Да, с таким здоровьем всегда и везде вам будет великолепно!» — проворчал я про себя.
Мы подошли к самой реке. Под нашими ногами сквозь гальку проступала вода. Туман ещё не успел подняться с реки, и тонкие сиреневые струйки его светились на солнце.
Я присел на корточки у самой воды, положил на камешек мыльницу, начал чистить зубы. Рядом со мной устроился Лёнечка.
— Доктор, правда, умываться на реке очень приятно и очень полезно? — улыбаясь, спросил он.
С каждым днём этот милый щупленький мальчик мне всё больше и больше нравился. Ему, как и всем прочим ребятам, исполнилось тринадцать лет. Но меня так и подмывало погладить его русую головку. Я заметил: он чистил зубы порошком «Для самых маленьких» и умывался «Детским» мылом.
Глядя на его ласковые и безмятежные наивные голубые глаза, мне расхотелось сердиться, и я почувствовал, что моё дурное настроение быстро улетучивается вслед за утренним туманом.
Николай Викторович разделся до пояса. Играя своими бронзовыми мускулами, он нагибался, зачерпывал ладонью воду и растирал грудь и плечи. Я только чуть-чуть побрызгал себе на нос и на щёки.
— А вас, кажется, можно поздравить? — наконец догадался я сказать.
— Да, — ответил Николай Викторович.
Во всю ширь своей грудной клетки он вобрал воздух, выпрямился, расправил руки.
— Сколько же вам исполнилось лет?
Николай Викторович покраснел, как иногда краснеют девчонки нашего туристского отряда. Какой он счастливый! Я тоже скрываю свой возраст, но, увы, в другую сторону.
Я вспомнил просьбу девочек и предложил ему пройтись.
И мы медленно пошли вдоль берега. Песок и галька хрустели под нашими кедами. Туман поднимался. Река голубой дорогой уходила вдаль. Наш берег возвышался высоким глинистым обрывом…
Вдруг Николай Викторович покосился на меня, опять густо покраснел и признался, что до сих пор никак не мог урвать свободную минуту и рассказать о себе нечто очень важное. Оказывается, он уже три месяца как был женат на чудесной девушке. Она студентка. Учится на историческом факультете. И самое замечательное, если Ира (её зовут Ирой) сумеет сдать досрочно последний экзамен, она присоединится к нам.
— Как хорошо! — с восторгом воскликнул я. — Девушка-историк превратится в изыскателя берёзовых книг!..
Сияющий Николай Викторович добавил, что осенью переезжает в новую квартиру.
— Ещё лучше, поздравляю! — радостно ответил я.
— А сколько метров будет в вашей квартире? — неожиданно пискнул шедший сзади нас Лёнечка.
Николай Викторович живо обернулся; он так был увлечён беседой, что совсем забыл о мальчике.
— А ты не вмешивайся в разговор взрослых и не подслушивай, — недовольно бросил он.
Лёнечка заморгал глазами и отстал от нас. Но разговор уже расклеился, мы замолчали, поднялись на гору и подошли к нашему клубу.
Под двумя берёзами ребята накрыли праздничный стол. Собственно, слова «накрыли» и «стол» не совсем точно передавали увиденное нами зрелище.
Как в сказке о трёх медведях, у каждого из нас миска и кружка были разного цвета и разного объёма. Николай Викторович вместо миски имел небольшой тазик и тёмно-коричневую литровую кружку, Галя — обливной глиняный горшочек, Лёнечка — маленькую кружку цвета сметаны с изображением котяток, играющих в мяч. На Васиной миске зияла вмятина от удара лопаты. Моя миска и моя кружка были неопределённого рыжего цвета, и я никак не мог их запомнить.
Сейчас все эти посудины выстроились на траве в виде аккуратного прямоугольника. Место, огороженное мисками, как раз и являлось нашим праздничным столом с зелёной скатертью. У каждого прибора лежало по горсти печенья, кучка разноцветного драже и соевая конфетка. У прибора Николая Викторовича я заметил букет полевых цветов и газетный фунтик с земляникой. Где и когда успели набрать ребята землянику, мне было непонятно.
Празднество началось с выступления Ларисы Примерной. Она сказала:
— Дорогой и уважаемый наш старший пионервожатый, в знак глубочайшей любви…
Но тут Лёнечка неожиданно перебежал через стол, торжественность момента оборвалась. Лариса негодующе блеснула очками, кашлянула и скороговоркой добавила:
— Одним словом, вот вам от всех нас подарок.
На полотенце она преподнесла своему пионервожатому складной походный столовый прибор — соединённые вместе ножик, ложку и вилку. На зелёной пластмассовой рукоятке была выгравирована изящная надпись: «Дорогому Николаю Викторовичу в день его рождения от пионеров».
Николай Викторович встал, поднял вместо бокала вина свою вместительную кружку чая.
— Должен сказать, я тронут, даже очень тронут. Никак не ожидал…
Оказывается, Миша, Вова и Вася на рассвете переплыли на лодке с деревенскими ребятишками через Нерль и принесли с того берега три кружки ягод. А столовый прибор и все сладости ребята потихоньку от взрослых запрятали в свои рюкзаки ещё в Москве.
Галя, сидевшая рядом со мной, обернулась ко мне:
— Я вашу миску после завтрака вымою. А вы пустите меня в следующий раз в лес за ягодами? — заискивающе улыбнулась она.
— По утренней росе? Ни в коем случае!
Галя покорно наклонила голову и отошла от меня.
Миша приложил кулак ко рту и протрубил. Праздник окончился. Все вскочили, стали собираться в дорогу.
К вечеру мы должны попасть в древний город Суздаль.
Глава девятаяГород-музей
Остались последние километры до Суздаля. Солнце уже клонилось к закату. Боковые долины и овраги прорезали коренной берег невидимой Нерли. Из лощин выглядывали деревни в садах. Наша дорога шла картофельным полем и постепенно поднималась в гору.
И вдруг я заметил: впереди из-за картошки начали выглядывать там и сям какие-то гигантские островерхие ёлки. Откуда тут, в Ополье, очутились ёлки? Но против солнца было так трудно глядеть. Я остановился, приставил щиток-ладонь к бровям… Вот это что такое!..
За полем, и правее и левее, вырисовывались вовсе не ёлки, а макушки множества колоколен.