Грязные кеды свалили в кучу. Утром разберёмся и вымоем их, а на сегодня у каждого есть запасные тапочки.
Я всё стоял у плиты и мешал палкой пирожковую кашу.
Девочки высунули носы из-под брезента и — такие негодницы! — потешались надо мной, сравнивали меня, закутанного в тогу, с древним римлянином.
Мне досталась хлопотливая работа — мешать кушанья по очереди во всех трёх посудинах. Честное слово, я не виноват, что прозевал: убежало молоко из пирожковой каши, и то самая капелька — не больше двух стаканов. А девчонки подняли отчаянный крик. Ну что ж тут такого — не очень густые клубы не очень удушливого чада заволокли весь класс.
Я попробовал пирожковую кашу. Вкус был какой-то необычный, возможно лук и мясо плохо уживались с повидлом.
— Попробуйте вы, — попросил я Николая Викторовича.
Он тут же зачерпнул ложкой и таинственно мне шепнул:
— Прибавьте два стакана сахарного песку.
Наконец всё поспело. Кто мог встать, ел, сидя за партами. Кто не мог, тому миску подали прямо в постель.
Вермишелевый суп и манную кашу все проглотили молча, зато каша пирожковая имела заслуженный успех. Все восторгались, просили по добавке, ещё раз по добавке, — хвалили толстого повара из пионерлагеря. Ну и меня тоже немножко хвалили.
Улеглись мы очень рано, ещё до захода солнца, и спали не просто крепко, а крепчайшим сном, как обитатели королевского дворца из сказки «Спящая красавица».
Глава пятнадцатаяКак мы работали в колхозе
Ещё вчера я заметил, что у многих ребят и на подошвах, и на пальцах, и на пятках за два дня похода вскочили большущие пузыри, у иных сильно распухли ноги.
Но вчера некогда было, а сегодня перед завтраком «под руководством» Танечки я занялся хирургией. Ловкие руки Танечки смазали потёртости и забинтовали множество ног.
Десять ребят идти дальше не могли; надо было, по крайней мере, три дня отдыха, чтобы залечить их раны.
Натёрли ноги Вася, Лида, Лёнечка и другие. Лариса Примерная вспомнила, что именно они раньше пропускали лыжные прогулки и весенние тренировочные походы.
— Вот видите, сколько раз я вас предупреждала, а теперь… — гневно упрекала она.
— Так и будем загорать на солнышке? — сердито спросил Миша.
— Бездельничать никто не собирается, — повысив голос, ответил Николай Викторович, — иду в правление колхоза договариваться: пусть дадут нам какую-нибудь работу.
Он вернулся в крайнем возбуждении, с искрящимися от удовольствия глазами, разрумянившимися щеками… Все собрались и уселись на брезенте вокруг него. Что-то он нам расскажет?
Он оглядел ребят и начал:
— Слушайте меня, вот что я узнал в правлении: рожь в колхозе поспела. Завтра с утра начнётся уборочная. Колхоз принимает нас на работу на три дня, поставит на небольших участках, где невыгодно пускать комбайн. Нам специально выделяется трактор с прицепной косилкой. Скошенную косилкой рожь мы будем вязать в снопы, а снопы ставить в копны, чтобы их не мочил дождь. С нами пойдёт звеньевая — будет нас учить.
— Снопы вязать? — недоверчиво спросил Гриша.
— Подождите, я не кончил. За нашу работу колхоз утром и вечером все эти дни будет нам давать молоко. А молодую картошку для обеда дежурные должны сами на поле копать. Но слушайте самое интересное: колхоз обещал нас довезти на машине до села Угóдичи. Это напротив Ростова, на другой стороне озера Нéро. А озеро мы переплывем на пароходе. Согласны?
Ребята закричали и запрыгали столь неистово, что зашатались поставленные друг на друга парты.
— А если опять будет дождь, машина опять не проедет? — недоверчиво спросила Лида.
— Тогда пойдём пешком, — отрезал Николай Викторович.
Гриша оставил дежурными четырёх самых немощных инвалидов и повёл отряд в поле.
Вчера в дождь мы и не заметили: село-то, оказывается, стоит на высоком берегу речки. На той стороне до самого горизонта синели сплошные леса.
А над лесами раскинулось голубое небо, переполненное маленькими белыми облачками-барашками, светлыми сверху и тёмными снизу. Такие облачка предвещали хорошую погоду.
Мы подошли к ржаному полю. Трактор пыхтел, медленно обходя золотую рожь, и вёл за собой косилку с четырьмя синими «руками». «Руки» попеременно поднимались, захватывали стоящие колосья и подминали их под невидимый нож.
Тракторист, чумазый и весёлый, проезжая мимо нас при очередном круге, неизменно улыбался, показывая ослепительный ряд зубов, и махал нам испачканной автолом рукою.
Степенный дедушка-прицепщик с седой бородой-лопатой, обутый в большущие белые валенки, даже не поворачивал в нашу сторону голову и только время от времени деловито нажимал на рычаг косилки, сбрасывая очередную охапку соломы.
Звеньевая тётя Нюша, крепкая загорелая женщина с жилистыми голыми руками, смущенно хмурила обветренные брови. Возможно, она впервые в жизни занялась преподавательской деятельностью. Собрав всех нас вокруг себя на свежескошенном участке поля, она нагнулась, подняла пучок соломы и скрутила из него жгут-свясло, потом нагнулась вновь, обеими руками сгребла скошенную охапку, подровняла её колосок к колоску, подсунула под неё свясло, придавила коленкой и окрутила свясло вокруг охапки узлом. Так её проворные руки связали сноп.
Стали вязать снопы и все наши, правда не столь быстро и не столь умело.
— Вяжи туже! — кричала тётя Нюша. — А этот малыш вряд ли справится.
Лёнечка багрово покраснел. Нет ничего обиднее для мальчика, когда преуменьшают его возраст.
Николай Викторович обхватил сразу большую охапку.
— Что у тебя руки такие загребущие, надо вязать тихонечко! — Голос у тёти Нюши был сердитый, а глаза весёлые-весёлые, и улыбалась она заразительно весело.
— А если я не могу тихонечко? — отвечал, нимало не смутившись, Николай Викторович.
Снопы вязали и тугие и совсем растрёпанные. Когда их набралось достаточно, тётя Нюша приступила ко второму уроку. Она взяла сноп, поставила его колосьями вверх, к нему прислонила другой. Ребята подтащили ещё снопы. Тётя Нюша со всех сторон прислонила их к первым двум. Из девяти снопов получился шалашик. Десятый сноп она надломила пополам, распушила колосья и водрузила сверху в виде крыши колосьями вниз. Так получилась «бабка». Снопы в «бабке» хорошо высохнут, и вода с них во время дождя будет свободно стекать.
Ребята разделились: часть продолжала вязать снопы, иные занялись «бабками».
— Не так, — учила тётя Нюша, — все снопы под одну крышу. Ой, какая «баба» пьяная!
Соломенное сооружение Лёнечки рухнуло. Вова воздвиг нечто лохматое и кривобокое.
Но скоро мы все научились вязать тугие снопы, ставить ровные «бабки».
— Ну, дело наладилось, — весело сказала тётя Нюша, — поеду посмотрю, как комбайн работает.
Она уехала на велосипеде. Поле запестрело голубыми и красными майками, золотыми шалашиками «бабок». Мои сооружения мне казались самыми красивыми.
Трактор всё тарахтел, объезжая уменьшающийся нескошенный участок, косилка всё махала своими «руками».
Мы скоро сделали открытие: тракторист, проезжая мимо нас, оказывается, подмигивает и машет рукой не всем нам, а только одной Гале. Завидев трактор, мы поднимали головы, следили за ним и потихоньку пересмеивались. Галя делала вид, что тракторист нисколько её не интересует.
Дед-прицепщик наконец заметил проделки своего напарника, затопал белыми валенками и проворчал:
— Давай, давай, кончать надо! Чего на москвичку загляделся?
Тракторист скосил всю рожь и, помахав последний раз своей избраннице, уехал.
— Пока все «бабки» не поставим, не уйдём! — крикнул Николай Викторович.
Никто ему не ответил, все продолжали ещё усерднее нагибаться…
Подъехала на велосипеде тётя Нюша.
— Уже кончаете? Ну, молодцы! Завтра на другое поле переходить. — Она улыбнулась и поправила выбившуюся из-под платка прядь волос.
Пришли мы домой усталые, ныла спина, от соломы распухли руки. Но утомление это неизъяснимо приятно растекалось по всем членам.
Уничтожив уйму картошки, мы принялись за лакомое для туриста внеочередное блюдо — яичницу-глазунью. Дежурные сумели раскокать шестьдесят четыре яйца, не разбив ни одного желтка, и поставили прямо на пол колхозную сковородищу размером чуть побольше богатырского щита.
Следующие два дня, несмотря на жаркую погоду, мы работали с ещё большим старанием. На третий день во время обеда подъехал на машине бригадир, грузный мужчина в тёмной толстовке. Он показался мне очень живым и общительным. Его прищуренные глаза, румяные, круглые щёки, пышные моржовые усы — всё посмеивалось, глядя на нас.
— Здравствуйте, приятного аппетита! Так вот вы какие, москвичи!
— Садитесь с нами кушать! — крикнула Танечка.
— Нет, спасибо! — И вдруг лицо бригадира сделалось сразу строгим, озабоченным, и даже усы обвисли. — За ваш труд благодарим, конечно, — торопливо сказал он, — да ведь машина за вами пришла, вы как-нибудь поскорее…
Мы узнали: машина должна успеть сегодня вечером отвезти колхозников в районный центр. Туда впервые за время существования этого центра приехал на гастроли настоящий цирк, с учёными собачками и даже с морским львом.
Всевозможные наши вещи — распотрошённые рюкзаки, куртки, кеды, одеяльные чехлы, несвёрнутые палатки, посуда и всё прочее — в полнейшем хаосе сплошь завалили оба класса школы и сени.
Началась сумасшедшая скоростная погрузка. Иные ребята, хватая подряд что попало, торопились к автомашине, другие стояли в кузове, принимали и пытались хоть кое-как разложить вещи. Грузчики бежали за новыми связками одежды.
— Я говорю, свёртывай палатки, — шёпотом понукал Николай Викторович. — Вова, чего стоишь?
— Где мой купальник? Кто стащил мой купальник? — басом возмущалась Лида.
— Николай Викторович, Николай Викторович, я сейчас, я быстренько, — прыгал вокруг автомашины Гриша.
Четыре девочки в неистовой спешке мыли в школе полы, четыре мальчика расставляли парты.
Постепенно собралась толпа провожающих. Несметное количество ребятишек всех возрастов окружило нас; приплёлся бородатый дед-прицепщик в своих белых валенках; явились звеньевая тётя Нюша и нянечка тётя Настя.