Мы должны нести Лёнечку так осторожно, чтобы ничто не касалось его начинавшей пухнуть ноги и вздутых пузырей. Миша пожертвовал своё одеяло. Он знал: от мамы ему здорово влетит, но до Москвы и до мамы было далеко. Он сам по четырём углам одеяла прорезал дырки, через которые просунули две сосновые палки.
Лёнечку осторожно положили на эти самодельные носилки. Бедный мальчик, сильно побледневший, лежал молча и только кротко и безучастно глядел на облака. Ни одним звуком он не выдал своих страданий.
— Хорошо тебе? — спросил я его.
— Хорошо, — прошептал он.
Мы узнали от лесника, что до ближайшей больницы, до села Курбы восемнадцать километров.
— Давайте лучше ко мне — моя сторожка недалеко. Правда, тесновато будет, — предложил лесник. — А завтра пойдёмте в сельсовет, позвоним в лесхоз. Машину достанем. Знаете, как вас будут благодарить! А кабы я только сейчас пожар заметил да пока собрал деревенских, не раньше вечера потушили бы. Сколько бы леса выгорело!
— Сегодня надо идти добывать машину, — настаивал я. — Мальчик сегодня должен быть доставлен в больницу.
— Сегодня так сегодня, — ответил лесник.
Четыре мальчика взялись за носилки, мы надели рюкзаки и пошли. Сзади носилок шёл Гриша. Танечка дала ему зеркальце, он шёл, склоняя голову то на правое плечо, то на левое, стараясь разглядеть погубленный чубчик.
Между тем погода начала портиться: серая пелена заслонила солнце, заметно похолодало, подул ветер, осинки тревожно зашептались.
— Надо поторапливаться, вот-вот дождик пойдёт, — сказал лесник.
Он и Николай Викторович взялись за концы носилок и понесли Леню ускоренным шагом. За ними двинулась вся цепочка.
Понурый и мрачный, Миша ковылял сзади всех со своим бараньим рогом на ремешке. Миша понимал, что Лёнечка пострадал из-за его оплошности, но никто не сказал ему ни слова упрёка.
Ни командир отряда щеголеватый Гриша, ни чересчур порывистый Миша, ни малоподвижный Вова, ни самоуверенный, грубоватый Вася и никто другой, а именно Лёнечка — наш кроткий, бестолковый Лёнечка! — не растерялся и совершил подвиг. Притом он не просто показал чудеса храбрости, а пострадал, спасая девочек.
Вася было пробормотал, что Лёнечка их спас нечаянно, точнее — случайно, но на болтуна тотчас же цыкнули, и он замолчал.
Лёнечка сделался героем!
И того самого никчёмного Лёнечку теперь не просто зауважали: на лицах мальчиков и девочек я увидел горячее сочувствие и самое самоотверженное желание как-то переложить на себя хоть часть его страданий.
Все шли молча, низко опустив голову. И, наверное, никто сейчас не думал о берёзовых книгах.
Глава девятнадцатая«Воронечник» и пенициллин
Когда мы подходили к дому лесника, дождик, мелкий и частый, уже сеял вовсю.
Николай Викторович и лесник с ходу внесли носилки с Лёнечкой в сенцы, из сенец — в комнату и положили их там прямо на громадный сундук. Ребята остались на крыльце.
Я огляделся.
В люльке надрывно плакал ребёнок. Безукоризненно чистенькая комната с перегородкой, высокая кровать с непомятым покрывалом, большая, недавно побеленная русская печь, цветы в горшках и кадках, яркие плакаты на стенах, горка с посудой, бесчисленное количество разных деревянных мелких изделий: полочек, игрушек, рамочек — всё говорило, что хозяева с большой любовью берегут и украшают своё скромное жилище.
Но для больного Лёнечки, а тем более для всей нашей горластой команды я не увидел здесь места.
А дождь шёл и шёл не переставая. Всё небо заволокло серой пеленой. Как видно, ненастье зарядило надолго.
Лесник нам сказал, что и в сухую погоду машина к его дому «едва доползает», а сейчас о машине нечего и думать.
— Хотите не хотите, — сказал лесник, — а придётся вам у меня остаться.
Да, нести Лёнечку в больницу на руках в дождь было невозможно. Но и оставаться здесь тоже было невозможно. Лёнечку лихорадило, его губы посинели, нога страшно распухла и сделалась багровой, опухоль продвинулась к самому колену — начался воспалительный процесс. Танечка поставила бедняжке градусник.
Молодая худощавая женщина бесшумно появилась на пороге. Она недоуменно обвела глазами всех непрошеных гостей; две крохотные девочки испуганно прижались к её коленям.
— Настасья, — обратился к ней лесник, — они нам пожар затушили, да один мальчик шибко обжёгся.
— Давай светёлку освобождай, а то куда же ещё, — коротко сказала женщина.
В светёлке было полным-полно, с моей точки зрения, ненужных вещей: верстак, доски, самодельный токарный станок по дереву; по стенам были развешаны всех сортов пилы; множество разнообразного инструмента для обработки дерева аккуратненько лежало на полочках; на окне красовались недавно выточенные прехорошенькие шахматные фигурки.
Видно, мы попали в царство хозяина. В свободные минуты он тут «священнодействовал» — вытачивал, выпиливал, вырезал, строгал. Заманчиво и пряно пахло деревом, свежей краской, стружками, смолой.
Конечно, хозяину было очень жалко временно нарушать безукоризненный порядок, но как же иначе быть?
За десять минут все драгоценности бережно вынесли в сенцы. Девочки подмели и вымыли пол.
Галя, Танечка и Лариса Примерная будут спать в светёлке, я — в маленькой кладовочке рядом, остальные — в палатках напротив дома, под липой.
Я наклонился над Лёнечкой, вынул градусник и стал рассматривать деления. 37,4 — не так уж это было много, но не так уж и мало для ожога. Попробую проверю через час.
А между тем в сенях шла стукотня, свистала пила-ножовка, шуршал рубанок… Через полчаса улыбающийся лесник принёс только что изготовленный им ящик из фанеры с круглой дыркой на дне. Этот ящик внутри был выложен паклей и обит простыней. Медицинское изобретение лесника напоминало большой скворечник, или, точнее, «воронечник». Впрочем, я не знаю, мастерят ли мальчишки подобные домики для ворон.
Лёнечку осторожно переложили с носилок на перину, расстеленную прямо на полу посреди светёлки, а его ногу засунули в дырку «воронечника».
— Ну, молодец, поправляйся, — сказал лесник, надевая брезентовый плащ: он уходил в очередной обход лесных кварталов.
Галя, Танечка и Лариса Примерная уселись вокруг больного. Они отирали пот с его лба, подавали ему пить, время от времени меняли куски льда, положенные вдоль стенок «воронечника».
Удалось уговорить Лёнечку выпить стакан молока. Он лежал неподвижно и по-прежнему безучастно глядел куда-то в пространство. Все три девочки будут попеременно дежурить возле него, остальным — в светёлку не заходить.
Через час я вторично измерил Лёнечке температуру — оказалось 37,9. Зловещая краснота уже переползла через колено. Ужасно положение врача, когда у него нет никаких медикаментов! Ни у нас, ни у жены лесника не было даже одеколона, чтобы сделать подобие спиртового компресса.
Я поймал Николая Викторовича в сенцах.
— Давайте попытаемся тащить его в больницу.
— Но это невозможно. Видите, какой дождь…
— Тогда нужно немедленно отправляться в Курбу за пенициллином. Если сегодня же ночью не начать впрыскивать пенициллин, мы не сумеем остановить сепсис, то есть заражение крови, и мальчику грозит ампутация.
Николай Викторович вздрогнул.
— То есть ему придётся отрезать ногу? — глухо спросил он.
— Да! — резко ответил я, злясь на своё бессилие, на Николая Викторовича и больше всего на дождь.
— Ну хорошо, я пойду в Курбу и принесу пенициллин, — коротко ответил Николай Викторович.
— Я тоже с вами пойду в Курбу за лекарством. — Миша рассматривал стоявший в углу токарный станок и слышал весь наш разговор.
— Это единственный выход! — воскликнул я.
Отвагой блеснули чёрные глаза мальчугана.
— Мы с вами вдвоём туда-сюда — марш-бросок.
Николай Викторович внимательно оглядел Мишу.
— Ты понимаешь всю серьёзность положения с Лёнечкой? Ни слова никому о том, что слышал наш разговор. Понял?
— Э-э-э, понимаю. — Миша, нахмурившись, уставился в пол.
— Знаете что, когда у Лёнечки такое тяжёлое состояние, вам, как начальнику похода, лучше остаться здесь, в качестве резерва, — посоветовал я.
— Давайте я с Васькой пойду, — сказал Миша.
— С Васей? — удивился я.
Впрочем, я вспомнил: Вася за грубость с девочками набрал целых четыре выговора, над ним нависла угроза отправки в Москву. Он должен был обязательно, как у нас выражались, «совершить подвиг». Миша хотел его выручить.
Я подошёл к Николаю Викторовичу.
— Пусть мальчики пойдут вдвоём.
Он молча кивнул головой.
Жена лесника, узнав о нашем решении, всполошилась:
— До Курбы пятнадцать километров! Я — да ещё в хорошую погоду! — взад-назад за день еле дохожу, а таким мальцам…
— Мы не мальцы! — вспыхнул Миша. — Вы доходите, значит, и мы дойдём! — Он замолчал и, собравшись с духом, добавил: — Э-э-э, а кабы вам слабо было добраться, мы, мальчишки, всё равно добрались бы. Мы, тётенька, изыскатели и пионеры!
— Рано, рано хвастаешься, — заметил Николай Викторович.
Миша и Вася сразу выпрямились и точно повзрослели.
Не дождавшись обеда, они закусили холодными мясными консервами, разулись, засучили шаровары, взяли в руки палки. Миша надел розовую накидку Ларисы Примерной, Вася — брезентовый плащ жены лесника, который ему доходил до пят. Я им дал красноречивое письмо на имя главного врача больницы с подробным описанием Лёнечкиного ожога.
Мы вышли на крыльцо. Оба героя отправились в путь. Девочки с таким беспокойным восхищением глядели им вслед, точно провожали их на Венеру.
— Чтобы не меньше полутора миллионов единиц пенициллина! — крикнул я.
Дождь с новыми усилиями упорно и настойчиво забарабанил по крыше.
Мне не спалось. Я вновь встал. Лариса Примерная дежурила у изголовья Лёнечки. Она сняла очки, и её умные и проницательные глаза взглянули на меня так живо, в них светилось такое желание помочь больному!
Лёнечка дремал и всё время ворочался. Конечно, с «воронечником» на ноге, несмотря на подстилку из пакли, ему было очень неудобно. Я смерил ему температуру — ого! — подскочила до 38,7. Краснота на ноге поднялась на десять сантиметров выше колена. «Воронечник» снаружи был обложен льдом, но холод, видимо мало помогал. Нужен пенициллин! Чёрт возьми, как нужен пенициллин! Если до утра мальчики не принесут пенициллина…