И я тотчас, не пивши вечернего чая, быстро оделся и через пять минут с одним из своих чиновников ехал на вокзал.
Найденный труп, вместе с клеенкой и рогожами, был перенесен в приемный покой. Это была красивая женщина лет тридцати – тридцати двух, брюнетка, со строгими чертами лица. Одета она была в белую юбку, рубашку и ночную кофту, в чулках, но без башмаков.
Труп был еще свежий, без всяких признаков насилия. Ценное золотое кольцо с камнями и бриллиантовые серьги указывали, что преступление совершено без корыстных целей.
Я произвел дознание, при каких условиях был открыт этот страшный багаж.
Оказывается, весовщик обратил на него внимание. Он увидел его часа в три. Сундуки, корзины, узлы, тюки проходили друг за другом через его руки, а этот странный тюк все лежал без хозяина и его то и дело передвигали с места на место.
Весовщик указал на странный тюк своим товарищам, те артельщикам, но из артельщиков никто такого тюка не помнил – и все им заинтересовались до крайности.
Приходя с багажом, артельщик взглядывал на подозрительный тюк и, говоря: «А он все без хозяина!» – передвигал его по прилавку.
От этих движений веревки на тюке ослабели, и в 9 часов вечера один из весовщиков заметил в развернутой рогоже словно бы волосы.
Он сказал другим, любопытные раздвинули рогожу больше и увидели затылок. Тогда позвали жандарма, составили протокол и развернули страшный багаж.
Я стал спрашивать всех, не принес ли кто этого тюка по поручению или хоть не видал ли кто принесшего этот тюк, но никого не нашлось.
Я распорядился препроводить труп в Александровскую больницу и тотчас телеграммами отдал распоряжение всем приставам, чтобы они опросили дворников, не замечено ли которым из них исчезновения жилицы, и в случае, если заявитель окажется, направили бы его в Александровскую больницу с целью опознания трупа.
Убийство в меблированных комнатах
На другой день мои распоряжения уже принесли результаты. Пристав 2-го участка Александро-Невской части утром сообщил мне по телефону, что содержательница меблированных комнат в доме № 14 по Лиговке некая Анна Грошева заявила об исчезновении у нее жильцов: уфимской купеческой дочери Елены Шаршавиной и личного почетного гражданина Бунакова; что он, пристав, послал Грошеву в Александровскую больницу и она нашла в покойной сходство с Шаршавиной, но поручиться за сходство не может.
Я тотчас сделал распоряжение навести точные справки обо всех местопребываниях Шаршавиной в Петербурге, о дне ее приезда, так как она приезжая, а равно такие же справки и о Бунакове.
Эти справки я получил без замедления в тот же день.
Оказалось, что на Лиговку, в комнаты Грошевой, она с Бунаковым приехала в ночь со 2 на 3 сентября из Москвы, но что до этого времени, а именно с мая месяца, она – все также с Бунаковым – жила в меблированных комнатах по Невскому проспекту в домах № 56, 82, 124.
Я сейчас же вызвал из этих заведений прислугу и послал для опознания трупа в Александровскую больницу.
Сомненья не оказалось.
Все сразу признали в трупе Елену Ивановну Шаршавину, бывшую в любовной связи с Бунаковым, который почему-то скрылся.
Прямое заключение, что он или тоже жертва, или убийца. И последнее – по показаниям Грошевой – вернее.
Они приехали с пятницы на субботу. В субботу Грошева мельком видела Шаршавину, подавая им самовар. В воскресенье, в пять часов утра, Бунаков вышел, заперев за собой комнату, и вернулся с пучком веревок и рогожами; часов до двенадцати он возился у себя; потом вышел снова, вернулся тотчас с каким-то молодым человеком в фартуке, вынес с ним длинный упакованный тюк и повез его на Варшавский вокзал.
Затем, вернувшись часа через полтора, он заявил, что должен немедленно уехать в Москву. На вопрос, где жиличка, он ответил, что, вероятно, она уехала раньше – и уехал в четыре часа дня.
Продолжая допросы номерных и коридорных, из дома в то же время сделал распоряжение через приставов найти извозчика, который утром 4 сентября взял с Лиговки из дома № 14 тюк на Варшавский вокзал, и того человека, который помогал вынести тюк, а одновременно велел собрать справки обо всех странствованиях Бунакова с Шаршавиной и послать о них запрос в Уфу.
Невольные участники преступления
Итак, я отдал приказ разыскать извозчика и носильщика, и на другой день они уже были доставлены ко мне в сыскное.
Я спросил первым носильщика. Он оказался маляром и объяснил, что около двенадцати часов он с товарищами шел с работы из дома Пожарского по Лиговке. Когда они проходили мимо дома № 14, к нему подошел мужчина лет сорока пяти, с бородою, одетый по-русски, в длинном пальто и попросил его помочь ему вынести из квартиры тюк.
Маляр тотчас согласился.
Мужчина повел его по лестнице во второй этаж и, войдя в квартиру, попросил его подождать.
Маляр ждал минут пять.
Потом мужчина позвал его в комнату. Он пошел за ним по длинному коридору, вошел в маленькую комнату и увидел тюк, упакованный в рогожу, длиною аршина два, с одного конца толще, с другого – тоньше.
Маляр взял за тонкий конец, тот – за толстый, и они с усилием вынесли его на улицу.
Там мужчина сторговал извозчика на Варшавский вокзал за 40 копеек, сел, поставил тюк толстым концом вниз, заплатил маляру 5 копеек и уехал.
Извозчик прибавил к этому показанию немного: мужчина по дороге объяснил ему, что тюк этот не его, а везет он багаж по поручению товарища. Тюк на вокзал понес сам седок, вскоре вернулся, отдал деньги, попросил довезти его до Обводного канала, там слез и ушел.
В то же время один из номерных сделал интересное для меня заявление. Когда Бунаков жил по Невскому в доме № 56, к нему заходил в гости молодой человек, которого Бунаков звал Филиппом и которого номерной описал довольно подробно.
Розыск его для дела был необходим. Через него можно было наверное напасть на след убийцы, и я тотчас распорядился его отыскать.
Но вскоре он явился ко мне сам.
7 сентября утром мне доложили, что меня настоятельно добивается видеть какой-то молодой человек по фамилии Петров.
Я приказал принять его, и в кабинет вошел симпатичной наружности блондин.
– Что вам угодно? – спросил я, приглашая его сесть.
– Я, собственно, к вам по делу Бунакова, – ответил он застенчиво.
Я тотчас насторожился.
– У вас есть какие-нибудь о нем сведения?
– Да-с. Я, собственно, вероятно, тот самый молодой человек, который посещал Бунакова и которого вы ищете. Я так думаю потому, что, кроме меня, он никого не знает в Петербурге.
– Что же вы можете рассказать?.. Кто вы?
– Я мещанин города Бирска, из Уфимской губернии, Аполлон Петров, – он подал мне свой паспорт, – и приехал сюда искать места, потому там какое же житье. А этого Бунакова знаю я с малых лет…
И дальше он рассказал все, что знал о Бунакове.
Оказалось, что этот Бунаков – очень состоятельный человек и имеет в Златоустовском уезде до 50 000 десятин, купленных у башкир, из-за которых теперь судится и дошел до Сената; что женат этот Бунаков на некоей Елене Максимовне и живет в городе Уфе, в доме Шаршавина, снимая у него половину дома.
Семья этих Шаршавиных состоит из двух сестер: Елены Ивановны и Веры Ивановны. Вера Ивановна замужем за капитаном пароходов и сама торгует оренбургскими платками, а Елена Ивановна никакими делами не занималась, была девицею и жила с Бунаковым с 1879 года, сперва потихоньку, а потом почти открыто. Жена Бунакова узнала про его измену, но дело окончилось для нее только побоями.
Дальше Петр рассказал, что, по словам Бунакова, Елена Шаршавина здесь весною родила, и он их видел обоих, а потом они уехали.
– Но вот вчера, не то в пять часов, не то в шесть часов, вдруг отворяется дверь и входит сам Бунаков, – рассказывал дальше Петров, видимо волнуясь.
Я уже все о деле по газетам знал. Бунаков пришел бледный такой, криво усмехнулся и говорит: «Дайте чаю, если время есть!»
Я принес чаю, и мы стали пить.
Пили, пили, я вдруг и говорю Бунакову:
– Что это вы наделали такого?
Он даже стакан отставил, затрясся, а потом и говорит:
– Я… ничего… она, – говорит, – сама отравилась, а я испугался.
– С кем же это вы труп увезли?
– А не знаю; попался на улице какой-то рабочий. Штукатур, кажись. Я его и зазвал.
– Как же вы все это сделали?
Он помолчал, а потом встал и вдруг заторопился.
– Мне сейчас некогда, – сказал он мне почти шепотом, так что меня даже мороз по коже продрал, – а приходите завтра в двенадцать часов на Троицкий мост или вечером в Третье Парголово. Я вас на вокзале ждать буду. Там все расскажу, а здесь еще услышать могут.
Кивнул мне и ушел. Я сразу-то и не опомнился. А потом думаю: был у меня такой человек, а я молчал – еще в ответе буду! И сейчас за ним, а он ушел черным ходом. Прислуги, как на грех, не было. Я и подумал, лучше приду да все скажу, тем более что меня ищут, а его тогда можно либо на мосту, либо в Парголове взять… Вот и пришел! – окончил он.
– И отлично сделали, – ответил я, – так уж доведите дело до конца. Я дам вам двух чиновников. Вы с ними пойдете сперва на мост, и, если его не найдете там, поезжайте в Парголово и там укажите чиновникам на этого Бунакова.
Я позвонил, велел позвать двух агентов – Шереметьева и Тяпкина – и поручил им Петрова.
Они ушли. Я уже знал, что теперь все дело раскрыто и убийца в наших руках.
На мосту они его не нашли и вечером поехали по финляндской железной дороге.
Я никуда не выходил из дома и ждал их с нетерпением.
Арест душегуба
Часов в двенадцать ночи меня позвали наверх. Я тотчас пришел и увидел Бунакова.
Это был человек невысокого роста, плотный, с равнодушным лицом и холодными голубыми глазами, он сидел между агентами в непринужденной позе.
Я сперва позвал Шереметьева. Он рассказал мне, что на станции Третье Парголово они увидели его, и на него указал им Петров. Они тотчас арестовали его и произвели обыск, а затем составили акт о его задержании.