– Ее, очевидно, душили?
– Нет, ей просто, по-видимому, закрывали рукой рот, чтобы она не кричала.
В то время, как следователь беседовал с врачом, агенты нашей полиции внимательно осматривали обстановку убийства, стараясь отыскать хоть малейший след, оставленный убийцами.
Тут, однако, самый тщательный осмотр не дал никаких положительных результатов.
Между тем начался допрос дворника дома Николаева.
– Почему ты дал знать в участок о несчастье в этой квартире спустя чуть не двое суток? – спросил следователь.
– Раньше не знал об этом.
– А как же ты узнал, что несчастье совершилось? – впивался глазами в Николаева следователь.
– Я стал звонить в квартиру, звонил, звонил, смотрю – не отпирают. Я испугался и побежал в часть заявить.
– А почему же ты испугался? Разве ты наверно знал, что Костырев и Федорова должны быть дома?
Дворник замялся:
– Нет, конечно, где же знать…
Таковы были данные первоначального допроса. Косвенное подозрение на дворника стало закрадываться.
Следствие закипело. Прежде всего стали собирать сведения о том, что делал дворник Николаев в эти дни, когда в квартире № 2 лежало уже два трупа. Оказалось, что почти все это время он пьянствовал, кутил, то и дело отлучался из дому, посещая своего приятеля Семенова, тоже дворника дома № 98 по реке Фонтанке, что они вместе куда-то все ездили, посещая трактиры и портерные. Кроме того, было установлено, что к Николаеву в эти дни приходили и заявляли, что в квартире Костырева, несмотря на звонки, дверей не отпирают. На основании этих улик Николаев и Семенов были арестованы по подозрению в убийстве с целью грабежа. К тому и другому нагрянули с обыском, но ничего подозрительного в их вещах не было найдено. Как ни вески и ни значительны были улики, собранные сыскной полицией против Николаева и Семенова, они, однако, не давали нам не только юридического, но и нравственного права считать этих лиц непременными убийцами Костырева и Федоровой. Поэтому мы постарались всеми силами поднять завесу над личностью самого убитого, собрать сведения о лицах, его знающих и посещающих – словом, всесторонне осветить это мрачное и темное дело.
Скупой богач
И вот мало-помалу перед нами вырисовался образ убитого.
Это была чрезвычайно странная, загадочная натура.
Унаследовав после смерти своего отца Федора Костырева огромное состояние, большей частью в недвижимости и наличных кредитных билетах, убитый поспешил прежде всего обратить все деньги в процентные бумаги, которые и внес вкладом в Государственный банк на сумму более 330 тысяч. Казалось бы, обладая состоянием, молодостью, убитый Костырев мог бы вести привольную, интересную жизнь, а между тем этот человек совершенно уединился от света, поселился со своей старухой-нянькой и зажил жизнью не то отшельника, не то фанатика-схимника. Он почти никуда не ездил, почти никого не принимал. Ужасная, чисто легендарная скупость, вернее, алчность овладела им. О его скупости ходили анекдоты, баснословные рассказы, оказавшиеся, однако, по проверке их фактами.
Первой из знавших Костырева и Федорову была допрошена жена кассира губернского казначейства Морозова. Она рассказывала, что покойных часто навещал меняла Шилов. На этого Шилова всегда плакалась убитая старуха – нянька Федорова, говорившая, что «пустит этот подлец Шилов моего Васеньку по миру, ей-ей, пустит». Оказалось, что Шилов отобрал от Костырева купонные листы от всех процентных бумаг вперед на десять лет, выдав взамен их пустую расписку.
Расписка была такова: «Я, нижеподписавшийся, даю сию расписку в том, что от билетов городского Кредитного общества, принадлежащих Василию Костыреву, получил купоны за 10 лет и обязуюсь уплачивать ему с 1885 года по полугодно по 8500 р. Шилов».
Почти то же показала и тетка убитого.
Без сомнения, все эти допросы и показания пролили очень мало света на мрачное двойное убийство. Они были ценны только в том отношении, что давали кое-какие сведения об имущественном положении трагически убитого Костырева.
Таким образом, в руках сыскной полиции находились только два лица: Николаев и Семенов, подозреваемые в убийстве. Прямых улик в их преступлении не было, ибо обыск их имущества и жилья не обнаружил ничего существенного.
Страшный призрак
И вот настал памятный и знаменательный для нас день – 7 ноября.
К нам доставили из места предварительного ареста для допроса дворника Семенова, запасного унтер-офицера. В начале допроса он отрицал какое бы то ни было участие в этом страшном деле.
Но вдруг среди допроса он побледнел, схватился руками за лицо, точно стараясь закрыть глаза от каких-то видений, и голосом, полным ужаса, тоски, страдания, тихо прошептал:
– Не могу… не могу больше… Силушки моей нет!..
– Что с тобой? – спросили его.
– Вот опять… опять стоят передо мной, – продолжал возбужденно Семенов, теперь уже широко раскрытыми глазами смотря с ужасом перед собой. – Вот она извивается… Вот я ей рот закрываю.
И вдруг он затрясся, повалился на пол и мучительным стоном вырвалось из его побелевших губ:
– Мой грех… Берите меня, судите меня! Это я убил Костырева и старуху!
Когда он немного успокоился, он принес чистосердечную исповедь в совершении им вместе с Николаевым этого зверского двойного убийства.
– Эх, погубил меня Никита Николаев, – начал Семенов. – А ведь мы с ним не только давнюю дружбу водили, а близкими земляками жили. Оба мы Новгородской губернии, Новгородского уезда. 28 октября жена у меня именины справляла. Пришел ко мне Николаев и между прочим спрашивает: «Хочешь, – говорит, – Федор, разбогатеть?» – «Как, – говорю, – не хотеть, только каким же это манером из бедного богачом сделаться?» – «А вот каким, – отвечает Николаев, – живет в нашем доме страшный богач Костырев с нянькой-старухой Федоровой. Денег у него, бают, видимо-невидимо. Миллионы. Помоги мне убить их. Деньги заберем, вот и разбогатеем. Мне с женой с ними не справиться. Что же, согласен?» – «Нет, – говорю, – друг сердечный, за такое разбогатение дорожка одна – на каторгу. Бог с ними, с деньгами, коли за них кровь христианскую проливать надобно да ноги под кандалы подставлять».
Этот отказ Семенова не обескуражил Николаева. Как злой демон-искуситель, он не отходил от Семенова, возвращаясь все к тому же разговору об убийстве богача и старухи. Он рисовал ему картины будущего привольного житья, он старался всеми силами и уловками склонить Семенова на сообщничество, он положительно гипнотизировал его. Однако Семенов не сдавался. Настал следующий день, роковое 29 октября. Под предлогом осмотра лошадей Николаев пригласил к себе Семенова и тут, у себя в дворницкой, опять стал упрашивать его помочь ему убить и ограбить Костырева. Отсюда он пригласил Семенова в трактир. Придя туда, они потребовали водки, чаю. Выпили по три стаканчика водки. Семенов малость охмелел. Пробыв в трактире около часу, они вернулись в дом Николаева.
– Вот что, Федя, – начал Николаев, – ты иди из ворот налево в угол и встань в подвальное помещение против квартиры номер два, а я пройду в ту квартиру. Надобно мне…
Семенов послушно, как автомат, направился к указанному месту…
Николаев же быстро вошел в дворницкую, переоделся, остался в одной фуфайке красного цвета и жилете, без передника («чтоб кровью не залить его»).
– Ну, Федор, слушай, как только я крикну оттуда тебе – беги ко мне.
Николаев подошел к квартире Костырева с черного хода, где лестница не была еще освещена. Он позвонил. Прошло несколько секунд тишины, потом послышался старческий, шамкающий голос:
– Кто там?
– Дворник, насчет водопровода, – ответил бесстрастным тоном убийца.
Дверь открылась. Николаев быстро скрылся за нею, оставив дверь открытой настежь.
В эту секунду до Семенова донеслись испуганные возгласы старухи: «Что тебе… что тебе надо?..» – и ответ Николаева:
– Души ваши дьявольские и деньги ваши!
Удар молотком
Минута – и Николаев, с высоко поднятым молотком, ринулся на фигуру мужчины, стоящего позади старухи, в дверях между кухней и первой комнатой. Этот мужчина был несчастный Костырев. От первого удара молотком по голове он только пошатнулся. Тогда Николаев нанес с большей силой второй удар, после которого Костырев, даже не вскрикнув, грузно упал мертвым на пол.
Обезумевшая от ужаса старуха Федорова бросилась к двери. Зажженная свечка выпала из ее рук и потухла.
– Спасите… убивают! – вылетало из ее горла, перехваченного, очевидно, судорогой.
Крики были слабые, тихие и походили скорее на стоны.
– Черт! Дьявол! – раздался злобный крик Николаева. – Чего же ты стоишь, иди на помощь!
Семенов услышал еще какое-то отвратительное ругательство и опрометью бросился в квартиру. В дверях он наскочил на старуху, схватил ее, зажав ей рот рукой. Последовала короткая борьба. Обезумевшая старуха мычала, хрипела, извивалась, делая нечеловеческие усилия вырваться из рук убийцы. Страх, очевидно, придал силы этой мумии. Вдруг Семенов вскрикнул: старуха впилась зубами в ладонь руки убийцы и укусила два пальца. В эту секунду подбежал Николаев и тем же молотком ударил старуху. Она упала, но была еще жива, хрипела, стонала. Добил ее вторым ударом Семенов.
Убедившись, что Костырев и старуха мертвы, Николаев зажег свечку и вместе с Семеновым вошли в комнату налево от кухни. Там у стены стоял железный сундук, в котором и должны были, по словам Николаева, находиться несметные сокровища богача Костырева. С жадностью бросился Николаев к сундуку, собираясь его взломать, но, испугавшись, как бы со двора не увидели их «работающими» со свечкой в квартире Костырева, он с помощью Семенова перенес железный сундук в переднюю и сейчас же запер квартиру изнутри на ключ.
Теперь ничто не могло помешать убийцам заняться ограблением костыревских «миллионов». Но наступил тот психологический момент, который овладевает обыкновенно грабителями: они не знали, за что им раньше приняться, оставляли одно, бросались на другое. Пролитая ими кровь, должно быть, туманила их рассудок. Так, вместо того чтобы сейчас же наброситься на сундук, взломать его и схватить «миллионы», они побежали в заднюю комнату и устремились к шкафчику, который был не заперт. С лихорадочной поспешностью стали они шарить в шкафчике. Вот копилка. С помощью лома и стамески Николаев взломал шкатулку и стал горстями класть в карман серебряную монету. В это время Семенов тоже нашел в открытой шкатулке пачку кредитных билетов и стопку медной монеты, всего на сумму 53 рубля 75 копеек. После того Николаев у того же шкафчика погасил свечку. «Идем», – сказал он Семенову. Но идти было трудно. Тьма окутывала квартиру, не было видно ни зги. Боясь наткнуться на трупы, упасть на них, они снова зажгли свечку и направились к выходу.