«Ну-ну, посмотрим, что дальше будет, что они надумали», – шептал Жеребцов, следя за таинственной женщиной.
А она шла, низко опустив голову, точно боялась глядеть по сторонам.
Выйдя из ворот, она повернула направо и пошла скорым шагом.
Околоточный и агент сделали Жеребцову знак, как бы спрашивая, не надо ли догнать, остановить уходившую женщину.
Жеребцов отрицательно покачал головой.
Минут через двадцать к воротам дома подъехала невзрачная карета.
Кучер осадил лошадей. Распахнулась каретная дверца, и из кареты быстро выскочила та же самая таинственная незнакомка.
«Вот как! Теперь уж в карете красотка пожаловала… Гм… Положительно это начинает становиться интересным».
«Черное домино»
Лишь только женщина скрылась в подъезде, Жеребцов в одну минуту подбежал к карете и быстро спросил кучера:
– Куда нанят?
– В барачную больницу, отвезти больную женщину, – ответил кучер.
– Господа, будьте наготове! – тихо шепнул Жеребцов.
Затем, сделав знак рукой дворнику, на что тот молодцевато выпрямился, он сам встал около кареты.
Кучер невозмутимо восседал на козлах.
Прошло несколько томительных минут ожидания.
Вдруг Жеребцов вздрогнул и выпрямился.
Двери подъезда распахнулись, и в нем появились… две женщины. Одна из них была та, которая приехала с Митрофановым, другая – очень высокого роста, одетая в черное платье, бурнус и укутанная черным платком.
Лица высокой «черной» женщины было не видно.
На лицах всех участников облавы выразилось сильнейшее недоумение. Они ожидали выхода Митрофанова с его любовницей, а тут вдруг две женщины.
Агент Проскурил и околоточный надзиратель быстро взглянули на Жеребцова, спрашивая взором, что же теперь им делать.
Взглянули… и поразились еще более.
Искренняя радость залила лицо Жеребцова.
Момент – и он, подав условленный знак дворнику, устремился сам к вышедшим женщинам.
Дворник, получивший от Жеребцова приказ схватить мужчину, теперь при виде женщин, по-видимому, совсем растерялся.
Он пропустил их спокойно мимо себя.
Тогда Жеребцов, заметив недоумение и замешательство своих помощников, первый подскочил к высокой черной женщине, схватил ее за горло и крикнул:
– Хватайте ее! хватайте Митрофанова!
Быстрее молнии дворник и околоточный надзиратель схватили сзади, почти в охапку, мрачную черную фигуру.
Та, резким движением и со страшной силой, успела выдернуть правую руку, которую быстро опустила за пазуху, и стала что-то там шарить.
– Врешь… не дам… не вывернешься… – вылетало у бравого дворника, боровшегося с черной фигурой.
И когда руки были скручены, вопль разъяренного бешенства огласил двор:
– Э-эх, попался!!
– Ну, Митрофанов, – начал Жеребцов, – довольно маскарада! Вы видите, что, несмотря на ваше чудесное превращение в женщину, вы узнаны. Поэтому бросьте сопротивление. Оно вас не спасет.
Любовница Митрофанова от испуга и волнения едва держалась на ногах и близка была к обмороку.
Через пять минут они уже ехали в управление сыскной полиции в той самой карете, которую наняли сами.
Старый знакомый
Я беседовал с моим помощником Виноградовым, когда вошедший Жеребцов сообщил нам радостно и ликующе: «Митрофанов здесь!»
– Ловко! – вырвалось у меня.
– Здравствуйте, Митрофанов, – начал Виноградов, подходя к тому. – Мы ведь с вами старые знакомые.
– Действительно, – послышался спокойный, ровный голос Митрофанова, – я имел несчастье здесь бывать. Но тогда я знал, за что и почему меня брали и привозили сюда. А теперь я недоумеваю. Я не совершил никакого преступления.
– В самом деле? – насмешливо обратился я к нему. – Значит, вы не сознаетесь, что убили Настасью Сергееву и обокрали ее хозяина Шнейферова?
– Я не могу сознаться в том, чего не совершил.
– Так-так… Ну а зачем же на тебе, голубчик, это странное, несвойственное твоему полу одеяние? Зачем ты в бабу перерядился? Кажись, теперь не Масленица, не Святки.
– Так просто… Подурачиться хотелось…
– Уведите его! – приказал я.
Когда он ушел, я сказал Виноградову:
– Мне кажется, что нам выгоднее прежде допросить его любовницу… Так как их схватили почти врасплох, они не имели возможности подробно сговориться друг с другом.
– Совершенно верно.
– Введите женщину! – приказал я.
– Знакома ты с Митрофановым?
– Знакома, – ответила арестованная Ксения Михайлова.
– Ты с ним находишься в любовной связи?
– Да, – тихо проронила она.
– Ну, рассказывай, как ты познакомилась с ним, и потом все вообще, что тебе известно о нем.
Рассказ ее сводился к следующему.
Около двенадцати лет тому назад, будучи еще девочкою, она более полугода жила в качестве прислуги у родителей Митрофанова, затем, уйдя от них, потеряла Митрофанова из виду. В прошлом году, арестованная в Литейной части по обвинению в краже вещей у господ Гончаровых, в конторе смотрителя встретилась с доставленным для содержания в Литейную часть Николаем Митрофановым. Встреча была радостная и трогательная: вор и воровка умильно вспоминали о заре туманной юности.
Содержась в одной части около двух месяцев, она часто встречалась с Митрофановым.
Но вот ее оттуда перевели в тюрьму; окончив 19 марта срок заключения, она была выпущена и оставлена на жительстве в Петербурге.
– Вышла я из тюрьмы и сильно стала тосковать по Митрофанову… Узнала я, что он все еще в Литейной части содержится. Вскоре получила я от него открытку, в которой он просил меня навещать его раза четыре в месяц. Обрадовалась я, поспешила к своему ненаглядному. Стал он мне тут говорить, что скоро вышлют его из столицы. «Тяжко, – говорит он, – с тобой мне разлучаться, Ксюша. Люблю я тебя вот как!» Заплакала я, да и говорю: «А зачем нам разлучаться? Куда тебя погонят, туда и я пойду за тобой. И мне без тебя жизнь не в жизнь».
Наступил конец августа. Отбыв срок заключения, Митрофанов, приговоренный к административной высылке, был отправлен этапным порядком в Лодейное Поле Олонецкой губернии.
Оставив своей сестре Устинье Михайловой свой сундук и чемодан Митрофанова с его вещами, она 27 августа отправилась вслед за Митрофановым в Лодейное Поле, но, не доезжая этого места, на станции Сермус она встретила Митрофанова, уже возвращавшегося в Петербург.
– Приехав в столицу, – продолжала свой рассказ Михайлова, – мы направились на Петербургскую сторону в какую-то гостиницу, где пробыли три или четыре ночи, из этой гостиницы перебрались в другую, где пробыли до утра 7 сентября. Там мы только ночевали, а день проводили в прогулках и посещениях знакомых Митрофанова, которых я не знала. В понедельник, 7 сентября, я условилась с ним, что в этот день мы переедем в комнату к знакомой Пелагее Федоровой, содержащей на Песках квартиру.
В семь часов вечера переехала я с нашими вещами туда и стала поджидать своего возлюбленного. Он, однако, явился только утром на следующий день.
«Где ты был?» – спросила я его.
«У знакомых», – ответил он.
Далее Михайлова рассказала, что в этот же день они поехали в Шлиссельбург, где, по словам Митрофанова, ему надо было повидать свою бабушку, чтобы перехватить у ней денег. Однако никакой бабушки он не видел; гуляли, угощались, ночевали в гостинице, а утром, возвратившись в Петербург, прямо с вокзала проехали к Устинье Михайловой, где и были схвачены.
– Скажи, – спросил я, – отчего Митрофанов оказался переодетым?
– Я пошла покупать ему папиросы. Только что вышла из ворот, глядь – городовой, околоточный. Меня точно кольнуло что. Уж не за ним ли, думаю? Пришла я, а он сидит и мирно пьет кофе, которым угощала моя сестра. Так и так, говорю ему тихо, полиция стоит у ворот. Он побледнел и говорит мне: а ведь это меня выслеживают, потому что я убежал с этапа. Что делать? Стал он думать и придумал переодеться и под видом женщины проскользнуть мимо полиции. Одела я его в платье сестры моей, обещаясь ей вернуть ее вещи в тот же день, и побежала за каретой. Ну а дальше вы и без меня знаете, – почти зло выкрикнула Михайлова.
И почти сейчас же заплакала.
Перед нами стояла женщина, безумно, по-видимому, любящая этого закоренелого злодея.
– Скажи, Михайлова, были у него деньги, видела ты их?
– Были… Но нельзя сказать чтоб большие… Где три, где два рубля платил он… Но деньгами не швырялся…
Хитрый план
Отпустив Михайлову, я вечером позвал Жеребцова.
– Ну что? Узнали что-нибудь?
– Я сейчас производил обыск у Устиньи Михайловой. Буквально ничего подозрительного! Она показала, что Митрофанова видела у себя впервые, что ее сестра, арестованная Ксения, представила его ей как жениха.
– Ну-с, а дальше где вы были?
– У Пелагеи Федоровой, квартирной хозяйки, у которой Михайлова сняла комнату. Муж ее сообщил, что на другой день по обнаружении убийства в Морском корпусе явился Митрофанов к своей любовнице Михайловой, поселившейся у них, утром, часов в одиннадцать. Вскоре он ушел, а вернулся уже в новом пальто, костюме, хвалился своими обновками; потом Митрофанов и Михайлова уехали, и с тех пор он, Федоров, больше их уж не видел.
– Вы говорите: Федоров? – спросил вошедший Виноградов. – Позвольте, это тоже наш знакомый: он судился один раз за кражу и находится в тесной дружбе с Митрофановым.
– Вы произвели обыск вещей Михайловой и квартирной хозяйки?
– Как же… Среди массы мало подозрительных вещей, я обратил внимание на жилетку, принадлежащую Митрофанову. На ней, с правой стороны, между первой и второй пуговицами, ясно бросается в глаза небольшое кровяное пятно. Все вещи я распорядился доставить сюда.
Теперь мне предстояло самое главное – допрос Митрофанова.
Я знал, что это будет труднейший из допросов.
Сын хотя и незначительного, но все же чиновника, он получил кое-какое образование, дополнив его верхушками разных знаний, схватывать которые он был великим мастером. Не сбейся он с пути, из него выработался бы дельный, умный службист.