Странное зрелище представляла собой эта молчаливая группа людей. Точто могильщики, роющие «богатую» могилу.
Шереметьевский, освещая место, где рыл Иванов, фонарем, жадно следил за каждым движением преступника.
– Нате, берите… Вот… – тихо промолвил тот.
Шереметьевский нагнулся и взял из ямы узелок.
Возмездие
– Ну, голубчик? – быстро спросил я, лишь только Шереметьевский вошел в три часа ночи в мой кабинет.
– Вот, ваше превосходительство, – ответил он, подавая мне узелок.
Я развязал его.
В нем было два свертка: первый из газетной бумаги, в крови, и в ней кожаный бумажник. В бумажнике оказалось: два билета городского Кредитного общества по 1000 рублей, один билет того же общества в 500 рублей, два билета Государственного банка 5-го выпуска, один в 1000 рублей, другой – в 100 рублей, четыре билета 1-го внутреннего с выигрышами займа и облигация пароходного общества «Самолет» в 250 рублей. Во втором свертке из синей разорванной бумаги, с написанною на ней фамилией Миклухо-Маклай и перевязанном крестообразно синей тесемкой, оказались: восемь билетов Государственного банка выпуска 1850 года по 100 рублей каждый, причем один из них запачкан кровью, и 35 билетов Кредитного общества по 100 рублей.
Михаил Иванов объяснил, что все эти ценности он не считал, а зарыл их на кладбище 20 апреля в 2 часа дня.
Следствие, ввиду особой важности преступления, повелось быстро и энергично. Однако ничего нового оно не дало.
Иванов теперь упорно стоял на том, что убийство Миклухи-Маклай совершил он один, и заявлял, что другие задержанные буквально ни в чем не виноваты. Он оговорил их облыжно.
Содержась в Казанской части, он покушался на самоубийство или бегство, понять довольно трудно.
Дело было так, по показаниям полицейских надзирателей Кохановского и Морозова.
Порученный их наблюдению арестант Иванов сидел у стола, возле окна, на стуле. У противоположного конца стола сидел Морозов, а дальше, в нескольких шагах, – Кохановский. Вдруг Иванов вскочил на стул, дернул рукою за окно, которое отворилось, и быстро высунулся из окна. В эту секунду Морозов бросился к Иванову и схватил его за ногу, но Иванов сильно оттолкнул Морозова. Морозов от удара отлетел от преступника и упал на Кохановского.
Пользуясь замешательством, Иванов бросился из окна с высоты 14 аршин, но упал на разостланные во дворе тюфяки нижних чинов пожарной команды, где и был схвачен быстро сбежавшими по лестнице Кохановским и Морозовым.
Он был сейчас же перенесен в приемный покой Казанской части, где первоначальную помощь подал ему врач Бенуа, по заключению которого Иванов получил ушибы таза и головы.
Оттуда он был отправлен в тюремный госпиталь, где пролечился несколько месяцев.
Окружным судом Михаил Иванов был приговорен к 12 годам каторжных работ.
Дельцы
Это было в семидесятых годах, как раз в разгар «золотой лихорадки», принявшей эпидемический характер. На сцене появились знаменитые концессии, которые, точно в волшебных сказках по мановению жезла, превращали вчерашнего нищего в богача и сегодняшнего богача назавтра – в нищего. Целая рать аферистов-дельцов, прославленных «концессионеров», вместе с полчищем золотых инженеров-строителей появились в качестве «полезных» общественных деятелей, пекшихся о благе… собственного ненасытного кармана. Кроме того, это было время, когда дворянство, успев проесть на курортах пленительного Запада все выкупные деньги, ударило в набат о своем разорении, о том, что дворянство оскудевает, гибнет и пр. и пр. Некоторые патриции занимались только жалобами, другие же, здраво смотрящие на вещи, поспешили устремиться в коммерческие предприятия, справедливо полагая, что фабрики, заводы не нанесут удара дворянской чести, не оскорбят их корон и гербов.
К числу таких, так сказать, дворянских коммерческих предприятий принадлежало и огромное – по миллионным оборотам – Товарищество, во главе которого стоял флигель-адъютант, полковник Мальцев, являвшийся главным пайщиком, душою дела.
И вот в один прекрасный день ко мне поступило предписание произвести немедленно самое подробное, тщательное и полное следствие о таинственном исчезновении 370 тысяч рублей, принадлежащих этому Товариществу. Вернее, мне необходимо было установить, кто именно получил эту сумму. Дело – по словам флигель-адъютанта Мальцева, одного из трех действующих лиц этой странной и запутанной «золотой эпопеи» – возникло из следующих событий. Дела Товарищества за последнее время страшно расстроились, пошатнулись. Целый ряд неудачных операций, застой в делах в корне подорвали благополучное финансовое процветание Товарищества. Для того чтобы спасти готовое рухнуть многомиллионное предприятие, требовались радикальные, экстренные меры. Такой спасительной мерой должны были явиться, разумеется, деньги. В крупном и немедленном займе денег, необходимых для Товарищества, был единственный якорь спасения для г. Мальцева и его присных, ибо без этого займа все многочисленные заводы неминуемо должны были взлететь на воздух, как лопаются чересчур раздутые мыльные пузыри. И вот Мальцев обратился к министру финансов с ходатайством о выдаче ему ссуды в размере двух с половиною миллионов рублей из средств Государственного казначейства. Мальцев твердо почему-то верил, что не встретит отказа в своей просьбе. Но увы! – его розовым мечтаниям не дано было осуществиться: Министерство финансов не нашло возможным удовлетворить ходатайство Мальцева. Этот отказ поверг Мальцева и его присных в уныние, граничащее с холодным отчаянием. Положение было буквально безвыходное, участь всего их Товарищества была поставлена на карту. Еще немного – эта карта будет бита, и как апофеоз он из богача сделается нищим, под грохот рушащихся предприятий. В это критическое время некоторые его знакомые посоветовали ему обратиться к известному «дельцу», дворянину Галумову, которого он, однако, не знал. Мальцеву говорили, что это чрезвычайно ловкий, оборотистый человек, ворочающий большими коммиссионерными делами, с большим кругом знакомых капиталистов, пользующийся весом, влиянием.
Утопающий хватается за соломинку. Ухватился за Галумова и Мальцев.
«Благодетель»
Приятель Мальцева и товарищ по полку капитан Евреинов, знающий Галумова, вызвался «свести» Мальцева с делецким магом и волшебником. Во время делового свидания Мальцев откровенно поведал дельцу о критическом положении дел Товарищества и умолял его устроить заем. Галумов весьма тонко дал понять Мальцеву, что найти средства для поддержания его дел он может, но за эту «дружескую» услугу, без которой Мальцеву предстоит мат, он желает получить и соответствующее вознаграждение. Ведь ему предстоит много хлопот… Надо, наконец, «подмазать» кое-кого из «нужных человечков»… Словом, менее 10 % с той ссуды, которую он устроит для Мальцева, он взять не может. Мальцев ужаснулся огромности комиссионных, но, не видя другого исхода из своего тяжелого положения, вынужден был согласиться на эти «божеские» условия.
Галумов, этот «дворянин»-делец, начал действовать. Через несколько дней он сообщил Мальцеву, что ссуду ему соглашается выдать С.-Петербургско-Тульский поземельный банк при участии Учетно-ссудного банка, но с тем, чтобы им, этим банкам, предоставлено было преимущество перед долгами Товарищества казне и что выданные из Тульского банка закладные листы будут постепенно реализуемы Учетно-ссудным банком. При этом благородный комиссионер, спаситель Мальцева, выяснил и свои условия, которые, наверно, привели бы в восторг шекспировского Шейлока. Условия таковы: Мальцеву будет выдано из Тульского банка 2 800 000 рублей закладными листами, которые, по реализации их в Учетно-ссудном банке, составят 2 500 000 рублей; считая 10 % с этой суммы, вознаграждение ему, Галумову, должно бы определиться в 250 000 рублей, но так как Министерство финансов не удержит из означенной ссуды следуемых ему 1 200 000 рублей, то их, стало быть, надо считать как бы прибавкою к самой ссуде, поэтому и с этих миллиона и двухсот тысяч рублей ему тоже следует получить 10 %, так что, в общем, его вознаграждение выразится в размере 370 тысяч рублей. Волей-неволей Мальцев принужден был согласиться и на подобные, чисто уж ростовщические, предложения. В таком смысле было составлено условие, которое Мальцев и подписал.
После этого наступила очередь хлопотать в Министерстве финансов о предоставлении частным банкам того преимущества, под условием которого они только и соглашались выдать Мальцеву ссуду. Кто и какими путями предпринял это ходатайство, расследование не обнаружило с достаточной ясностью и полностью. По собранным мною сведениям можно, однако, заключить, что председатель департамента экономии Государственного совета высказал министру финансов, что Мальцеву могла бы быть оказана помощь посредством уступки частным банкам, если они выдадут Мальцеву ссуду, права преимущественного взыскания перед долгами казне. На это, как известно, согласился в свою очередь и министр финансов.
После официального разрешения на предоставление частным банкам означенного преимущества начала приводиться в исполнение сложная операция выдачи ссуды путем постепенного перевода закладных листов из Тульского банка в Учетный и наличных денег из последнего в банк Государственный. Мальцев, по его словам, плохо понимал, как и когда окончится эта операция. Получив уже из Учетного банка чековую книжку на часть переведенных в Государственный банк сумм, он уехал в Царское Село и там стал ожидать уведомлений. Скоро действительно явилось уведомление, с которого, собственно говоря, и начинается темная история о 370 тысячах. 20 марта Мальцев получил от капитана Евреинова телеграмму, которой он вызывался на другой день в Петербург. В телеграмме Евреинов напоминал, чтобы Мальцев не забыл чековой книжки.
На другой день, то есть 21-го, ровно в три четверти десятого Мальцев из Царского Села приехал в Петербург и с вокзала прямо отправился к Евреинову. Евреинов заявил Мальцеву, что Галумов желает немедленно получить эти 370 тысяч рублей, составляющие его «божеское» вознаграждение. Мальцев ничего не имел против этого, и они вдвоем с Евреиновым поехали к Галумову. Там, в квартире Галумова, Мальцев написал чек на 370 тысяч рублей, и так как, по его словам, Галумов выразил желание получить деньги не чеком, а наличными,