И вот тут-то, в первые минуты тоскливого ожидания, меня вдруг осенила новая мысль: а зачем ждать? Отчего нам не войти – путем хитрости – туда, в этот дом, арестовать сначала домовладельца Зубкова и хозяина «ткачей» Степана Павлова и произвести полнейший и подробный обыск? Покончив с этим, мы там преспокойно будем ожидать прибытия удалых разбойников…
Я обошел дом. В нем было два хода – крыльца: переднее, выходящее на улицу, и заднее, выходящее на поле.
Очевидно, дом разделен на две половины: в одной обитает сам Зубков, в другой – «ткач» со своими молодцами.
Объяснив шепотом мой план полицейским, я смело подошел к тому окну, в которое сегодня стучал Зубков, и громко, что было силы ударил по нему кулаком.
Через минуту послышался из окна злой голос:
– Кой черт стучит?
Я выругался ужасной площадной бранью.
– Свои, косматый черт, не узнал? Отворяй скорей!
В доме вспыхнул огонь.
«Ну да как выглянет, прежде чем отворить?» – молнией пронеслось в голове.
Я, затаив дыхание, бросился к двери, за мной четыре полицейских…
Вот… слышатся шаги… открывается со скрипом дверь в сени… ближе… еще ближе… раздается кашель и тот же злой голос, но уже у самой двери:
– Чего ж сегодня так рано? Аль не выдался лов?
– Отворяй! – скорее промычал, чем сказал я, боясь выдать незнакомый голос.
С протяжным визгом отодвинулся дверной засов. Дверь распахнулась, и на пороге стоял высокий рыжий мужик, одетый в белых портах и расстегнутой рубахе, с фонарем в руках.
Прежде чем он успел, как говорится, моргнуть, мои молодцы бросились на него, схватили его за горло, зажали рот и повалили на пол.
– Вяжите его, а главное, заткните ему чем-нибудь рот, чтоб он не мог кричать! – приказал я, выхватывая из его рук фонарь и входя в комнату.
Едва я переступил порог, как навстречу мне выбежала женщина в одной сорочке. При виде меня она испустила отчаянный крик. Я быстро бросился на нее, стараясь тоже зажать ей рот. В эту минуту подоспели на помощь два полицейских и ловко скрутили ее, воткнув ей в рот тряпку.
Большая комната с перегородкой. Кое-какая убогая мебель, столы, стулья, огромная печь. Но по стенам – несколько больших сундуков и ларей.
Я сейчас же, окинув все это быстрым взглядом, вышел в сени.
В них, как раз напротив, находилась дверь.
«Верно, к хозяину», – сообразил я и громко стукнул в нее.
В эту секунду снаружи дома, у заднего крыльца, послышался исступленный бешеный рев.
Я сразу догадался, в чем дело. Извозчик Зубков, услышавший, наверно, крик женщины и предчувствуя что-то недоброе, попытался выскочить не через сени, а через свое крыльцо на улицу, но там был сейчас же схвачен моими молодцами.
Действительно, так оно и было.
Через несколько минут Зубков, Степан Павлов и его жена лежали связанные рядышком.
– Начните обыск! – сказал я моему помощнику (помощнику квартального надзирателя Ивановскому). – А этому голубчику, – указал я на Степана Павлова, – освободите рот.
– Если ты, любезный, попробуешь кричать, – обратился я к нему, – я тебя застрелю, как подлого зверя. Понял? Ну, теперь говори: где твои молодцы – «ткачи», которые вместо тканья душегубством занимаются?!
– Знать ничего не знаю… Никаких у меня душегубцев нет…
– А «рабочие» твои?
– Они уехали.
– Куда?
– Не знаю.
– Ну ладно, с тобой мы после поговорим.
Начавшийся обыск с каждой минутой увеличивал число наших трофеев. Прежде всего было найдено большое количество железных орудий, употребляемых ворами для взлома. Тут были «фомки», отмычки, отвертки и т. д. Затем, под лавкой находилась часть похищенной при ограблении часовни церковной утвари. В сундуках найдена масса носильного разнообразного платья, несколько серебряных и золотых вещей и масса иных предметов.
В то время как я частью занимался обыском и расспросами Зубкова и Павлова, дверь отворилась и в комнату вошла высокая женщина. В недоумении она остановилась на пороге, но сейчас же была схвачена полицейскими.
– Кто ты?
– Агафья Иванова.
– Где живешь?
– Везде, где придется… – ответила она.
Я распорядился, когда нами был произведен подробнейший обыск и все вещи были сложены и завязаны, потушить огонь.
В комнате воцарилась тьма. Признаюсь, ни до этого, ни после того мне никогда не случалось бывать в столь удивительной обстановке.
В темной комнате на полу лежат связанные люди, четверо, с заткнутыми ртами.
Я сижу на стуле около груды всевозможных вещей, окруженный полицейскими. Вокруг нас ночь, темная, безмолвная.
И мне сразу пришло в голову, что эти разбойники похожи скорее на жертв, а мы – служители правосудия – на разбойников, напавших и ограбивших. Так, повторяю, странна и необычайна была обстановка.
Невские пираты
Прошло часа полтора.
В дверь, около которой стояли наготове полицейские, раздался сильный стук.
– Отворяй! – приказал я, и лишь только дверь отворилась, полицейские бросились на прибывших.
Их было, однако, всего двое, но нагружены они были изрядно.
Схваченные, связанные, они от неожиданности в первую минуту совсем потеряли дар слова.
Через несколько минут они покаялись.
– Я – Афанасий Алексеев, бывший крепостной госпожи Чичериной.
– А я – Иван Комаров.
– Что же, сознаетесь в том, что занимались разбоем, составив шайку?
– Теперь, видно, уж все равно… Попались. Сознаемся…
– Где же другие ваши удальцы-товарищи?
– А вот у ней кое-кто находится, – ответил Комаров, показывая на Агафью Иванову. – Она насупротив тут живет.
– Подлец ты, Ванька! – вырвалось у той. – Спужался, выдавать зачал! Погоди, отплатим тебе!
– А это кто? – показал я на Зубкова и на Павлова. – Тоже в шайке участвовали?
– Павлов – да, у него мы жили, он нас за «ткачей» выдавал, а Зубков – тот не грабил сам, а лодку нам давал, места для разбоя указывал.
– А где же атаман ваш, Стенька Разин?
– Должно, в трактире тут недалече путается. Запил он, с бабами бражничает! – со злобой в голосе сказал Комаров.
Мы бросились с пятью полицейскими, ведя перед собою связанного Комарова, к жильцам Агафьи Ивановой. Связанных остались караулить другие полицейские.
Там, у нее в комнате, были нами схвачены остальные участники шайки: крестьянин Василий Финогенов (бывший крепостной господина Кисарова), любовница его Анна Гаврилова, крестьянин Иван Арсеньев, Михайлов («Кролик») и мать Агафьи Ивановой.
Защищались они отчаянно. Один полицейский был ранен ножом в руку, другой – в голову.
Обыск в их помещении обнаружил немалое количество награбленного добра.
Время близилось к рассвету.
Трудно передать словами радость, бушевавшую в моей груди! Вся, вся шайка налицо, за исключением одного ее атамана Стеньки Разина!
– Слушай, Комаров, я обещаю тебе, что употреблю все усилия к смягчению твоей участи, если ты еще укажешь, где схватить этого Стеньку.
– Проклятый татарин! – с бешенством вырвалось у него. – Полюбовницу мою отбил насильно. Я те отомщу! Слушай, ваше благородие, тут на тракте, неподалеку от Петербурга, трактир есть «Александрия». Там он сегодня с Грушкой моей хороводится.
Все было окончено.
Я подал условный свист, и к дому Зубкова подкатили наши две тройки.
– Сажай их, братцы! – отдал я приказ.
Как телят, стали сваливать бравые полицейские разбойников в широкие, поместительные тройки.
– Трогай!
Мы понеслись вскачь.
Не доезжая столицы, на тракте, у трактира «Александрия», Комаров мне шепнул:
– Здесь он…
Оцепив трактир, я стал громко стучаться в дверь.
– Что надо?
– Отворяй! Именем закона!
За дверьми послышался переполох. «Полиция! полиция!» – раздались там тихие, испуганные возгласы.
В эту секунду окно второго этажа со звоном распахнулось, и из него в одном нижнем белье, с ножом в зубах, бросился на землю человек. Упав и сейчас же вскочив, он быстро побежал направо от шоссе.
– В погоню! – крикнул я.
В ту минуту, когда его достигли, он высоко взмахнул ножом, желая, очевидно, убить себя, но было уже поздно. На него насели полицейские и стали крутить ему руки.
Он заревел, как бык, ведомый на заклание, и начал отчаянно защищаться. Двое сильных полицейских в первую минуту отлетели от него, как дети. Он что-то яростно выкрикивал по-татарски гортанным, резким голосом.
– Ну, Фаддей Иванов, брось… Сам видишь – попался.
Когда мы въехали в город, было уже светло. Ранние пешеходы с удивлением останавливались и глядели вслед двум бешено мчавшимся тройкам, битком набитым людьми в невообразимых одеяниях и даже почти без одеяния, как, например, атаман Стенька Разин.
Закипело следствие, начались допросы злодеев, поиски проданных ими вещей.
Все потерпевшие признали тех самых, которые нападали на них. Даже выздоровевшая девочка, дочь Зубковского, узнала «Стеньку Разина». Впрочем, особенно допытывать их не приходилось: они почти все, за исключением Зубкова, чистосердечно покаялись во всех своих преступлениях.
Почти все свои преступления они совершали вместе. Ограбив и убив, они деньги делили на равные доли, часть похищенного сбывали в Толкучий, часть увозили – в большинстве случаев на лодке – в помещение «ткача» Павлова, в Смоленскую слободу.
Следствие закончилось довольно скоро.
Все они были преданы суду, которым приговорены к ударам плети, к наложению клейм и к ссылке в каторжные работы.
Число плетей Комарову было уменьшено.