— Прошу тебя, Шасолтан, — сказал он серьёзно. — Пока не мешай мне. Если бы Гайли был один, я бы сам плюнул на него. Колхоз может вынести такую обузу, как он. И даже не почувствует. Но в том-то и беда, что он не одинок. Таких немало. И все, как назло, мои родственники. Пусть они посмотрят на Кособокого и призадумаются. Это — одно. И ещё — если я груб, Шасолтан, то груб со своими. Уж я-то знаю, как за каждого из них браться.
Кто-кто, а Шасолтан отлично понимала, что Тойли Мерген — человек незлой и справедливый. Но, заботясь о его авторитете, она всё же попросила;
— Хоть и свои, Тойли-ага, а всё-таки будьте сдержаннее. И так уж поползли всякие слухи. Я сначала даже испугалась и отправила Дурды Кепбана выяснить, что же произошло на самом деле. Ну, он меня успокоил, ничего особенного, говорит, не произошло: раздавило трактором несколько арбузов да плуг зацепил грядку моркови. Но ведь, сами знаете, есть у нас и такие, что рады сделать из мухи слона. Тут же, вслед за Дурды Кепбаном, прибежал Баймурад Аймурадов. Кричит, волнуется. «Беззаконие! Преступление!..» Дурды-ага, конечно, сумел ему ответить. Тем не менее, Тойли-ага, такими мерами завоевать авторитет трудно, а лишиться его очень легко. Поверьте!..
— Да знаю я это всё! Но когда вижу несправедливость, не могу утерпеть. Такой уж характер.
— Боюсь, что подобные действия не дадут желаемого результата, — твёрдо сказала Шасолтан. — Самое трудное дело становится посильным, если свести воедино мнение многих людей, а прежде всего — коммунистов.
— Ты хочешь сказать, что я действую в одиночку?
— Да, хочу так сказать.
— Возможно… — Тойли Мерген задумался и задымил сигаретой. — Я, признаться, даже в пустыню накануне поехал, чтобы в тишине подумать обо всём… Да, вот оно и вышло в одиночку…
— Наверно, не мне напоминать вам эту истину… — продолжала Шасолтан.
— Тут греха нет. Поговори мы вот так раньше, возможно, обошлось бы и без скандала.
— Моя ошибка, — признала девушка. — Зато эта история с Гайли будет для нас уроком. Теперь ясно, что мы должны как-то перестроиться…
Тойли Мерген прервал её:
— Есть у меня одно предложение.
Шасолтан вопросительно посмотрела на него.
— Надо создать в бригадах партгруппы, — продолжал Тойли Мерген. — В моей бригаде, к примеру, семь коммунистов. Чем не организация?
— Правильно! При такой партгруппе вам уже не придётся самому хватать людей за ворот. Хозяйчики, вроде Гайли Кособокого, сразу это поймут. Я посоветуюсь с товарищем Карлыевым. Да, кстати, он недавно звонил. Спрашивал, правда ли, что бригадир перепахал чей-то приусадебный участок? Видите, слух и до него дошёл. Ну, я ему рассказала всё, как было.
— Как он отнёсся? — хмуро поинтересовался. Тойли Мерген.
— Он сказал, что история, конечно, некрасивая, даже возмутительная, и просил вас помириться с Кособоким, пока тот, чего доброго, не подал в суд. Вы об этом подумайте, Тойли-ага.
— Ладно, подумаю, — ответил Тойли Мерген и собрался идти.
— Ещё минутку, — задержала его Шасолтан. — Сейчас заходила Язбиби…
— Язбиби? — сразу понял, в чём дело, Тойли Мерген. — Значит, и она на меня жалуется?
— Не совсем на вас…
— Это всё Акнабат намутила! — тяжело вздохнул он и сел на прежнее место. — Прямо не знаю, что с ней делать. Ни меня, ни сына не слушает. Чуть что скажешь — на глазах сразу слёзы. Видно, придётся просить Амана, чтобы поскорее привёз свою Сульгун, и поженим их. Как с хлопком немного управимся, так сыграем свадьбу.
— Да, тут надо торопиться, и так уж всё запуталось.
— Что ж, пойду наводить порядок в своём семействе, — снова вздохнул Тойли Мерген и попрощался.
А в это время в доме Илли Неуклюжего горячо обсуждалось исчезновение Язбиби.
— Это ты отпустил свою дочь! — пилила неугомонная Донди мужа, испортив ему всё удовольствие от послеобеденного наса. — Если бы послушался меня, ничего бы не было. Я ведь не от хорошей жизни суету развела. Я говорю потому, что знаю — она сбежала. А сбежала девушка — ушли из рук деньги на машину для наших сыновей. Ведь это же надо! Из рук упустили. И во всём ты виноват, ты!
В этот момент около дома остановился «Москвич» Ильмурада.
Словно дожидаясь его появления, на топчане возле веранды, подложив под локоть подушки, дымили папиросами такие же крупные, как и их отец, два старших брата Язбиби — Юсуп и Ахмед.
Сначала из машины вышла Язбиби, следом за ней — Ильмурад. Братьев будто подбросило. Они и сами не заметили, как оказались на ногах.
Ильмурад вежливо поздоровался. Но на своё приветствие ответа не получил. Увидев, что у братьев сердитые лица, Язбиби приостановилась и сказала:
— А ну-ка, погоди, Ильмурад.
Юсуп кивнул Ахмеду. Тот ногой пнул входную дверь.
— Мама! — крикнул он. — Дочь-то твоя явилась!
Если глаза у старой Донди напоминали щёлочки, то уж зато уши были как миски. Ей ничего не приходилось повторять. Услышав голос младшего сына, она мигом вскочила и, даже не заметив, что с головы у неё слетел платок, босиком выбежала ка улицу.
— Вай! А кто там с ней? — застонала она, заметив Ильмурада.
Язбиби, конечно, не рассчитывала услышать доброе слово от матери, но всё же надеялась, что та, увидев её избранника, несколько смягчится.
— Это тот парень, про которого я тебе говорила, мама, — сказала она смиренно. — Мы пришли просить твоего согласия.
Если бы Донди встретила их добрыми словами, вроде: «Заходите, дети мои!..», молодые от радости почувствовали бы себя на седьмом небе. Но жадная Донди оказалась неспособной на такую мудрость.
— Лучше бы ты легла в чёрную землю! — воскликнула она и дала дочери пощёчину.
У девушки из глаз посыпались искры, и она только потёрла щеку и мягко сказала:
— Что ты делаешь, мама?
— Я знаю, что делаю, негодница, — раскричалась Донди. — А ну, заходи в дом, я тебе покажу!
— Если так, то я уйду совсем.
— Теперь уж не уйдёшь! — И в подтверждение угрозы Донди схватила дочь за косы. — Теперь я тебя нарочно выдам за вдовца, который семь жён загнал в могилу!
— Мама, отпусти, больно!
— Не отпущу! Я ещё тебе все волосы повыдёргиваю, и будешь ты у меня как гриф с голой головой.
На крики Донди стали собираться соседи. И каждый пытался её усовестить:
— Тётушка Донди, нельзя же так!
— Успокойтесь, тётушка Донди!
— Вы же её изувечите! Что вы делаете! Разве можно!
— Надо вызвать Шасолтан! Не то эта сумасшедшая старуха изуродует девушку.
Ильмурад готов был уже вступиться за любимую, но Язбиби энергичным жестом запретила ему приближаться к ним. В этот же миг соседка-молодуха бросилась между матерью и дочерью и, ухватив старую за руки, зашептала ей на ухо:
— Возьмите себя в рука, мать! Побойтесь бога! Вспомните про судный день!..
— Убирайся, рабыня!
Донди ловко извернулась и ногой пнула молодую женщину в бок.
Та схватилась за живот и отпрянула.
— Тётушка, — попробовал всё-таки урезонить разбушевавшуюся старуху Ильмурад. — Опомнитесь! Ведь Язбиби ваша дочь. Как же можно так истязать своё дитя?
— А! Ты ещё здесь, самозванец! — И, выпустив из рук косы дочери, Донди бросилась на Ильмурада. — Прочь отсюда!
Но этот коренастый, симпатичный парень в модном сером костюме даже не пошевелился. Он лишь с тоской в глазах смотрел на Язбиби. И, как ни странно, спокойствие молодого учителя подействовало на старуху. Внезапно она круто повернулась и обрушила удары, предназначенные Ильмураду, на своего Юсупа.
— Ну, чего стоишь, разинув рот? — завизжала она. — Дай ему по морде!
Юсуп кивнул брату. Ахмед подошёл вплотную к Ильмураду и заорал, выпучив глаза:
— Ты что, глухой? Не слышишь, что было сказано?
— Не слышу! — решительно ответил Ильмурад.
— Ахмед! — растрёпанная, простоволосая Язбиби мгновенно оказалась между ними. — Ахмед, не бери на себя лишнего!
— Отойди, бессовестная!
— Не отойду!
Грубо оттолкнув сестру далеко в сторону, Ахмед прыгнул на веранду и схватил лежавший там ржавый топор. С криком: «Вай! вай!..» — женщины и ребятишки бросились врассыпную.
Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы в то же мгновение из темноты не прозвучал гневный голос Шасолтан:
— Ахмед! Брось топор! Немедленно брось!
Шум возле дома затих не сразу, но Илли Неуклюжий так и не показался.
Только непомерное самодовольство помешало Ханову вовремя заметить, что вокруг него внезапно образовалась зловещая пустота.
Шекер так и исчезла. Впрочем, беспокоиться за неё не было оснований — скорее всего, она отправилась к матери в Ашхабад. Куда же ещё она могла деться?
Здесь Ханов не ошибся. В ту злополучную ночь оскорблённая до глубины души женщина думала только о том, как бы поскорее уехать из опостылевшего ей дома. Наскоро собрав кое-какие пожитки, она, не дожидаясь утреннего самолёта, отправилась на вокзал и села на какой-то транзитный поезд, идущий в сторону Ашхабада.
Конечно, на первых порах несчастной Шекер пришлось в Ашхабаде не сладко. Родня встретила её неласково и сразу осудила за безрассудство. И больная мать, и старший брат, многодетный инженер, в один голос стали твердить ей: «Вернись»! Однако Шекер была полна решимости постоять за свою честь и выдержала этот натиск. Больше того, она, не откладывая, отправилась на фабрику, где работала в девичестве, и вскоре снова взялась за дарак, быстро восстановив свою репутацию отличной ковровщицы.
Но всего этого Ханов пока не знал, как не знал он и дальнейшей судьбы своего водителя.
Наутро после злополучного объяснения из-за шампанского Чары молча подал ответственному секретарю исполкома клочок бумаги с наскоро нацарапанным заявлением об уходе. Чары просил срочно освободить его от работы по семейным обстоятельствам.
Ответственный секретарь, человек рослый, усатый, весёлый, но крайне медлительный, за что и был прозван начальством Мямлей, на этот раз проявил должную оперативность. Уж он-то понимал, что такое дело откладывать нельзя. Через пять минут заявление Чары лежало у Ханова на столе. Председатель райисполкома, прочитав его, слегка поморщился, но, поскольку в заявлении ничего не говорилось о факте рукоприкладства, почёл за благо удовлетворить просьбу своего шофёра и тут же налож