ать. Отношения нашей семьи с Лао Ланем наладились, и мой враг перестал существовать. Но, несмотря на это, моё оружие должно пребывать в полном порядке. Потому что в разговорах матери с отцом в эти дни постоянно повторялась одна фраза, а именно: «Вечных врагов не бывает, как не бывает и вечных друзей». То есть сегодняшние враги завтра могут стать друзьями; и сегодняшние друзья завтра могут стать врагами. А друзья, ставшие врагами, во сто раз злее обычных врагов. Стало быть, и миномёт мне нужно хранить хорошенько, чтобы, если понадобится, вытащить и вступить в бой, уж его-то я на металлолом не продам.
Вооружившись хлопчатобумажной тряпицей, я принялся протирать тавотом из пыльной баночки весь свой миномёт от дула до подставки, от подставки до прицела, от прицела до опорной плиты. Протирал очень тщательно, ни одного уголка не пропустил. Хотя приходилось тянуться рукой, чтобы добраться до труднодоступных участков ствола, я прочистил его не одну сотню раз, намотав тряпку на деревянную палочку. Начищенный тавотом металл миномёта блестел, как грунтованный. Ржавые шероховатости, появившиеся за не один десяток лет, тоже оставались на поверхности, это было очень досадно, но ничего поделать было нельзя. Раньше я пробовал разровнять эти места кирпичом и наждаком, но боялся, что истончившиеся стенки ствола могут повлиять на безопасность при стрельбе. Убрав старую смазку, я пальцем втирал новый тавот и распределял его ровным слоем. Конечно, не пропускал и труднодоступные уголки. Пользовался я тавотом, добытым в небольшой деревеньке рядом с аэродромом. Тамошние жители боялись тащить что-то из самолётов, а также не смели трогать всё остальное. По их словам, этот тавот используется при обслуживании авиационных двигателей. И я верил, что это не враньё. Моему миномёту ещё повезло, что для него используется такой тавот.
Пока я занимался миномётом, сестрёнка всё время торчала за моей спиной. Даже не оборачиваясь, я знал, что её маленькие круглые глазки пристально наблюдают за каждым моим движением. Когда я прерывал работу, она ещё задавала мне наивные вопросы и требовала от меня ответа. Например, что это за штуковина, для чего используют миномёт, когда он будет стрелять и тому подобное. Она мне очень нравилась, поэтому я добросовестно отвечал на все её вопросы. И отвечая на них, испытывал радость, что могу служить для кого-то примером.
Как раз когда я закончил протирку миномёта и собирался накрыть его чехлом, во двор к нам зашли два деревенских электрика. На их лицах было написано изумление, глаза сверкали, они нерешительно приблизились к миномёту. Обоим было уже за двадцать, но выражения лиц оставались смехотворно детскими, как у малых детей, которые мало что видели и многому дивятся. И вопросы они задавали почти такие же, как моя маленькая сестра, у сестры они были даже поглубже. Видно было, что это два малообразованных болвана, по крайней мере, они ничего не смыслили в оружии. К ним я не мог относиться так же терпеливо, как к сестрёнке. Я нехотя отвечал им, даже специально запутывал их. Например, они спрашивают:
– Далеко ли стреляет эта пушка?
Я говорю:
– Бьёт недалеко, но ваши дома сровнять с землёй – это как нечего делать, верите? Если нет, давайте попробуем. Гарантирую, что от ваших домов ничего не останется.
На мой злой язык они ничуть не рассердились. Только поочерёдно нагибались, вертели головой, прищуривались, заглядывая в канал ствола, словно там таился некий секрет. Я хлопнул по стволу и заорал:
– Товсь – пли!
Эти двое, как зайцы, отскочили в сторону с испуганными лицами.
– Эх вы, трусишки! – ухмыльнулся я.
– Трусишки! – как говорящий попугай, повторила сестрёнка. Тут эти двое расхохотались.
В это время подошли мать с отцом. У обоих рукава высоко засучены, руки оголены. У матери руки белые, у отца смуглые. Даже если бы не это сравнение с руками отца, я понятия не имел, что руки матери такие белые. Руки у них были красные от холодной воды. Отец не поздоровался, видать, забыл, как зовут этих парней. Мать же с улыбкой назвала их по имени:
– Тунгуан, Тунхуэй, редкие вы у нас гости, – и повернулась к отцу: – Это же братья из семьи Лао Пэна, они электрики в нашей деревне, ты их что, не знаешь?
Братья со всей учтивостью поклонились матери:
– Нам, старшая тётушка, староста велел прийти. Сказал, чтобы провели вам электричество.
– Мы не говорили, что хотим проводить электричество, – сказала мать.
– Это староста нам такое задание дал, – сказал Тунгуан, – сказал, мол, ничего не делайте, а сначала проведите электричество в ваш дом.
– А дорого ли выйдет? – поинтересовался отец.
– Ну, мы не знаем, – ответил Тунхуэй. – Наше дело – электричество провести.
– Раз староста прислал, то проводите, – после минутного колебания сказала мать.
– Раз уж старшая тётушка приняла решение, – продолжал Тунгуан, – по правде говоря, всё устраивает староста, с вас самое большее – кое-какие издержки.
– А возможно, и этих издержек не надобно, – добавил Тунхуэй, – раз староста распорядился.
– Деньги, что нужно внести, мы, конечно, внесём, – сказала мать, – мы не из тех подлецов, которые норовят поживиться за счёт общего пирога.
– Тётушка Ло – человек щедрый, вся деревня об этом знает, – усмехнулся Тунгуан, – говорят, тётушка даже кость, найденную в утиле, кладёт в котёл, чтобы сварить бульон для братца Сяотуна.
– Ты, мать твою, не воняй здесь! – осерчала мать. – Хотите проводить, так пошевеливайся, нет – катитесь вон отсюда!
Посмеиваясь, братья Пэн деловито побежали на улицу за стремянкой, проводами, розетками, счётчиком и другими принадлежностями. В их коричневых кожаных сумках на поясе были заткнуты плоскогубцы, ножницы, отвёртки, ножи и другие инструменты, красные и зелёные, они выглядели очень внушительно. Набор таких инструментов как-то лопал нам с матерью в руки в городском проулке за заводом химических удобрений, но мать мгновенно продала их на улочке за универмагом, где торговали металлоизделиями, сразу получила тринадцать юаней и на радостях купила мне в награду печёный пирожок с мясом. Братья Пэн со всеми своими инструментами стали тянуть провода, сначала забирались под стреху дома, потом двинулись в сам дом. Мать последовала за ними. Отец, присев на корточки, стал осматривать наш миномёт:
– Миномёт восемьдесят второго калибра, японский. Если бы во время войны с японцами удалось захватить такой, можно было бы одержать большую победу.
– Пап, вот не знал, что ты в этом разбираешься! – обрадовался я. – А снаряды к нему какие? Ты видел?
– Я служил в народном ополчении, был на сборах в уезде, – сказал отец, – тогда в уездном полку народного ополчения как раз были на вооружении четыре таких миномёта, я был вторым номером в расчёте, в мои обязанности входило подносить мины.
– Так рассказывай же быстрей, – не унимался я, – расскажи, какая она, моя мина!
– Она похожа, похожа… – Отец взял палочку, начертил на земле какое-то остроконечное пузо с чем-то вроде крылышек на хвосте. – Вот такая.
– А ты стрелял? – спросил я.
– Можно сказать, стрелял, – ответил отец. – Я был вторым номером и подавал мины в руки номеру первому. Первый номер, получив от меня мину, – отец согнулся, расставив ноги за стволом миномёта и словно держа в руках эту мину с крылышками, – вот так опускал её в ствол, и она с грохотом вылетала оттуда.
Хлопушка двадцать третья
Перед храмом появились несколько человек, с головы до ног заляпанных краской, которые толкали перед собой двухколёсную тележку. Они были на свету, а мы в темноте, поэтому они не могли разглядеть нас, а мы видели их во всех подробностях. Один из них, выделявшийся высоким ростом, чуть сутулившийся старик, ворчал:
– Когда эти люди наконец наедятся?
Другой, ростом поменьше, отвечал:
– Тут мясо так дёшево, конечно, будут наедаться до умопомрачения.
– По мне, так этот праздник мясной еды нужно назвать праздником расточительства людских и материальных ресурсов, – сказал мужчина с выдающимся подбородком.
– Шуму каждый раз всё больше, денег тратится всё больше, десять лет одно и то же, да вот только не видать, насколько увеличилась торговля, сколько привлекли капитала. Впрочем, «толстопузые волки» каждый год слетаются. Мастер Хуан, куда бы нам этого «мясного духа» спровадить? – обратился малорослый за советом к сутулому старику.
Эти четверо, должно быть, из деревушки ваятелей, что недалеко от нашей деревни мясников. Люди из той деревни давно уже освоили искусство ваяния образов различных святых. Они умели создавать их не только из глины и конопли, но и резьбой по дереву. Статуя Утуна в этом храме, наверное, вышла из-под рук их предков. Впоследствии, когда было покончено с суевериями, жители этой деревни размежевались и раскололись: кто стал штукатуром, кто плотником, кто маляром. Нынче везде строят храмы, им есть где развернуться. Сутулый глянул окрест и сказал, что, может, временно поставить в храме, пусть побудет в компании с Утуном, тоже неплохо. Один – бог большой елды, другой – божество мяса, считай, этим святым по дороге? И он засмеялся.
– А годится ли так? – засомневался «торчащий подбородок». – На одной горе двум тиграм не ужиться, две лошади одних яслей не поделят, боюсь, один маленький храм тоже двух божеств не уместит.
– Эти два божества не настоящие, – подал голос коротышка. – Утун особо докучает красивым женщинам; этот бог мяса, по слухам – мальчик, которому больше всего нравится есть и который справляется с этим лучше всех. После того, как у него отец с матерью поссорились, он везде изображает духа и в этом образе вызывает всех везде на соревнование – кто больше съест мяса. Слышал, он однажды съел восемь метров колбасы, две собачьи ноги, а вдобавок десять свиных хвостиков.
– А как же иначе стать божеством? – вздохнул ещё один, худолицый. Так, болтая между собой, они подхватили лежащего плашмя на тележке двухметрового мясного божка при помощи верёвок, завязав одну на шее, другую на ногах, закрепили на две жердины и, крякнув, подняли на плечи. Сгрудившись и подняв мясного божка на плечи, все четверо еле протиснулись в храм. Верёвок у них было понавязано много, шедшие впереди ступили в ворота храма, лежащий божок то и дело с глухим стуком ударялся головой о порожек. У меня закружилась голова. Казалось, что никакой не божок, а я са