утствию камер и фотоаппаратов, что увлечённо говорили перед объективами, показывали пальцами, ничего не стесняясь – куда там до них моему отцу! Лица шагавших по обе стороны от самого главного казались знакомыми, наверное, я видел их по телевизору. Они шли рядом с главным чиновником вполоборота к нему и наперебой что-то говорили с улыбочками, похожими на сахарную глазурь, что в любой момент готова растаять.
Лао Лань, а за ним и отец выбежали из ворот. Я знал, что они давно заметили чиновников, но притаились за воротами, дожидаясь подходящего момента. Да-да, час назад они репетировали в отделе пропаганды горкома партии под руководством инструктора.
Этот инструктор, по фамилии Чай, длинный и тощий, с довольно маленькой головой, смахивал на стебель конопли, с каким-то растительным выражением на лице. Даром, что инструктор Чай тощий, глотка у него лужёная. Он говорил матери:
– Ты, почтенная Ян, – потом тыкал в нескольких девиц, которым в церемонии были отведены свои роли: – И ты, и ты! Вы изображаете начальство и идёте с внешней стороны к воротам. Вы, Лао Лань и Лао Ло, сначала прячетесь за воротами и ждёте, пока руководители дойдут до черты, которую я провёл мелом, выходите из ворот и идёте встречать. Так, начнём, порепетируем разок. – Инструктор Чай встал сбоку от ворот и громко скомандовал: – Почтенная Ян, веди их. – Девицы кокетливо крутились рядом с матерью, зажимая рты от смеха, мать тоже засмеялась. – Что за смех? – строго спросил инструктор Чай. – Что тут смешного?
Мать подавила смех, кашлянула, приняла невозмутимый вид и велела девицам:
– Так, хватит смеяться, двинулись.
Мы с сестрёнкой смотрели, как мать шла, выпятив грудь и подняв голову, в голубой кофточке и голубой юбке, с шёлковым платочком яблочной зелени на шее – очень впечатляюще.
– Помедленнее ступайте! – поправлял по ходу дела инструктор Чай. – Хорошо, правильно, вот так и идите. Лао Лань и Лао Ло, приготовьтесь, так, пошли, Лао Лань впереди, Лао Ло за ним, поестественнее. Шаг ускорьте немного. Частыми шажками, но бежать не надо. Лао Ло, голову подними, не ходи с опущенной, будто потерял что. Так, хорошо, идём.
Следуя указаниям инструктора, улыбающиеся Лао Лань с отцом встретились с матерью и девицами у белой черты. Лао Лань протянул руку, и они с матерью обменялись рукопожатиями.
– Скажите: «Добро пожаловать!», «Горячо приветствуем!», – подсказывал инструктор. – Со временем ганьбу городка познакомят вас с руководителями. Лао Лань, не надо задерживать руку при рукопожатии, пожал – и мгновенно руку в сторону, пусть Лао Ло и почтенная Ян, то бишь не почтенная Ян, а руководитель, пожмут руки.
Лао Лань отпустил руку матери и со смехом отскочил в сторону. Мать и отец неестественно стояли друг против друга.
– Лао Ло, руку-то протяни, – командовал инструктор. – Сейчас она не твоя жена, а руководитель.
Отец что-то пробурчал и, протянув руку, пожал ладонь матери. Потом выкрикнул, будто с вызовом:
– Добро пожаловать, горячо приветствуем! – И тут же убрал руку.
– Нет, старина Ло, так не пойдёт, – вздохнул инструктор. – Это называется – ты руководителя приветствуешь? Это ты ему скандал устроить хочешь.
– Когда приедут настоящие руководители, я так не смогу, – вспылил отец. – Что это за дела? Обезьяну дрессированную из себя корчить?
Инструктор понимающе усмехнулся:
– Привыкать надо, старина Ло, пройдёт пара лет, и не исключено, что твоя жена и впрямь станет твоим начальником.
Отец что-то буркнул с презрительной гримасой.
– Ладно, неплохо, давайте ещё раз.
– Нет уж, хватит, ну его, – сказал отец, – хоть десять раз, всё равно выйдет так же.
– Хватит-хватит, быть руководителем тоже не так-то просто.
Мать наигранно прикоснулась к лицу:
– Глянь, меня аж пот прошиб.
Тут заговорил Лао Лань:
– Пусть так и будет, инструктор Чай. Мы поняли, не ошибёмся, не волнуйтесь.
– Ну тогда так, – согласился инструктор. – Когда настанет нужный момент, будьте поестественнее, пораскованнее, перед руководителем выказывайте уважение, но не нужно подобострастно кланяться, как продажный пёс.
Несмотря на предварительные репетиции, когда отец вслед за Лао Ланем выбежал из ворот, это было не так же неестественно, а ещё более неестественно. Мне стало стыдно за отца. Глянешь на этого Лао Ланя – грудь выпячена, спина прямая, улыбка во всё лицо, – и тебя сразу охватывает симпатия, понимаешь, что это добрый малый, много повидавший на своём веку, сердечный и добрый по натуре человек, которому можно верить. А вот отец следовал за Лао Ланем, опустив голову, пряча взгляд и не смея никому взглянуть прямо в глаза, словно затаил недоброе; шёл, будто наступая Лао Ланю на пятки; словно спотыкаясь о внезапно появляющиеся на пути кирпичи. Руки, словно подвешенные деревянные палки, не гнулись, ни тем паче не раскачивались; европейский костюм словно скроен из жести. На лице выражение то ли плача, то ли смеха, посмотришь – и не по себе становится. Я подумал, что будь на его месте мать, она наверняка выступила бы более впечатляюще; на его месте более впечатляюще выступил бы и я, а может, даже более впечатляюще, чем Лао Лань.
Лао Лань обеими ладонями схватил руководителя за руку и стал её трясти:
– Добро пожаловать, горячо приветствуем!
Руководитель пониже рангом представил Лао Ланя большому начальнику:
– Председатель совета директоров объединённой компании Хуачан и по совместительству главный управляющий Лань Юли.
– Промышленник из крестьян! – усмехнулся большой начальник.
– Пока только «из крестьян», – скромно сказал Лао Лань. – На промышленника ещё не тяну.
– Работайте хорошенько, – сказал большой руководитель, – а то, как я вижу, среди крестьян и промышленников нет надёжной опоры.
– Верно сказано, руководитель, – подтвердил Лао Лань. – Обязательно будем хорошо работать.
Лао Лань тряхнул несколько раз руку руководителя и отступил в сторону, уступая место отцу.
Руководитель пониже рангом представил и его:
– Директор мясокомбината Ло Тун, специалист по мясопродуктам, глаз намётанный, как у Бао Дина.[66]
– Вот как? – пожав руку отца, большой руководитель шутливо заметил: – Значит, ты видишь не живой скот, а лишь груду мяса и костей?
Отец, отвернувшись, упёрся взглядом в носки туфель руководителя рангом пониже, залился румянцем и проговорил что-то неразборчивое.
– Бао Дин, – продолжал большой руководитель, – смотри в оба, нельзя, чтобы в мясо впрыскивали воду.
Отец, в конце концов, выдавил:
– Мы гарантируем…
Оба руководителя, ведомые Лао Ланем, проследовали на площадку для собраний, отец, словно сбросив гору с плеч, отступил в сторону, глядя, как руководители проходят мимо.
Мне стало страшно неловко, что у отца ничего не получилось. Хотелось выбежать, ухватить за красный галстук и с силой потаскать из стороны в сторону, чтобы вывести его из бестолкового состояния, чтобы он не стоял у дороги остолбенело, как болван. Следившие за происходящим хлынули в ворота мясокомбината вслед за шеренгами начальства. Отец по-прежнему с дурацким видом стоял у дороги. В конце концов, я не выдержал и рванулся вперёд, чтобы хоть немного спасти его репутацию, я не схватил его за галстук, а подтолкнул в спину, проговорив вполголоса:
– Пап, не надо здесь стоять! Ты должен стоять рядом с Лао Ланем! Ты должен объяснять руководителям, что и как!
Отец робко ответил:
– Там Лао Лань, его одного хватит…
Я яростно ущипнул отца за ногу и прошипел:
– Пап, ну ты впрямь разочаровал меня!
– Пап, ну ты и тупой! – поддержала меня сестрёнка.
– Иди давай! – рявкнул я.
– Эх, дети, дети, – глядя на нас, понуро проговорил отец, – вы не понимаете, что у отца на душе… Ладно, была не была, папа пошёл.
И, словно приняв важнейшее решение, широкими шагами направился к сцене. Я видел, как Яо Седьмой, стоявший сбоку у ворот обняв себя за плечи, многозначительно кивнул ему.
Торжественное собрание наконец началось. Когда Лао Лань громко объявлял о его открытии, отец подбежал к сточной канаве перед станцией контроля, зажёг факел, поднял его и махнул в сторону собравшихся. Подошёл один из репортёров, нацелив объектив на отца с факелом в руке. Никаких вопросов он отцу не задавал, но отец сказал:
– Никакой воды в мясе не будет, гарантируем.
И бросил горящий факел на кучу мяса, от которой несло тухлятиной и бензином.
Факел вроде бы ещё не упал на кучу, а от неё уже взметнулись языки пламени. В огне мне послышался тонкий и печальный зов мяса. Вместе с ним поднимался бьющий в нос запах. Этот запах был и приятный, и отвратительный. Одновременно с запахом и зовом в небо всё выше взлетали искры и извивался чёрный дым. Тёмно-красные искры казались очень насыщенными. Вспомнились языки пламени костра, на котором мы с матерью год назад жгли старые покрышки и пластиковый мусор – то пламя чем-то походило на теперешнее, но была и существенная разница. То было пламя промышленное, от горевшего пластика, химии, ядовитых веществ, а сейчас перед глазами пламя сельскохозяйственное, в котором горели животные, горела жизнь, горели питательные вещества. Мясо, хоть и протухшее, всё же оставалось мясом. Это пожираемое огнём мясо всё ещё могло вызывать ассоциации с едой. Я знал, что эту кучу мяса Лао Лань велел родителям специально закупить на рынке. Потом его перенесли в помещение, чтобы оно прогрелось и провоняло. Закупали его совсем не для того, чтобы есть, а чтобы сжечь, чтобы оно сыграло роль гибнущего в огне. То есть когда родители посылали людей на закупку мяса, его можно было есть. И, соответственно, не будь оно закуплено родителями, его могли съесть другие. Счастье это для него или несчастье? Конечно, лучшая судьба для мяса – быть съеденным людьми, которые в нём разбираются, любителями мяса, а наихудшая – быть сожранным языками пламени. Поэтому при виде того, как болезненно извивается, корчится, стонет и издаёт странные вопли мясо, в моей душе одна за другой поднимались волны торжественно-печального чувства, словно я сам был этим мясом, принесённым в жертву Лао Ланем и моими родителями. Всё э