то сделано, чтобы подтвердить: теперь наша деревня мясников больше не будет производить мясо, накачанное водой или имеющее сомнительное качество. Этим костром мы демонстрировали всему миру нашу твёрдую решимость. Репортёры снимали пламя с различных ракурсов, горящая куча мяса привлекла внимание многих зевак, ранее стоявших у ворот мясокомбината. В деревне был один человек, которого звали Шиюэ – Октябрь, его считали дурачком, но я чувствовал, что никакой он не дурачок. Железным прутом в руке он растолкал окруживших кострище зевак, протиснулся вперёд, наколол на прут кусок мяса и, подняв его, как факел, выбежал на дорогу. Кусок мяса, похожий на большую кожаную туфлю, пылал, от стекавших с него с шипением капель бензина загоралась молодая поросль травы. Шиюэ весело орал, бегая туда-сюда по шоссе. Один молодой репортёр сфотографировал его. Но репортёры с камерами не осмелились направлять на него свои объективы.
– Продаю мясо, купите мясо, купите жареное мясо!.. – вопил Шиюэ.
Впечатляющее представление Шиюэ привлекло немало взглядов. Но, как я видел, торжественное собрание шло своим чередом, большой начальник произносил речь, репортёры опять вернулись к своему делу. Я понимал, что некоторые из них с совсем детскими личиками предпочли бы снимать Шиюэ, выделывающего фокусы с горящим мясом, но они твёрдо стояли плечом к плечу, не смея спешить.
– Создание мясоперерабатывающего комбината Хуачан имеет очень важное значение… – разносилась в воздухе многократно усиленная речь большого руководителя.
Шиюэ так размахивал прутом, что движения его очень напоминали приёмы боевых искусств в театральных пьесах. Горевшее на остром конце прута мясо при этом трещало, а горящие капли бензина метеорами разлетались во все стороны. Одна из пришедших посмотреть на представление женщин грубо выругалась и схватилась за щёку. Понятно – её обожгло каплей бензина.
– Чтоб тебе сдохнуть, Шиюэ, болван ты этакий! – взвизгнула она.
Но никто не обратил на неё внимания. Все следили за Шиюэ, наблюдали за его представлением, то и дело раздавались одобрительные возгласы:
– Ай, молодца, Шиюэ, ай молодца…
Почувствовавший поддержку Шиюэ разошёлся ещё больше, радуясь устроенной суматохе. Окружающие его то прыгали, то отскакивали в сторону, демонстрируя, какие они ловкие и смелые.
– Нам нужно сделать так, чтобы народные массы начали есть мясо, не беспокоясь о его качестве, а ещё установить марку Хуачан, завоевать славное имя… – Это уже выступал с речью Лао Лань.
Временно перестав следить за Шиюэ, я стал искать взглядом отца. Мне казалось, что как директор мясокомбината, он в этот момент должен стоять где-нибудь рядом с председателем. Но он, несмотря ни на что, оставался около кострища. Сильнее всего меня раздосадовало даже не то, что он по-прежнему стоял там. Большинство людей туда привлёк Шиюэ, только несколько стариков сидели на корточках на берегу сточной канавы, словно пришли погреться у огонька. Стояли лишь двое – отец и подчинённый дядюшки Ханя в форме. В руке он тоже держал железный прут и время от времени шуровал им в огне, словно выполняя священный долг. Отец стоял, не сводя глаз с огня, он смотрел на дым торжественно и благоговейно, его европейский костюм коробился от жара и издалека казался похожим на горящий лист лотоса, дотронься до него рукой – и он рассыплется.
В душе у меня вдруг зародился страх. Мне показалось, что у отца что-то с психикой. Я испугался, что случится следующее: отец бросится в огонь и принесёт себя в жертву, как это мясо. Таща за руку сестрёнку, я бегом бросился к кострищу. В это время за нашими спинами послышались возгласы, а потом громкий смех. Я невольно обернулся. Оказалось, что плясавший на пруте Шиюэ большой кусок мяса взлетел в воздух, как огненная ворона, и опустился на крышу одного из стоявших у края дороги лимузинов. Водитель лимузина заорал от испуга, стал ругаться и прыгать, пытаясь скинуть горящее мясо, но лишь обжёгся. Он понимал, что, если не скинет это мясо, лимузин может загореться, а то и взорваться. Но беда ум родит, он скинул кожаную туфлю и спихнул горящее мясо на землю…
– Мы непременно должны установить строгие препоны и, следуя священному долгу, не позволять ни одному куску бракованного мяса покидать наше предприятие… – Полный воодушевления голос начальника станции контроля дядюшки Ханя на какое-то время перекрыл голоса на шоссе.
Мы с сестрёнкой подбежали к отцу, стали толкать и щипать его. Он неохотно оторвал взгляд от костра, опустил на нас и хрипло, словно обгоревшим в костре голосом, проговорил:
– Дети, что вы задумали?
– Пап, ты не должен стоять здесь! – воскликнул я.
– И где же, по-вашему, должен стоять папа? – горько усмехнулся отец.
– Ты должен стоять там! – указал я на место проведения собрания.
– Дети, папе это немного надоело.
– Пап, это ни в коем случае не должно надоедать, – сказал я. – Ты должен учиться у Лао Ланя.
– Вы надеетесь, что папа станет таким? – потемнев лицом, мрачно проговорил отец.
– Да. – Я посмотрел на сестрёнку. – Мы надеемся, что ты будешь ещё круче, чем Лао Лань.
– У того, кто учит песенкам, петь не получается, дети, – сказал отец, – но ради вас папа попробует.
Тут торопливо подошла мать и вполголоса взволнованно обратилась к отцу:
– Что с тобой? Сейчас твоя очередь говорить. Лао Лань велит тебе срочно подойти.
Бросив взгляд на кострище, отец без всякого желания произнёс:
– Хорошо, иду.
– А вы двое подальше от огня держитесь, – велела мать.
Отец широкими шагами направился к месту проведения собрания. Мы вслед за матерью отошли от кострища и вышли на шоссе. Там тот самый молодой водитель, натянув башмак, пнул кусок мяса, который он спихнул с крыши, да так, что тот отлетел далеко в сторону. Потом быстро подошёл к Шиюэ, который продолжал дурачиться, и пнул его по ноге. Тот взвыл, покачнулся пару раз, но устоял. Мы услышали, как водитель выматерил его:
– Что же ты, гад, творишь?
Шиюэ уставился на разъярённого водителя, потом вдруг поднял свой железный прут и замахнулся на его голову. Одновременно из его рта вырвалось жуткое ругательство. Водитель резко уклонился, и прут, поцарапав ему щёку, прошёл мимо. Побледнев от страха, водитель схватил его и, бормоча под нос скверные слова, двинулся к Шиюэ, чтобы расквитаться. Свидетели происшедшего оттащили его, уговаривая:
– Будет, будет, товарищ, он же дурачок, вам никак не пристало опускаться до него.
Водитель опустил сжимавшую прут руку, злобно выругался, вернулся к своей машине, открыл багажник, достал тряпку и принялся стирать потёк с крыши.
Шиюэ двинулся прочь, таща прут и подволакивая ногу.
Из громкоговорителя вдруг прозвучал голос отца:
– Мы гарантируем, что воды в мясе не будет.
Народ на шоссе задрал головы, словно пытаясь определить, откуда с небес раздались его слова.
– Мы гарантируем, что воды в мясе не будет, – повторил отец.
Хлопушка тридцать вторая
Знаменитая актриса Хуан Фэйюнь, в своё время красавица, как говорится, «завоёвывавшая народы и покорявшая города», была также возлюбленной моего третьего дядюшки. Так рассказывал мне десяток с лишним лет назад Лао Лань. Если бы можно было собрать все её фотографии в журналах и газетах, других печатных изданиях и афишах, то можно было загрузить ими десятитонный колёсный пароход. Так рассказывал Лао Лань десяток с лишним лет назад при самых разных обстоятельствах. Своим языком, мудрейший, он нарисовал нам целый том ярких и многообразных любовных историй третьего дядюшки Лао Ланя. Я, конечно, знаю эту красотку Хуан Фэйюнь – она была в какой-то степени талантлива, её одухотворённый образ с замашками школьницы, как унизанная жемчугами занавеска, до сих пор у меня перед глазами. Сейчас она уже не снимается, став супругой богача, матерью его сыновей и дочерей, хозяйкой роскошного особняка на горе Фэнхуаншань, но остаётся объектом внимания папарацци. Во главе её кортежа движется роскошный лимузин с карликом, от особняка проложено шоссе, потом за ним следует головокружительный спуск по вьющейся горной дороге. Если смотреть издалека, кажется, что лимузин спускается с небес. Репортёры бульварных газетёнок, где полно штампов, называли её выезды «спуском феи девятых небес в бренный мир». Она вышла из автомобиля в тёмных очках и окружённая служанками, которые несли двух её собак: одну звали Наполеон, другую – Вивьен Ли, обе неизвестной простым людям редкой породы. Торопливо пересекла увешанный хрустальными люстрами большой зал отеля по сияющему мраморному полу, отражавшему то, что у неё под юбкой – именно по этой причине отель осаждали многочисленные поклонники звёзд, да и они сами, но и по этой же причине, стремились сюда. На самом деле метрдотель уже узнал её, но не смел предавать это огласке. Он стоял, опустив голову, и его взгляд следовал за движениями её юбки. У входа в лифт она сделала знак свите с собаками не следовать за ней и вошла в лифт одна. Полупрозрачная кабина взлетела вместе с ней на двадцать восьмой этаж. Здесь располагались апартаменты для очень важных персон, были и президентские номера, в которых богачей не мог беспокоить кто попало. Она постучала, вышел какой-то мужчина. И спросил, кого ей. Она оттолкнула его и с достоинством вошла. В огромной гостиной пол был устлан лепестками цветов. Ступая по дорогим и знаменитым чёрным пионам, она привычно прошла в спальню. В центре стояла поразительных размеров кровать, по которой можно было кататься на велосипеде. Кровать была пуста, но из-за двери в ванную доносился шум воды и вырывался горячий пар. Слышались также плеск воды и женский смех. Сквозь дымку виднелась огромная ванна с приспособлениями для массажа, из неё, словно из бурлящего источника, вырывалась вода. В ней – четверо цветущих девиц и Старшóй Лань посередине. Множество красных гирлянд и выплывающих лепестков. Мы увидели, как кинозвезда вынула чёрную бутылку, швырнула в бассейн и негромко проговорила:
– Серная кислота, – с этими словами она повернулась и вышла. Девицы с испуганными воплями повыскакивали из воды, полезли из бассейна, их белые тела почернели. Тело чёрное, лицо белое. А Старш