и одновременно, первый раунд закончился вничью. Второй, когда они съели по двадцать стручков, тоже не выявил победителя. Бригадир, проводивший соревнование, увидел, как изменились их лица, в душе немного испугался и предложил, мол, давайте, ребятки, на этом и закончим, даю вам по пачке сигарет. Соперники не согласились – на третий раунд каждый получил по двадцать стручков, но, съев семнадцать с половиной, Лао Лань швырнул оставшееся на землю и сказал, что проиграл. Он скорчился, обхватил руками живот, весь покрылся потом, изо рта у него потекла зелёная (другие говорили, тёмно-красная) жидкость. Отец доел восемнадцатый стручок и собрался приняться за следующий, но как только он сунул в рот девятнадцатый, из носа у него хлынула кровь. Бригадир громко приказал одному из членов коммуны бежать в торгово-снабженческий кооператив за сигаретами и купить пару лучших пачек. Это большое соревнование по поеданию перца стало в нашей деревне одним из важнейших событий во времена народных коммун, стоило лишь завести разговор о том, как соревнуются за деньги, кто больше съест, так народ непременно вспоминает о нём. Через какое-то время в ресторанчике железнодорожной станции прошло соревнование на поедание жареного хвороста. В нём принимали участие грузчик железнодорожной станции, человек по прозвищу У Большое Брюхо, прославившийся умением поесть, и мой отец. Отцу было тогда восемнадцать, он вместе с другими членами бригады пришёл на станцию за свёклой. Покачиваясь перед ними на перроне, У Большое Брюхо похлопывал себя по животу и громогласно бросал вызов:
– Осмелится кто помериться со мной силами?
Нашему бригадиру надоел этот задира, и он спросил:
– А в чём мериться-то?
– Кто больше съест! – заявил У Большое Брюхо. – Во всей Поднебесной нет брюха вместительнее!
Наш бригадир усмехнулся:
– Ох, и горазд же ты заливать!
Стоявший рядом сообщил бригадиру на ухо:
– Ни в коем случае не соглашайтесь, это знаменитый У Большое Брюхо, каждый день здесь ошивается, столько может съесть, что три дня потом ходит не евши.
Бригадир глянул на отца и со смехом обратился к У Большое Брюхо:
– И за облаками есть облака, дружок, и на победителя найдётся победитель, а то ишь надул коровью шкуру,[71] того и гляди лопнет.
– Не веришь? – сказал У Большое Брюхо. – Так, давай померяемся.
– А как померяемся? – спросил наш бригадир, тоже большой любитель повеселиться. У Большое Брюхо указал на станционный ресторанчик:
– Вон там есть баоцзы, жареный хворост, лапша с мясом, пирожок – выбирай, что хочешь. Победитель ест даром, проигравший раскошеливается.
Бригадир посмотрел на отца:
– Ну что, Ло Тун, осмелишься сбить спесь с этого хвастуна?
– Посметь-то посмею, а если проиграю? – еле слышно произнёс отец. – Денег-то нет.
– Не проиграешь, – сказал бригадир, – да и о проигрыше переживать не стоит – ну а если случится такое, деньги бригада выплатит.
– Тогда попробуем, – согласился отец. – Давненько я хвороста не ел.
– Хорошо, пусть будет хворост, – согласился У Большое Брюхо. И толпа, галдя, направилась к ресторанчику. У Большое Брюхо держал отца за руку, и казалось, в ресторан рука об руку входят добрые знакомые, на самом же деле он боялся, что отец убежит.
– У Большое Брюхо опять явился, – засмеялась официантка, когда они вошли. – У Большое Брюхо, на какое блюдо у тебя соревнование?
У Большое Брюхо рассердился:
– Ах ты, девчонка сопливая, никакого уважения к старшим, это ты придумала называть меня У Большое Брюхо? Если по старшинству, ты должна меня уважаемым дядюшкой величать.
Официантка бросила:
– Да кто тебя так величать будет? Это почти то же, если бы меня тётушкой.
Услышав, что У Большое Брюхо опять собрался состязаться с кем-то, кто больше съест, все официантки ресторана выскочили поглазеть на происходящее. Широко раскрыли глаза и посетители. Вперёд выскочил коротышка-заведующий, вытирая руки о фартук:
– Что есть будем, старина У?
– Отвесь для начала каждому по три цзиня хвороста, – заказал У Большое Брюхо, глянув на отца. – Как тебе три цзиня, парень?
– Как угодно, – так же негромко проговорил отец. – Всё равно, сколько ты съешь, столько и я съем, так вот.
– Ну, ты, малый, даёшь! – чванливо заявил У Большое Брюхо. – Я, почтенный У, десяток лет на станции кручусь, соревновался, кто больше съест, не менее ста раз, но такого соперника мне ещё не попадалось.
– Вот тебе нынче и соперник, – сказал наш бригадир. – Этот наш молодец как-то умял за один присест сотню яиц и курицу в придачу. Три цзиня хвороста, это тебе, поди, и вполовину не наесться, верно, Ло Тун?
– Поедим, посмотрим, – сказал отец, не поднимая головы. – Чего-чего, а хвастать не стану.
– Хорошо! – возбуждённо проговорил У Большое Брюхо. – Прекрасно. Девочки, несите хворост, нужен только что поджаренный.
Тут вперёд выступил распорядитель:
– Погоди, старина У, вы должны сначала деньги внести.
– Вот пусть они и вносят, – заявил У Большое Брюхо. – Им всё равно рано или поздно придётся раскошеливаться.
Тут наш бригадир сказал:
– А ты не перебарщиваешь, брат? Ему три цзиня, тебе три цзиня, деньги за шесть цзиней хвороста нам ещё наскрести надо, но народ верно говорит: «Когда ешь свежее дерьмо, ничего страшного, если запах никуда не годится». С какой стати ты смеешь утверждать, что мы можем проиграть?
У Большое Брюхо поднял большой палец и помахал им перед бригадиром:
– Ладно, ладно, ладно, будем считать, что это я, почтенный У, переборщил и вызвал ваш гнев. Давайте так, каждый выкладывает сумму за шесть цзиней хвороста и оставляет под надзором на прилавке ресторана, выигравший забирает свои деньги и уходит, проигравший оставляет деньги и тоже уходит. Как считаете, можно так сделать?
– Ну, почти то, что надо! – сказал, подумав, бригадир. – У нас в деревне народ несговорчивый, речами грубоватый, но все люди ответственные.
У Большое Брюхо достал из кошеля на поясе несколько засаленных банкнот и положил на прилавок. Бригадир тоже вытащил деньги и положил рядом. Одна из официанток тут же принесла две чашки и накрыла ими деньги, будто боясь, что у них вырастут крылья и они улетят. У Большое Брюхо обратился ко всем:
– Ну что, господа хорошие, теперь, считай, можно начинать?
Распорядитель велел официантке, стоявшей за прилавком:
– Быстро взвесь господину У и этому парню по три цзиня хвороста, и чтоб с хорошим походом.
У Большое Брюхо засмеялся:
– Прохвосты этакие, обычно обвешивают покупателей, а как увидели, что мы на спор едим, так сразу отпускают с довеском. Вот что я вам скажу, ребятки, всякому, кто осмелится бросить здесь вызов, кто осмелится принять здесь бой: здесь не будет противника, которого легко одолеть. Как гласит пословица: «Коли живот не круглый, серп глотать не пытайся». Разве тот, кто осмелится помериться здесь силами с другими едоками, будет думать, сколько вы дадите походу или недовесите? Верно, парень? – обратился У Большое Брюхо к отцу.
Тот оставил его слова без ответа. В это время официантка внесла шесть цзиней хвороста в эмалированных тазиках и поставила на стол. Свежеподжаренный хворост высился горками, шибая в нос ароматом и распространяя жар вокруг. Отец, соблюдая приличия, посмотрел на бригадира и спросил:
– Начинаем?
Не успел бригадир что-то сказать, У Большое Брюхо уже схватил хворостину, разинул рот и откусил половину. Щёки у него оттопырились, в глазах стояли слёзы, он ни на кого не смотрел, не отрывая глаз от хвороста в тазике. Казалось, он умирает от голода. Сидевший за столом отец обратился к бригадиру и глазевшим односельчанам:
– Извините, я начинаю.
На лице его отразилось сожаление, потому что он заметил отразившееся на их лицах небезразличное отношение к хворосту. Отец ел размеренно, кусая примерно сорокасантиметровую хворостину раз десять перед тем, как проглотить. Засунув каждую в рот, он тщательно её пережёвывал. У Большое Брюхо вообще почти не жевал. Он не ел хворост, а запихивал его в какую-то пещеру. Количество еды в тазиках постепенно уменьшалось. И уменьшалось всё медленнее. Когда в тазике перед У Большое Брюхо осталось пять хворостин, а в тазике перед отцом – восемь, глотать они стали ещё медленнее, было видно, что это даётся им с трудом. На лицах постепенно просматривалось мучительное выражение. А когда перед У Большое Брюхо осталось две хворостины, он стал есть ещё медленнее. Перед отцом тоже остались две. Состязание вступило в завершающую фазу. Последнюю хворостину они съели одновременно. У Большое Брюхо встал, но сразу снова сел. Его тело страшно потяжелело. Состязание закончилось вничью. Отец сказал распорядителю:
– Я могу съесть ещё одну.
Тот возбуждённо приказал стоявшей за ним официантке:
– Быстро, этот парень может есть ещё, принеси ему ещё одну штуку.
Прибежала официантка с ликованием на лице, зажав палочками ещё одну хворостину. Бригадир спросил:
– Ло Тун, ещё можешь? Если нет, то и хватит, что нам стоимость нескольких цзиней хвороста.
Отец, ни слова не говоря, взял хворостину из рук официантки, разломал, слепил маленькие шарики и запихнул в рот.
– Я тоже хочу ещё одну, – сказал У Большое Брюхо.
– Быстро! – заорал распорядитель. – Старина У тоже хочет ещё одну.
Но приняв от официантки хворост, У поднёс его ко рту, как бы намереваясь съесть, но есть не стал, на лице появилось мучительное выражение, глаза будто наполнились слезами, он швырнул хворост на стол и бессильно произнёс:
– Проиграл я… – Он попытался встать, и действительно встал, но тут же тяжело осел, и стул, не выдержав такой нагрузки, с треском развалился. Под его задницей стул из дерева твёрдой породы рассыпался, словно слепленный из грязи.
Потом Большое Брюхо доставили в больницу, врач вскрыл живот и очень долго прочищал его от полуразжёванных кусков хвороста. Отец в больницу не попал, но всю ночь бродил по дамбе: пройдёт пару шагов, склонится и извергнет из себя порцию хвороста. А за ним увязался десяток деревенских собак, мерцавших синим блеском голодных глаз, к ним потом присоединились собаки из соседней деревни. Они устроили грызню за извергаемые отцом куски хвороста, скатывались с дамбы в воду и опять выбирались на берег. Что происходило тогда вечером, я своими глазами не видел, но в мо