– Когда высохнет, снова нанести лак, Сяо Бао, сходи к начальнику Яню, пусть напишет записку о выделении средств, скажи, что, если денег не даст, мы мясного бога унесём и поколем на дрова.
– Мастер, боюсь, зубы у меня заболят, – сказал коротышка, страдавший вчера от зубной боли.
– Мясной бог знает мои истинные намерения, – холодно усмехнулся старший.
Коротышка убежал, тряся задом. Старший вошёл в храм и прошёлся перед пятью безголовыми и безногими статуями. За ним следовал набравшийся книжного духа подмастерье. Старший похлопал по крупу Матуна – с него упал кусок грязи – и сказал:
– Ну, теперь без еды не останемся, этой статуей Утуна придётся позаниматься некоторое время.
– Учитель, – подал голос подмастерье, – боюсь лишь, что это вызовет перемены.
– Какие перемены? – округлил глаза старший.
– Учитель, – продолжал подмастерье, – вчера произошло такое крупное событие: больше ста человек отравилось мясом, сможет ли дальше проводиться этот мясной праздник? Если приостановят проведение мясных праздников, храм бога мяса не построишь. А если не построишь его, не построишь и храм Утуна. Вы вчера разве не слышали, что говорил замглавы провинции? Он в своей речи связал храм бога мяса и храм Утуна.
– Думая так, ты тоже прав, – сказал старший. – Только у тебя, шалопай, житейского опыта не хватает, многого не понимаешь. Если бы не произошло вчерашнее, в будущем году, кто его знает, может, мясной праздник и впрямь могли бы отменить. Но вчерашнее произошло, и на следующий год мясной праздник не только будут проводить дальше, но и проведут масштабнее, придумают что-нибудь. Но особенное.
Подмастерье покачал головой:
– Не понимаю, что вы имеете в виду, мастер.
– Если не понимаешь, значит, никогда не понимал, вообще-то молодым людям нет нужды понимать так много. Трудись себе, не мудрствуя лукаво, дойдёшь до определённого возраста, и тогда если дано тебе понять – поймёшь.
– Мастер, я понял, – сказал подмастерье.
Старший указал подбородком в сторону двух мастеров, трудившихся вокруг статуи мясного бога:
– Этим двум можно сработать и немного грубо, а вот переделка статуи Утуна по большей части зависит от вас.
– Мы будем стараться изо всех сил, мастер, – сказал подмастерье, – боюсь лишь, что я бездарный и не оправдаю чаяний наставника.
– Тебе тоже не надо скромничать, я в людях разбираюсь. У этой статуи божества Утуна отломаны четыре конечности, восстанавливать их – дело хлопотное. Впрочем, у меня дома есть оставшийся от предков образец, в «Ляочжае»[72] наверняка в общих чертах нарисованы их образы, но мы должны не только соблюдать традицию, но и вносить усовершенствования, а не глядя на тыкву-горлянку, рисовать с неё ковш. Взгляни на этого бога Матуна – он больше похож на лошадь, чем на человека, – сказал старший, водя руками по статуе Матуна. – Нужно, чтобы он больше походил на мужчину, иначе разве эти женщины будут бояться его до смерти?
– Боюсь лишь, мастер, многие мужчины будут приходить, чтобы похитить это изделие.
– Не может быть, чтобы Не Шестой и Лао Хань – эти два выдающихся мастера с их способностями, которые вместе изваяли духа земли, – с этим Утуном не справились бы.
– Мастер, – сказал подмастерье, – нельзя недооценивать соперника. Я слыхал, что Не Шестой послал своего сына в художественную школу учиться ваянию, и как только он вернулся, чтобы прийти ему на смену, мы уже были ему не соперники.
– Это об этом тупице речь? – спросил старший. – И не надо говорить, что он окончил художественную школу, ему и это не помогло. Чтобы ваять божеств, в первую очередь нужно, чтобы внутри жило божественное, если этого нет в душе, никакая новая техника не поможет – в его руках комок глины глиной и останется. Тем не менее мы действительно не можем относиться к этому бездумно, в Поднебесной умельцев много, ещё появится неизвестно откуда мастер экстра-класса… Поэтому отныне думать над этим делом тебе.
– Спасибо, мастер, – поблагодарил подмастерье.
– Тебе нужно подумать, как установить контакт с бывшим старостой деревни мясников Лао Ланем, – сказал старший, – этот храм Утуна его предки построили, на эту реконструкцию он, вероятно, будет жертвовать больше всех. Слышал я, что он может ещё из-за границы привлечь десяток миллионов юаней, а тому, кто изваяет статую, пожаловать, по его словам, по крайней мере, половину.
– Не беспокойтесь, мастер, – сказал подмастерье. – Моя невестка – двоюродная сестра Фань Чжаося, жены Лао Ланя, Лао Лань жены побаивается, я всё разузнаю.
Старший удовлетворённо кивнул. Старшой Лань, державший рюмку в руке, швырнул её на пол и, пошатываясь, встал. Девицы за его спиной быстро подбежали, чтобы поддержать его.
– Вы много выпили, господин, – сказала одна.
– Я много выпил? Может, и вправду перепил, а вы… – Он освободился от их рук и вытаращил глаза: – Ступайте и приведите пару женщин, чтобы мне протрезветь.
Мудрейший, вам ещё интересно слушать мою болтовню?
За три месяца до смерти жены Лао Ланя мы с ним вместе провели тайное расследование в отношении журналистов. Этим, без сомнения, остались довольны и я, и Лао Лань.
Первый журналист нарядился крестьянином, который привёл на продажу барана, таща его, худого – кожа да кости, он смешался с толпой, пригнавшей коров, овец, прикативших на тачке свиней, притащивших на коромысле собак. Зачем носить собак на коромысле? Потому что намордник на них не надеть, а не уследишь, ещё покусают кого, поэтому продавцы собак сперва скармливали им смоченный в вине пирожок, а когда те пьянели, связывали им ноги, грузили в корзины и несли. День был базарный, и продавцов скота, пришедших заранее, было особенно много. Уладив производственные дела в цехе, я с сестрёнкой прогуливался по предприятию.
После соревнования по поеданию мяса наш с сестрёнкой престиж вырос. При виде нас на лицах рабочих проявлялось искреннее восхищение. Поверженные мной Лю Шэнли и Вань Сяоцзян, увидев меня, подобострастно кланялись, в один голос называли молодым барчуком, в немалой степени это звучало как насмешка, но уважение было неподдельное. Фэн Техань сохранял ту же сдержанность, что и во время конкурса, но искреннее уважение в душе не скрывал. В связи с этим отец специально провёл со мной многозначительную и прочувствованную беседу. Он наставлял, чтобы я вёл себя скромно и осмотрительно, поджимал хвост и вёл себя по-человечески.
– Человек боится известности, как свинья боится разжиреть, – говорил он.
– Дохлая свинья кипятка не боится, – озорно улыбаясь, отвечал я.
– Сяотун, сынок, – говорил отец, полный тяжёлых дум и размышлений, – ты ещё очень молод, теперь, что бы я тебе ни говорил, ты можешь пропускать мимо ушей, только вот если нос разобьёшь, узнаешь, что стенка твёрдая.
Я сказал:
– Пап, я и сейчас знаю, что стенка твёрдая. Знаю не только это, но и то, что двусторонняя кайла ещё твёрже, и стена, как бы она ни была крепка, перед киркомотыгой не устоит.
– Сынок, – беспомощно продолжал отец, – поступай, как знаешь. Во всяком случае, я не надеялся, что вы, мои дети, будете такими, как теперь, но вы уже стали такими, и папа ничего не может с этим поделать. Отец у вас не очень хороший, в том, что вы стали такими, есть и моя отцовская вина.
– Пап, – сказал я, – я понимаю, какими, ты надеялся, мы станем с сестрёнкой. Ты надеялся, что мы, как умные, будем ходить в школу, сначала в школу младшей ступени, потом средней, закончив среднюю ступень, перейдём в высшую, потом поступим в университет, а затем поедем учиться за границу. Но мы с Цзяоцзяо не такие, пап, как и ты не такой, чтобы стать чиновником. У нас обоих есть сильные стороны, и нет нужды идти по пути, по которому прошло множество людей, по так называемому пути успеха. Пап, в народе говорят: «Мастерство всегда прокормит», мы пойдём своим путём.
Отец печально опустил голову:
– Ну, и какие у нас сильные стороны?
– Пап, кто-то может смотреть на нас свысока, но мыто не можем так к себе относиться. У нас, конечно, есть сильные стороны. Ты мастер скотину оценивать, мы с сестрёнкой преуспели в поедании мяса.
– Какая же это сильная сторона, сынок? – вздохнул отец.
– Пап, ты прекрасно знаешь, что человек не может походя съесть пять цзиней мяса, да ещё в непринуждённой манере. И далеко не случайно он может с одного взгляда почти с абсолютной точностью определить вес брутто скота и выход мяса. Неужели эти наши качества нельзя считать сильной стороной? Если даже это не достоинства, что ещё можно считать таковыми в этом мире?
Отец покачал головой:
– Мне кажется, сынок, твоя сильная сторона не поедание мяса – это способность из ложного утверждения выводить правильное решение. Тебе бы надо пойти разглагольствовать туда, где этим занимаются на высоком уровне. Может, в ООН? Поезжай в ООН, будешь там профессионально препираться с другими по пустякам.
– Пап, если посмотреть на выбранное тобой для меня место – ООН, то что мне там делать? Там все одеты по-европейски, все из себя что-то строят, я терпеть не могу ограничений, а самое главное – там нет мяса, нет мест, где можно поесть мяса, боюсь, то же самое и в раю, туда я тоже не попаду.
– Я не спорю, – беспомощно произнёс отец. – Но как говорили раньше, раз ты уже не считаешь себя ребёнком, то сам неси за себя ответственность. В будущем не жалуйся на меня, и этого довольно.
– Успокойся, пап, будущее – что оно такое? Зачем нам думать о каком-то будущем? Как гласит пословица: «Когда повозка подкатит к горе, дорога всегда найдётся, при встречном ветре корабль тоже может плыть», «Счастливому не нужно суетиться, несчастный безрассудно впадает в панику». Лао Лань сказал, что нас с сестрёнкой правитель небесный послал есть мясо, а когда мы наедимся, всё выделенное нам мясо он вернёт – никакого будущего не будет, мы думать о нём не будем!
Глядя, что отец не знает, смеяться ему или плакать, я в душе ощутил невероятную радость. Я ясно осознал, что, пройдя через соревнование по поеданию мяса, я превзошёл отца раз и навсегда. Отец, перед которым я раньше преклонялся, уже не был достоин моего поклонения. Да что там, даже Лао Лань тоже не был достоин моего почитания. Я понял одну истину: в мире всё кажется очень сложным, а на самом деле всё просто. В действительности вопрос в мире лишь один – это вопрос мяса. Людей в мире много, но, по сути дела, они классифицируются по мясу, а именно: те, кто ест мясо, и те