, кто его не ест, умеющие есть мясо и не умеющие. Умеющие есть мясо, которым оно не достаётся, и те, кому оно достаётся, но они не умеют его есть. Есть ещё испытывающие счастье от его поедания и испытывающие муку. Среди множества людей таких, как я – желающих поесть мяса, умеющих есть его, любящих есть его, и в любое время могущих поесть его, и испытывающих счастье, поев его, – таких совсем немного, и это главная причина моей уверенности в себе. Вы только посмотрите, мудрейший, стоит заговорить о мясе, я тут же становлюсь человеком, который готов говорить об этом без остановки. Знаю, людей это раздражает. Поэтому не будем на время говорить о мясе, а поговорим о переодетом крестьянином журналисте.
В драном синем халате, серых штанах, жёлтых кедах, с книжной сумкой цвета хаки через плечо, старой и битком набитой, таща тощего барана, он смешался с продавцами скотины. Халат у него был засален дальше некуда, штаны слишком длинные, вся одежда болталась, как на пугале. Волосы торчали в беспорядке, белоснежное личико, шныряющие туда-сюда глазки. Я сразу заметил его странность, но с самого начала мне даже в голову не пришло, что он может оказаться журналистом. Когда мы с сестрой проходили мимо, он бросил на нас взгляд и тут же отвёл его. В выражении глаз мне почудилось что-то неладное, и я внимательно оглядел его с головы до ног. Он уклонялся от моего взгляда, устремив глаза в небеса, а ещё вытягивал губы, посвистывая с деланой непринуждённостью. Чем дольше он вёл себя таким образом, тем больше я чувствовал, что совесть у него нечиста. Но у меня и мысли не было, что это может быть переодетый журналист, я счёл его мелким хулиганом из предместий, который стащил у земляка барана и притащил продавать. Я даже хотел сказать ему, мол, не бойся, мы тут занимаемся только закупкой скота и никогда не интересуемся, откуда он. Мы прекрасно знаем, что ни у одного быка, которых приводят сюда эти барышники из западных уездов, нет законного происхождения, но принимаем их без сбоев. Понаблюдав немного за этим человеком, я посмотрел на его барана. Это был старый домашний баран, валух с изогнутыми рогами. Шерсть только что пострижена, сразу видно, что домашними ножницами, на разную глубину, кое-где поранена кожа, остались струпья. Поистине жалкий вид, кожа да кости, к тому же стриженый, с шерстью он, может быть, выглядел чуть получше. Сестрёнку привлекли эти свежесостриженные места на теле барана, она протянула руку, чтобы погладить их. Баран испугался и рванулся вперёд, словно рука сестрёнки была заряжена электричеством. Застигнутый врасплох, этот тип пошатнулся, и баран волок его пару метров. Потом длинная верёвка выскользнула из его руки, и баран неторопливо потрусил, таща её вдоль очереди пришедших продавать скот. Он побежал догонять барана. Пытался наступить на волочащуюся по земле верёвку, но после нескольких попыток у него так и не получилось. Бежал он большими шагами, размахивал руками тоже широко, и со стороны это смотрелось очень забавно. Он будто нарочно представлялся, чтобы привлечь внимание. Когда наступить ногой на верёвку не получилось, стал ловить её руками. Но всякий раз, когда он нагибался, верёвка ускользала вперёд. Его неуклюжие и комичные движения вызывали в толпе взрывы хохота. Я тоже рассмеялся. Сестрёнка со смехом спросила:
– Брат, что это за человек такой?
– Болван, но очень забавный, – сказал я.
– По-твоему, он дурачок? – спросил мужчина с четырьмя собаками. – Похоже, он нас знает, а мы его не знаем. – Накинутую куртку он придерживал рукой и посасывал трубку. – Я считаю, никакой он не дурачок, – продолжал он, далеко сплюнув, – видел его глаза? Так и бегают во все стороны. – Мужчина глянул на меня и добавил вполголоса: – Недобрый человек, у добрых людей таких глаз не бывает.
Я понял, на что он намекает, и так же негромко сказал:
– Знамо дело – воришка.
– Вам надо бы в полицию сообщить, пусть пришлют наряд и арестуют его.
– Мы, дядюшка, – указал я подбородком на огромное сборище скота и продавцов, – такими делами не занимаемся.
– В день жертвоприношения духу земли грянет гром, везде окажется одно ворьё, – сказал он. – Я вообще-то этих четырёх собак собирался выкармливать ещё месяц, а потом продать, но дальше кормить не стал. Эти похитители собак придумали какое-то тайное одурманивающее снадобье, в собачьем загоне рассыплют – собаки тут же падают, а потом вези их за тридевять земель – только через пару дней очнутся.
– А вы знаете, о каком виде тайного снадобья идёт речь? – нарочито безразличным тоном спросил я. Потому что становилось прохладнее, городским жителям требовалось снадобье, возбуждающее любовный пыл, появились котлы с собачатиной. Нам нужно было поставлять собачье мясо в город и, стало быть, решать вопрос с его промывкой. Я знал, что у мясных собак тоже вырастают острые зубы, и, если разыгрывался собачий норов, кусались они немилосердно. Снадобье такой эффективности как раз решало бы наши проблемы. Мы могли бы сперва усыплять собак, потом подвешивать их и промывать. После промывки приведёшь их в чувство, глядишь, проблема не так уж и велика. Потому что к этому времени они растолстеют, как свиньи, утратят способность кусаться, нужно перетащить их, как мёртвых, в забойный цех, хотя тогда они ещё не мёртвые.
– Говорят, это порошок красного цвета, бросишь на землю, может послышаться глухой хлопок, и поднимается облачко красного дыма, кое-кто говорит, что он может испускать странный запах, не ароматный и не зловонный, сколько бы ни было злых собак, все от этого дыма теряют сознание. – И продолжал голосом, в котором сквозили негодование и ужас: – Они идут тем же путём, что и тётки, которые используют снотворное для похищения детей, у них секта своя есть, а мы – простые крестьяне. Откуда нам знать, как они эти порошки готовят? Наверняка из чего-то диковинного и странного, что и отыскать непросто.
Опустив голову, я посмотрел на щурящихся спьяну собак у его ног и спросил:
– Этих вином обездвижили?
– Два цзиня вина извёл, четыре пирожка им скормил, прежде чем удалось напоить, сейчас все вина с низким содержанием алкоголя, тоска одна.
Сестрёнка сидела на корточках перед этими собаками, тыкала палочкой в тёмные и влажные пасти, то и дело обнажались белые клыки, и разносился густой запах вина. Собаки иногда закатывали глаза и сонно порыкивали.
Из дальнего склада в ближайший собачий загон были доставлены весы: один человек толкал тележку, железные колёса погромыхивали, крюк с противовесом покачивался. Для удобства управления мы соорудили новый собачий загон вплотную к овечьему и свиному. Это потому, что незадолго до этого одному из рабочих нашего промывочного цеха, который пошёл в общий загон для собак, овец и свиней, ползадницы перекусали полувзбесившиеся собаки, которых долго держали взаперти. Этот человек по сей день лечится в больнице, ему каждый день делают прививки от бешенства, но кто-то в больнице тайком распространил слух, что эти лекарства давно просрочены. Сейчас трудно сказать, заболеет этот человек бешенством или нет. Принять решение о капиталовложении в строительство загона для собак нас заставила, конечно, не только необходимость держать разных животных отдельно, но и покусанный зад рабочего, ещё одной важной причиной было то, что опьянённые продавцами собаки, протрезвев, начинали бесчинствовать и крушить всё подряд. Полагаясь на свои острые зубы семейства псовых, они постоянно нападали на свиней и овец. В этом загоне содержали три вида скота, поэтому двадцать четыре часа в сутки здесь очень редко бывали минуты покоя. Наладив работу в цехе, я с сестрёнкой бегал посмотреть, что там творится. В редкие периоды затишья пара десятков собак, стоя или лёжа, занимали большую часть пространства. В другом углу загона располагались свиньи – белые, чёрные, было даже несколько белых с чёрными пятнами. В другом были бараны, козлы и несколько молочных овец. Свиньи жались вместе головой к ограждению и задом от него. Овцы тоже жались плотно друг к другу, головами наружу, а несколько баранов с большими рогами выстроились кругом, играя роль охраны. На теле большинства свиней и овец были раны, все запятнаны кровью, конечно, от укусов собак. Нам удалось заметить, что даже когда собаки отдыхали, свиньи и овцы оставались в напряжении. Самыми расслабленными были собаки, во время отдыха между ними тоже происходили стычки: то пара кобелей сцепятся шутя или всерьёз, то всё скопище собак передерётся, и тогда овцы со свиньями были тише воды ниже травы, их как бы не существовало. Два десятка собак грызлись по стаям, они катались по всему загону, собачья шерсть летела во все стороны, всё вокруг было залито собачьей кровью. Некоторые собаки получили серьёзные ранения, были даже ноги откушенные. Было видно, что это не баловство, грызутся по-настоящему. Мы с сестрёнкой обсудили следующий вопрос: о чём думали свиньи и овцы, когда началась эта яростная внутренняя война? Сестрёнка сказала:
– Ничего они не думают, потому что им всё это время было не поспать, и наконец выдалась возможность вздремнуть, пока собаки дерутся.
Я хотел было возразить ей, но, глянув в загон, увидел, что так оно и есть: свиньи и овцы воспользовались случаем, улеглись на землю, закрыв глаза, и похрапывали. Войны среди собак – редкость, гораздо чаще можно увидеть, как они с коварными улыбочками во всю морду нападают на овец или свиней. В это время несколько больших свиней и крупных баранов, набравшись смелости, нанесли ответный удар по агрессивным собакам. Подняв передние ноги и высоко задрав головы, они яростно пошли вперёд, но собаки проворно отскочили в сторону. Кто-то спросит: не хочешь ли ты сказать, что эти мясные собаки не такие глупые? Как они могут быть бдительными, как лесные волки? Да, когда их только что посадили сюда, они действительно были глупыми, но, поместив их в загон, мы в течение недели ни разу не подумали их покормить, от голода их дикая природа возродилась, и одновременно вернулись знания. Они стали сами добывать пищу, естественно, нападая на запертых с ними в одном загоне овец и свиней. Атака баранов закончилась ничем, они пошли на собак второй раз, всё так же высоко задрав передние ноги, потом подняв головы и наставив на собак большие рога. Двигались бараны неповоротливо, однообразно, их движения повторялись, как у марионеток, и собаки легко отскочили в сторону. Бараны с трудом начали третью атаку, но силы у них уже были не те, и собаки избежали нападения без всякой спешки. После безуспешной третьей атаки боевой дух баранов решительно разложился, и собаки,