евосходный план.
Однажды в погожий осенний полдень мы с сестрёнкой с ножом и ножницами в руках, задрав голову и выпятив грудь, зашли на мясокомбинат, и нас никто не остановил. Мы встретили готовившего еду Хуан Бяо и спросили, где Лао Лань. Он кивнул в сторону банкетного зала. Мы с сестрёнкой туда и направились. И услышали, как Хуан Бяо тихо бормочет нам вслед:
– Ну молодец, брат!
В банкетном зале Лао Лань и новоназначенный директор предприятия Яо Седьмой пировали с гостем из дальних краёв. Стол ломился от изысканных мясных блюд, тут были и ослиные губы, и бычий анус, верблюжий язык и конские яйца – всё на слух непристойное, но отличающееся особенным ароматом. Они испускали щекочущий ноздри запах и посылали нам привет. Мы с сестрёнкой давно уже не ели мясного, и при виде мяса сердца наши затрепетали, но мы возложили на себя важную миссию и не могли отвлекаться. Когда мы вошли, Лао Лань сразу нас заметил. Он тут же перестал громко и заразительно смеяться, нахмурился и подмигнул Яо Седьмому. Тот торопливо вскочил и пошёл нам навстречу:
– Сяотун, Цзяоцзяо, это вы? Еда в другом помещении, пойдёмте, я вас отведу.
– Это сироты двух работников данного предприятия, мы несём ответственность за их содержание, – негромко объяснял гостю Лао Лань.
– А ну отойди! – Отпихнув Яо Седьмого, я сделал несколько шагов, приблизился к Лао Ланю и торжественно начал: – Ты, Лао Лань, не волнуйся и тем более не паникуй, не надо потом обливаться, не надо, чтобы живот перехватывало, мы сегодня не убивать тебя пришли. Мы пришли, чтобы ты убил нас. – Я поиграл ножиком в руках, то же сделала сестрёнка с ножницами, и мы положили их перед Лао Ланем: – Давай, Лао Лань, мы пожили своё, пожили довольно, давай, убей нас!
– А если не убьёшь нас, то будешь сволочь последняя! – добавила сестрёнка.
Побагровевший Лао Лань с трудом выдавил из себя улыбку:
– Послушайте, ребятки, что за шутки такие международные?
– Никаких международных шуток мы с тобой не шутим и отечественных тоже. Мы хотим, чтобы ты убил нас.
На мгновенье задумавшись, Лао Лань с горькой усмешкой сказал:
– Дети, между нами существует огромное недоразумение, сейчас вы ещё маленькие и в делах взрослых не разбираетесь. Думаю, вас подбили плохие люди, но верю, что настанет день, и вы всё поймёте. Сейчас я ничего объяснять не буду, если вы ненавидите меня, то в любое время можете убить, милости прошу.
– Мы не хотим убивать тебя, с какой стати нам хотеть этого? И мы не ненавидим тебя, мы лишь не хотим жить, мы хотим лишь, чтобы ты убил нас, мы просим тебя об этом.
– Сволочь я, сволочь – пойдёт? – сказал Лао Лань.
– Нет, не пойдёт, – решительно заявила сестрёнка, – ты должен убить нас.
– Сяотун, Цзяоцзяо, милые дети, не надо скандалить, – сказал Лао Лань. – Я очень переживаю случившееся с вашими родителями, правда, очень переживаю, ни минуты покоя нет душе. Каждый миг размышляю о вашем будущем. Послушайте меня, дети, не надо капризничать. Хотите работать, я всё устрою. Хотите учиться – тоже всё налажу. Хорошо?
– Нет, не хорошо, – сказал я. – Мы ни о чём ином не думаем, только о том, чтобы умереть. Сегодня ты должен убить нас.
Мордастый бизнесмен из иных краёв засмеялся:
– Эге, какие любопытные детишки.
– Это два таланта, – улыбнулся Лао Лань гостю, а потом повернулся лицом к нам: – Сяотун, Цзяоцзяо, вы сперва идите поешьте мяса, пусть Хуан Бяо подаст вам самого лучшего, я сейчас занят, подождите немного, поговорим и обязательно найдём, как нам всё разрешить.
– Нет, не пойдёт, будь ты ещё более занятым, и то хватило бы времени на такую малость, – сказал я. – Нужно-то всего два удара – и убьёшь нас. Закончишь с этим, продолжай заниматься своими делами, мы уже нисколько твоего времени не займём. Если сейчас не убьёшь нас, мы будем каждый день приходить и беспокоить тебя.
– Я вам покажу, дряни маленькие! – отбросив всякое стеснение, рассерженно заорал Лао Лань. – Хуан Бяо, вышвырни их отсюда!
Подошедший Хуан Бяо схватил одной рукой за руку меня, другой – Цзяоцзяо и вытащил нас вон. Мы вели себя очень послушно и ничуть не сопротивлялись, но стоило ему отпустить нас, как мы снова отправлялись к Лао Ланю и, найдя его, передавали ему нож и ножницы, одновременно умоляя убить нас.
Мой авторитет с грохотом фейерверка скакнул вверх. С тех пор мы каждый день ходили на мясокомбинат к Лао Ланю и, найдя его, просили убить нас. Лао Лань распорядился, чтобы нас задерживали на воротах и не пускали. Когда нас перестали пускать, мы садились у ворот и терпеливо ждали. Стоило показаться машине Лао Ланя, мы тут же бросались к ней, становились перед ней на колени и, подняв нож и ножницы, просили его убить нас. Потом Лао Лань попросту перестал выходить с предприятия, и мы громко кричали через ворота:
– Эй, Лао Лань, Лао Лань, выходи, убей нас, эй, Лао Лань, Лао Лань, будь так добр, убей нас…
Когда никого не было рядом, мы просто сидели, а когда кто-то появлялся, мы вставали и начинали кричать. Заслышав наши крики, пешеходы часто подходили и спрашивали, что случилось. Мы не отвечали, лишь ещё громче кричали:
– Эй, Лао Лань, ну убей нас… умоляем…
Мы полагали, что пройдёт немного времени, и о нас будет рассказывать пол-уезда. На самом деле, какое там пол-уезда? Должно быть, полпровинции, полстраны, потому что заказчики мясокомбината были повсюду.
Однажды Лао Лань оделся стариком и хотел проскользнуть через ворота на старом джипе, но от него исходил особый запах, и мы с сестрёнкой издалека его почуяли. Мы остановили джип, вытащили его из-под брезентового верха и всучили ему нож и ножницы. Он взял их и со свирепым видом сказал:
– Даже если гной из фурункула не выходит, всё равно рано или поздно разболится.
Сначала он поставил правую ногу на подножку джипа, закатал штанину, наставил нож на икру – и бац! – вонзил его. Затем правую опустил, выставил левую, закатал штанину и ткнул старыми ржавыми ножницами в икру. Спустил с подножки левую и, поддерживая обеими руками штанины, стал вонзать в себя нож и ножницы, сделал пару кругов у ворот, чтобы натекло много крови. Поставив правую ногу на подножку джипа, он вытащил нож – хлынула чёрно-красная кровь – и бросил его перед нами. Снял правую ногу, поставил вместо неё левую, вытащил ножницы – полилась струйка синей крови – и бросил перед сестрёнкой. Глядя на нас, он с презрением проговорил:
– Что, сынок, слабо? Если нет, давай так ещё пару раз.
В этот миг я почувствовал, что мы опять можем потерпеть неудачу. Этот ублюдок Лао Лань таким образом поставил нас в безвыходное положение. Да, я знаю, если бы мы с сестрёнкой вонзили бы нож и ножницы себе в голени, это было бы полным поражением Лао Ланя, у него не было бы иного способа спасти репутацию, кроме как покончить жизнь самоубийством. Но вонзить нож себе в голень – это действительно страшная боль. Конфуций сказал: «Тело – это дар от родителей, нельзя нарушать преданность им». Ранить своё тело ножом и есть открытое противопоставление себя Конфуцию, то есть мы получаемся людьми невоспитанными. И когда это пришло мне в голову, я сказал:
– Ты что делаешь, Лао Лань? Думаешь, такими негодными хулиганскими штучками сумеешь заставить нас в страхе отступить? Не выйдет. Нам даже смерть не страшна, чего нам ещё бояться? Сами в себя вонзать ножи мы не можем, вот и просим тебя сделать это. Хоть ты всю голень себе изрежь, мы не можем отпустить тебя. Если хочешь безмятежности, тебе остаётся лишь убить нас.
Мы подняли окровавленные нож и ножницы и снова передали Лао Ланю. Тот вырвал у меня из рук нож и яростно забросил его куда-то далеко. В лучах солнца нож перелетел через дорогу и упал чёрт-те знает где. Вырвав из рук Цзяоцзяо ножницы, Лао Лань отшвырнул их, в лучах солнца они перелетели через дорогу и тоже где-то упали. Почти плача, он закричал:
– Ло Сяотун, Ло Цзяоцзяо, легче с дьяволом иметь дело, чем с вами! Что вам, в конце концов, от меня нужно?
– Других просьб у нас нет, – хором сказали мы с сестрёнкой, – мы всего лишь пожили на этом свете и просим тебя убить нас.
Подволакивая ноги, Лао Лань забрался в джип и умчался.
Не знаешь ли, мудрейший, кому принадлежит знаменитое речение: «Относись к человеку так, как он относится к тебе»? Не знаешь? И я не знаю, а Лао Лань знает. Из этого речения Лао Лань черпает знания, когда мы затратили так много сил, нашли нож и ножницы с помощью магнита в форме подковы, которую мы одолжили у Ли Гуантуна, занимавшегося ремонтом телевизоров, и продолжали просить о смерти, обстоятельства неожиданно изменились. Это случилось в полдень на третий день после побега Лао Ланя, когда мы с сестрёнкой сидели у ворот мясокомбината, только что прокричав в сторону свадебного кортежа нашу речовку с просьбой к Лао Ланю убить нас. К нам подошёл, выписывая ногами кренделя, какой-то коротышка с багровым носом в пятнышках, похожим на ягоду лесного боярышника, и животом, смахивающим на пивную бочку, в руке у него поблёскивал нож, каким режут быков. Подойдя, он хитровато усмехнулся – лицо бездельника, подонка и хулигана – и спросил:
– Знаешь меня?
– Ты…
– Я – Вань Сяоцзян, соревновался с тобой в поедании мяса и проиграл.
– A-а, ну ты и раздобрел.
– Ло Сяотун, Ло Цзяоцзяо, я, как и вы, отжил своё, хватит, не хочу больше жить ни минуты. Прошу вас, убейте меня. Можно ножом или ножницами, что у вас в руках, можно моим ножом, других просьб у меня нет, нет и никаких причин, просто прошу вас убить меня.
– Катись-ка ты отсюда, – сказал я. – Никакой вражды между нами нет, с какой стати убивать тебя?
– Да, – подтвердил он, – между нами действительно нет вражды, я просто хочу, чтобы вы убили меня.
С этими словами он попытался всучить мне свой нож. Мы с сестрёнкой шарахнулись от него, но куда бы мы ни направлялись, он следовал за нами. При его тучной фигуре движения были удивительно быстрыми – просто результат скрещивания кота и крысы. Как называют это создание, мы не знаем, но, как бы то ни было, отделаться от него нам не удалось.