Сообщения Чрезвычайной комиссии дополняют статья секретаря Гжатского райкома партии П. Лавриненко, корреспонденция Алексея Суркова «По лагерям смерти», статья председателя Совнаркома Латвии Вилиса Лациса, рассказывающая, что творят гитлеровцы в этой республике, письмо девушек из деревни Сосновка…
В боевых частях эти материалы вызвали бурю ненависти к фашистским изуверам. Об одном из таких митингов в Вязьме рассказала наша газета, посвятив ему целую полосу. Составили ее писатель Всеволод Иванов и спецкор Михаил Цунц.
Вот они у меня в кабинете. Я объяснил Всеволоду Вячеславовичу, что от него требуется лишь одно — написать очерк о митинге, а «комплектовать» полосу будет Цунц. Но необходимо это сделать быстро.
Это было не первое поручение редакции, с которым мы обращались к писателю. В начале войны я поручил литературному работнику редакции Льву Соловейчику переговорить с Всеволодом Вячеславовичем — не согласится ли он сотрудничать в «Красной звезде»? По этому поводу писатель сделал такую запись в своем дневнике: «…позвонил Соловейчик из «Красной звезды», попросил статью, а затем сказал: «Вас не забрали еще?» Я ответил, что нет. Тогда он сказал: «Может быть, разрешите вас взять?» Я сказал, что с удовольствием. В 12 часов 15 минут 25 июня я стал военным, причем корреспондентом «Красной звезды». Сейчас сажусь писать статью — отклик на событие…»
Сегодня я напомнил Иванову о его выступлении в одном из первых номеров газеты. Мы тогда попросили его сделать репортаж об одном из столичных митингов, и скромность задания не смутила такого большого писателя. Он понял, что газете этот материал нужен. И сейчас он тоже принял близко к сердцу просьбу редакции.
Ранним утром на редакционной «эмке» Иванов и Цунц выехали на запад, под Вязьму, в полуразрушенную, полусожженную деревушку. Митинг должен был состояться в гвардейском полку. Устроились наши корреспонденты в чудом уцелевшей избе, затем пошли по батальонам и ротам знакомиться с людьми. Через два дня состоялся митинг, а еще через два дня в газете была напечатана полоса о нем. В ней — выступления участников, их портреты и очерк Всеволода Иванова. Над всеми шестью колонками заголовок «Красноармейский митинг у стен Вязьмы».
Обращает на себя внимание статья под заголовком «Собирать памятники и реликвии Отечественной войны». Газета рассказывает о приказе командующего артиллерией Красной Армии Н. Н. Воронова. Он обязал командиров частей и соединений организовать сбор и пересылку ценных материалов, характеризующих отвагу и доблесть советских воинов. В инструкции дается перечень предметов, представляющих интерес для музея.
Не рано ли? Нет, решили мы, нужный приказ, и поддержали его.
В первые же дни войны редакция послала на Юго-Западный фронт большую группу своих корреспондентов — писателей и журналистов: Бориса Лапина, Захара Хацревина, Александра Шуэра, Якова Сиславского, Бориса Абрамова и Сергея Сапиго. Вместе с нашими войсками они отходили на восток и оказались в так называемом «киевском окружении». Вскоре мы получили сообщение, что Хацревин, Лапин и Шуэр погибли. Сиславскому и Абрамову удалось вырваться из вражеского кольца. А о Сапиго ничего не было известно: Он числился в «пропавших без вести», так и было написано в моем приказе по редакции.
И вдруг сегодня мне позвонили из Управления особых отделов и сказали, что Сапиго перешел к немцам и работает в немецкой комендатуре Полтавы.
Это был как гром среди ясного неба. Изменник родины из числа корреспондентов «Красной звезды»! Можно представить, как чувствовал себя наш редакционный коллектив, известный своим мужеством, — люди не жалели ни сил, ни самой жизни во имя исполнения своего воинского долга. Нетрудно себе представить, как убийственно чувствовал себя и редактор, который принял его на работу в «Красную звезду», пестовал его! Все годы во время войны и после меня не покидала мысль: как это могло случиться? Я вспомнил его приход в нашу газету, его работу в мирное время, его мужество в войне с белофиннами.
Первая наша встреча произошла в 1939 году. Вот он, худощавый, подтянутый молодой офицер с шевелюрой черных волос и темными искрящимися глазами, сидит у меня, и мы по-дружески беседуем. На моем столе лежит его послужной список. Нелегкая жизнь полтавского паренька в бедной семье. Трудовые и комсомольские будни. И вот он уже в гордом звании рабочего Донецкого машиностроительного завода. В те годы партийные и комсомольские мобилизации следовали одна за другой. Первая для Сергея — и он в Харьковской школе червонных старшин. Затем офицерская должность — командир взвода артиллерийского полка.
Пробегаю немногие строки первой служебной аттестации: требователен, настойчив, энергичен. Член редколлегии курсантской газеты, редактор полковой многотиражки. Потом годичные курсы редакторов при Политическом Управлении Красной Армии, и наконец, он здесь, в нашей редакции. Но Сергей не один. Он прибыл к нам на практику в составе группы, из которой мне предстояло отобрать несколько человек. Скачок большой, через много ступеней: из многотиражки — в центральную военную газету!
Сапиго это понимает, он весь в напряжении, старается ничем не выдать своего волнения.
— Под силу будет?
Он долго думает, не торопится с ответом, словно сам себя проверяет.
— Думаю, не пожалеете…
Разное впечатление производит первая встреча с человеком. Есть люди, которые всем своим внутренним свечением незримо покоряют тебя. В них сразу можно уверовать. Таким был Сапиго. Он оказался одним из немногих, которых мы взяли в «Красную звезду».
Люди познаются и в обычных делах. Но высшая проверка для человека — проверка огнем. Сергей Сапиго прошел ее с честью в войне с белофиннами. Он ушел на фронт спецкором «Красной звезды» вместе со своим другом, Александром Шуэром, литературным секретарем газеты, старшим товарищем и талантливым журналистом, учившим его литературному мастерству.
Война была недолгой, но жестокой. Судьба сохранила Сапиго, хотя он все время находился в боевых частях. Он вернулся в редакцию не только с репутацией боевого журналиста, но и отважного воина. В одном из боев на Карельском перешейке был ранен командир батальона. Случилось так, что на КП остались три человека: телефонист и спецкоры «Красной звезды» Сапиго и Шуэр. Сергей перехватил трубку и начал управлять тяжелым боем. За командирскую доблесть в бою Сергея командование фронта наградило орденом Красной Звезды. На большую войну он уехал на второй же день и снова со своим другом Шуэром. В боях под Киевом Шуэр погиб. А Сапиго?..
В 1965 году Московская организация журналистов создала Комиссию по увековечению памяти столичных журналистов, погибших на фронтах Отечественной войны, которую мне поручили возглавить. Комиссия начала поиски газетчиков, не вернувшихся с фронта, добилась учреждения во всех редакциях столицы мемориальных досок, мемориала в Центральном Доме журналистов, организовала выпуск книг «В редакцию не вернулся». Однажды я встретил Григория Кияшко, до войны секретаря газеты «Красная звезда», а в войну редактора фронтовой газеты, рассказал ему о нашей работе и спросил:
— Григорий, нет ли у тебя что-либо для нашей книги?
И вдруг он говорит:
— А о Сапиго вы не забыли?
— Как о Сапиго? — с недоумением сказал я.
И вот что он мне рассказал. Редакция фронтовой газеты, которую он редактировал в сентябре сорок третьего года, остановилась ненадолго в Полтаве. Там ему передали письмо Сапиго, адресованное мне. Это письмо Кияшко переслал в редакцию, но для себя снял копию. Он был моим соседом по дому и сразу же побежал к себе. Через несколько минут вернулся:
— Вот это письмо…
Вот что писал Сергей Сапиго в сорок втором году в полутемной каморке полтавского подполья:
«Здравствуйте, дорогой редактор, боевые друзья и товарищи славного коллектива редакции «Красная звезда»! Как бы я хотел вас видеть и каждому пожать крепко руку. Увы, меня отделяют от вас сотни километров вражеского кольца, разорвать которое я не в силах. Находясь в подземной Украине, я душою, сердцем и кровью до последнего моего дыхания был, есть и буду с вами.
А теперь опишу, что случилось со мной и моими друзьями. Не исключена возможность, что кому-нибудь из них удалось прорваться через окружение. Однако считаю своим долгом сообщить хотя бы вкратце о действиях корреспондентов и о себе.
Корреспонденты «Красной звезды» Александр Шуэр, Борис Абрамов, Яков Сиславский, Борис Лапин, Захар Хацревин, Алексей Лавров, я, а также Иосиф Осипов, Михаил Сувинский («Известия»), Яков Цветов («Правда») и ряд других попали в так называемый «киевский мешок». Мы были окружены и узнали об этом только накануне отступления наших войск из Киева. Начальник одного политотдела приказал мне организовать отряд и отправиться в обоз для охраны тыловых учреждений. Нарушение приказа грозило расстрелом. Как я ни бился, чтобы попасть в действующие части, ничего не выходило. Видя такое дело, я связался с членом Военного совета, получил разрешение покинуть обоз и примкнуть к боевой части. Но уже было поздно.
По нашему расположению — Дарницкий лес — враг открыл минометный и артиллерийский огонь. Несмотря на это, мне удалось вывести корреспондентов из-под обстрела и километров на пятьдесят прорваться в сторону своих. Здесь, под Борисовом, встретив сопротивление немцев, наш отряд разбился на группы, которые пошли по разным направлениям, чтобы, соединившись с отступающими частями, пробиваться вперед.
Со мной остались: мой неизменный друг и товарищ Саша Шуэр, боевые соратники Абрамов, Лавров, а из «Известий» Осипов и Сувинский. После всяких эпизодов и приключений мы продвинулись еще на пятьдесят километров. 21.IX.41 г. нам удалось соединиться с действующими частями 33-й стрелковой дивизии. Бойцы этой дивизии дрались, как львы. Командир дивизии Соколов умело руководил боем, опрокидывая немцев, и пядь за пядью продвигался вперед.
Немцы быстро сделали перегруппировку и начали теснить нас к болоту. Тут же на глазах бойцов героически погиб Соколов, ранен был комиссар. Боевые порядки остаются без руководства. Мы быстро организуем из тыловиков два отряда и бросаем их в бой. Это позволило на левом фланге задержать противника. Но дрогнул правый фланг, и немцы просочились к нам в тыл. Артиллерийский полк, с которым мы наступали, снялся с занимаемых позиций, и мы двинулись за ним. Несмотря на бешеный пулеметный, минометный и артиллерийский огонь, нам удалось прорвать вражеское кольцо и направиться к месту переправы. Немцы вели огонь из всех видов оружия. С водонапорной башни били два вражеских пулемета, преграждая нам путь к переправе. Полковник Воронов, авиатор, приказал мне с группой бойцов уничтожить огневые точки. Когда я выполнил эту задачу, Шуэр, Абрамов, Осипов и Сувинский с криком «ура!» бросились в переулок, где засели немцы, и давай их там колотить. Лавров, художник, тоже не дремал: залег за башню и вел огонь по немцам, делавшим перебежки.