и пламени, за наэлектризованное оружие нельзя было взяться руками. На самолете и вокруг него столько огня, что экипаж стал опасаться пожара. Наконец цель. Боевой курс — 45°. Люки окрыты. Когда надо было сбросить бомбы, оказалось, что замерз сбрасыватель. С помощью молотка и зубила лед сбили. Но заход пропал даром. Большой круг, разворот, и экипаж снова лег на боевой курс. Две бомбы устремились вниз.
Вновь на боевом курсе. Замерзший сбрасыватель с трудом, но сработал, бомба разорвалась посредине цели. Обратный путь прошел сравнительно спокойно, если не считать некоторых трудностей с радиопеленгацией. Облегченный самолет поднялся до потолка и миновал все грозы. Посадка произведена в 5 часов 45 минут, то есть через 9 часов 32 минуты после вылета».
Прочитав эту запись, Алексей Николаевич сказал:
— А у нас порой думают, что все так просто: вылетели, отбомбились и вернулись…
Под утро устроили нечто вроде позднего ужина или раннего завтрака. Вновь завязалась беседа. В ней приняли участие и летчики, вернувшиеся из полета. Толстой слушал, задавал вопросы, так нужные ему для очерка.
Уже светало, когда вернулись в редакцию. Рассказали о поездке. Показали мне то самое донесение штурмана. И помню комментарий к ним Алексея Николаевича
— Всего две странички тетради. Но сколько они сказали о трудах, напряжении сил, нервов, риске и мужестве в одном только как будто обычном полете…
Другие официальные сообщения: «Наша авиация дальнего действия произвела массированные налеты на железнодорожные узлы Гомель, Минск, Орша, Брянск и на склады боеприпасов в этих городах. К моменту налета эти железнодорожные узлы были забиты немецкими эшелонами с войсками, боеприпасами, танками, автомашинами, составами с горючим. В результате бомбежки наблюдались большие пожары и взрывы железнодорожных составов и складов с боеприпасами и горючим». В других сводках сообщалось о налетах на Брест, Днепропетровск, Кременчуг, Ялту. О них мы своих материалов не давали — ни репортажей, ни корреспонденции. Почему? Конечно, важно было громить врага, где бы он ни находился. Но он находился еще в наших городах, где жили наши советские люди. Все ли успели во время бомбежек укрыться в погребах, подвалах? Бомбардировка — не снайперский выстрел точно в цель. Отклонения от цели — иногда меньше, иногда больше — нередко случались даже у самых опытных летчиков. Не исключено, что гибли и наши люди.
В связи с этим не могу не вспомнить приказ Сталина от 17 ноября 1941 года. Хотя он был подписан в самые критические дни битвы за Москву и идея его состояла в том, чтобы создать для немцев «зону пустыни», читать его было страшно. Сталин приказал «разрушать и сжигать все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 километров в глубину переднего края и на 20–30 километров вправо и влево от дорог. Для этого бросить немедленно авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, бросить команды разведчиков, лыжников и партизанские диверсионные группы…»
Я как раз был у Жукова, когда ему принесли этот приказ, и видел, как он поверг Георгия Константиновича буквально в шок. Это был один из тех приказов Сталина, которые не выполнялись. Рука не подымалась у наших людей, чтобы совершить такое злодейство, если даже оно было бы во вред немцам!
А с налетами нашей авиации на базы немецкой армии что можно было сделать? Горькая, но неумолимая действительность войны. Как об этом писать?..
Командование одной из дивизий прислало нам с Юго-Западного фронта четыре фотографии, на которых запечатлены злодеяния гитлеровцев. Дивизия освободила совхоз имени Фрунзе на Харьковщине, и там бойцы увидели страшную картину: гору детских трупиков. Подробности трагедии в этом совхозе они узнали из рассказов девочки и одного из рабочих, чудом оставшихся в живых.
Вот они перед нами — фотографии невинных жертв немецких убийц. Больно и страшно смотреть на маленькие тельца, полузасыпанные снегом, голые детские ножки, пробитые пулями. Кто раскинул ручки, кто прижал их к груди. Многие с открытыми глазами, словно смотрят на мир и упрашивают: «За что? Почему?» Глядишь на фото, и сердце рвется на части. Не сон ли это? Мы напечатали эти снимки и к ним несколько строк Ильи Эренбурга:
«Мы знаем тысячи преступлений, совершенных немцами на нашей земле, и полны жаждой мести за муки и горе советских людей. Но каждое новое злодейство, о котором мы узнаем, еще одной жгучей каплей переполняет чашу нашего справедливого гнева. Взгляните на эти снимки: вот с кем воюют солдаты Гитлера, вот чьей кровью забрызганы разбойничьи знамена немецких полков!
Сражаясь за родную землю, за жизнь наших детей, будем помнить маленьких мучеников из совхоза имени Фрунзе.
— Смерть детоубийцам!»
Горька почта, которую мы получаем из частей. Люди рассказывают о том, что узнали, увидели и услышали на освобожденной земле. Приведу выдержки из рассказов очевидцев, напечатанных в газете:
«Политработник Е. Жидких — родом из города Тим. Вот что поведали ему земляки:
— Нет в Тиме ни одной семьи, в которой не было жертв немцев… Зверски расправились они с работником райсобеса Соколовым. Сначала расстреляли его. Когда пришли за Соколовой, у нее был при смерти грудной ребенок. Мать просила, чтобы ей дали побыть с ним хотя бы последние минуты. Но гестаповцы издевательски ответили: «Нечего ждать. Всей семьей будет легче умирать». Соколову, ее мать и грудного ребенка живыми закопали…»
«Майор Забегалов и старший лейтенант Дворецкий освобождали деревню Палкино Холм-Жирковского района на Смоленщине. От местных жителей они услыхали:
— Когда немцы отступали, они собрали 26 наших деревенских, из них 10 детей. Заперли, бедных, в двух домах. Женщин изнасиловали, детей избили, а потом подожгли дома, и все люди погибли».
В сегодняшней газете опубликован Указ о награждении орденами и медалями солдат и офицеров чехословацкой воинской части в СССР. Орденом Ленина наградили командира части Людвика Свободу, звание Героя Советского Союза посмертно присвоено надпоручику Ярошу Отакару. Эта часть, вернее, батальон был сформирован в Бузулуке. Он вступил в бой у деревни Соколово на Харьковщине. Сражался мужественно, сдерживая численно превосходящих немцев. О его доблести свидетельствует награждение 87 солдат и офицеров орденами и медалями СССР.
Через несколько дней Свободе в Кремле вручали высокую награду. Пригласили мы его в редакцию. Он рассказал о своем батальоне, о мечте вступить на землю своей родины. Но мог ли я тогда представить себе, что его мечта осуществится и что в тот час я буду рядом с ним на первой пяди отвоеванной чехословацкой земли на Дуклинском перевале? Но об этом я еще расскажу…
Накануне моего отъезда в Краснодар зашел ко мне Симонов. Принес стихотворение «Ленинград». Как заведено, при нем прочитал: стихи как стихи, не самые лучшие из того, что он сочинил. Взял карандаш, чтобы написать: «В набор». Но Симонов задержал мою руку:
— Обожди. Я дал стихи Блантеру, обещал написать музыку…
И вот сегодня они напечатаны вместе с нотами. Но песня эта не стала популярной. Симонову с песнями вообще не везет. В прошлом году мы напечатали его песню «Комиссары», тоже с нотами Блантера, и ее не запели. И даже из такого известного стихотворения, как «Жди меня», песня тоже не получилась. Музыку на нее писали многие композиторы. Увы, ни одна из этих песен не смогла сравняться в популярности со стихами.
23 апреля. Если на земле было более или менее «спокойно», то в небе вовсю развернулись воздушные бои. Особенно большой размах они получили на Кубани. Об этом я узнал, когда был в Краснодаре, из беседы с командующим фронтом И. Е. Петровым. Он сказал мне:
— Сейчас у нас на Кубани идут воздушные бои, равных которым не было, нет и, быть может, не будет. Весь цвет нашей авиации сейчас на Кубани. Здесь и Покрышкин, и братья Глинки…
Петров имел в виду воздушные бои, которые вошли в историю Отечественной войны как «Кубанское воздушное сражение», в котором наша авиация завоевала господство в воздухе. В ту же ночь я вызвал сюда по прямому проводу из Москвы наших авиаторов. И вот в газете репортажи и корреспонденции о делах «небесных» на Кубани.
Немцы стянули сюда крупные воздушные силы. Они не ставили перед собой стратегических задач: наступать в этом направлении не собирались, сил для этого не было, но в воздухе было очень жарко. Беседовал я с авиаторами, стараясь выяснить, какую же цель преследуют немцы, бросив в бой такое количество самолетов. Они по-разному объясняли происходящее. Враг задался целью подорвать силы нашей авиации и вместе с тем устрашить наш народ массовыми бомбардировками. Другие высказали такую мысль: немцы подтянули свежие силы в расчете на то, что молодые летчики пройдут здесь практику, накопят опыт. Пленные немецкие летчики, сбитые во время воздушных боев, на допросе заявили, что это их второй боевой вылет. В первый они лишь знакомились с обстановкой и даже летали без бомбовых запасов, чтобы легче было маневрировать и уходить из-под атак истребителей. Была высказана и такая мысль: немцы просто хотят отомстить нам в воздухе за свои поражения на земле.
Однако главное, если говорить о стратегической цели, состояло в следующем. Как известно, после отступления на юге немцы создали оборонительный рубеж на подступах к Донбассу, по реке Миус, так называемый «Миус-фронт», и перебросили сюда мощные воздушные силы, чтобы удержаться на этих позициях. Обо всем этом и рассказывает газета.
В корреспонденциях раскрывается и тактика немецкой авиации. Многое узнаем мы о доблести и искусстве наших летчиков. Вновь появилось имя Александра Покрышкина. Он тогда еще не был ни генералом, ни маршалом, а был только капитаном, но дела вершил незаурядные. Вот что сообщают о нем наши спецкоры: гвардии капитан Покрышкин, летевший в паре с летчиком Науменко, атаковал группу «мессершмиттов» и с первых же выстрелов сбил одного из них. Сделав горку, он увидел, что два «мессершмитта» атакуют Науменко. Покрышкин немедленно пришел на помощь товарищу и атаковал второго немца. Вражеский самолет загорелся. Продолжая полет, Покрышкин увидел еще одну группу немецких истребителей и, пользуясь преимуществом в высоте, атаковал их. Еще один — третий в этом бою — самолет врага был подожжен.