Но так ли? Ведь по этой земле в течение года дважды прошли, скрежеща, стальные гусеницы войны! И чудный, неторопливый, лукавый мир украинской земли, и люди, и войска, стоящие в обороне на Северском Донце, все не такое, каким было в прошлом году, точно век прошел, а не год, точно иное поколение пришло сюда встречать весну нового, 1943 года, вторую военную весну».
Гроссман был в этих краях в дни нашего отступления, писал о жестоких боях с врагами, и ему хорошо видны перемены, которые произошли за восемь месяцев немецкой оккупации, какие беды она принесла. Он пишет о народе, которого ничто не могло сломить, с печалью говорит о погибших, о расстрелянных в балках и оврагах, об угнанных в Германию. С презрением вспоминает предателей, изменивших родине, ставших полицаями, «мерзавцев, надевших мундир позора и взявших в руки трижды проклятое оружие».
Народ остался верен Родине — его не поколебал фашистский террор, он прямо и честно смотрит в лицо, в глаза Красной Армии. И плеть, и виселица, и подлая газетка оказались бессильны. Прошли наши люди через все испытания, очистившись от ничтожных числом иродов, которые ради жалкой подачки изменили родной стране и продали душу…
Немало в газете публиковалось очерков писателей, в том числе и Гроссмана, о первых встречах жителей освобожденных сел и городов с нашими воинами. Читать их спокойно невозможно. Но в этом очерке — новые эпизоды, впечатления, переживания. Писатель прибыл сюда спустя сто дней после изгнания немцев, но люди сами ему все рассказали. И всегда рассказчицы — старухи, пишет он, загораются, всплескивают руками, а иногда и плачут, вновь переживая те трогательные минуты. Запомнил Гроссман драматический рассказ одинокой семидесятилетней старушки о том, как ночью внезапно ворвались в село наши танки:
«Весь день немцы бегали по хатам, собирали вещи, шумели, кричали, руками махали, а к вечеру бой открылся — я под кровать залезла, это уже так, чуть бой начинается или самолеты шумят, все бабы да дети под кровать лезут. Темно уже совсем стало, и бой притих. Тут как зашумит танка, да под самым окном встала. Ну, я думаю, отбили проклятые наших, подоспели танки. Вылезла это, подошла к двери и слушаю. «Егор, заводи!» Как услышала я это — Егор, заводи, — ну, пламенем меня охватило, затряслась вся, выбежала на улицу, да как закричу: «Егорушка, сынку мой!» — ну совсем ополоумела, плачу, в хату зову, а у меня в хате холод, кроме воды колодезной и жита немолотого ничего нет».
Очерк пронизан воспоминанием о Сталинграде. И это понятно. Не исчезли и не могли исчезнуть из памяти, из души писателя трудные, грозные сталинградские дни и ночи. Уже после войны, в 1950 году, на обсуждении романа о Сталинграде «За правое дело» он говорил:
— Я был хроникером сталинградских событий. Три месяца я ходил по этой земле и три месяца слушал и наблюдал героические дела, но видел и то, что меня особенно восхитило, — быт наших людей. И для меня одна из сильных сторон сталинградской обороны — то, что героизм наших советских людей сопряжен с какой-то бытовой естественностью и чистотой.
Немало времени и теперь Василий Семенович провел в войсках, занимающих оборону на берегах Северского Донца. Был на переднем крае обороны, на огневых позициях противотанковых пушек, в дзотах и через узкую щель смотрел на другой берег, где немцы, страшась наших снайперов, и носа не высовывали, был в солдатских землянках — вот откуда та уверенность в исходе предстоящих сражений, которая пронизывает заключительные строки очерка:
«В самой украинской весенней ночи, звездной и тихой ночи словно чудится напряжение бесшумно приближающегося часа жестокой, решающей, битвы. Народ и армия созрели для этого часа».
Вчера в Москве группе партизан Белоруссии, Орловской и Смоленской областей вручали медаль «Партизан Отечественной войны». На этом торжестве присутствовал фоторепортер Александр Капустянский, сделал много портретных снимков и принес их в редакцию. Из всех мы выбрали один — могучего старика с проседью в шапке-ушанке с красной лентой — белорусского партизана В. И. Талаша. А на второй день в редакцию позвонил офицер, назвался внуком партизана и спросил его адрес.
Встреча деда с внуком состоялась в редакции. Мы были потрясены: деду Талашу 99 лет! Он партизанил еще в годы гражданской войны, вместе с сыновьями боролся против чужеземных захватчиков. Дважды попадал в лапы врагов, дважды выводили его на расстрел. Отважный партизан в первый раз бежал, в другой — раскроил череп конвоиру, выхватив у него винтовку.
— Собрал тогда отряд человек триста, — рассказывает дед Талаш. — Оружия у нас хватало: немцы в тот год из России отступали. Люто бились мы с ними. Платил я им за все свои обиды…
Так и теперь гремит в Полесье слава старейшего партизана. Многое он рассказал своему внуку. Расставаясь, дед с внуком дали друг другу клятву сражаться с немцами, пока хоть один фашист останется на нашей земле.
Рассказ об этой встрече в редакции был опубликован в газете под заголовком «Дед Талаш и его внук».
И еще одна партизанская быль. Петр Павленко передал из Краснодара очерк «Семья Игнатовых» — об одном партизанском отряде, который по праву можно назвать легендарным, единственным в своем роде за всю войну.
Жила в Краснодаре до войны мирная инженерная семья. Глава ее — Петр Карпович Игнатов, большевик с 1913 года, партизан гражданской войны, механик по профессии, сын механика. Своих сыновей он направил по этой же, ставшей наследственной, дороге. Когда осенью сорок первого года немцы приближались к Ростову, Петр Карпович собрал своих сыновей на совет. Решено было готовиться к партизанской борьбе. Стали сыновья и их друзья изучать партизанское дело — прежде всего минирование. А когда в 1942 году немцы были у ворот Кубани, Игнатов увел в горы отряд, в котором восемь человек из десяти имели высшее образование. Одних инженеров 11 человек, да еще 6 директоров заводов. Так и называли — «Отряд советской интеллигенции». Старшей медицинской сестрой пошла Елена Игнатова.
8 августа отряд вышел из Краснодара, а 20 августа провел первую операцию. Много удалось сделать отряду, но седьмая операция стала для семьи Игнатовых трагической. Отряд получил трудное и опасное задание — заминировать железнодорожное полотно в глубоком тылу врага. Группу вел Петр Карпович Игнатов, взяв с собой и обоих сыновей. Операция прошла удачно. Отряду удалось взорвать эшелон с немецкими солдатами, но оба сына погибли.
Двадцать седьмой операцией отряда имени братьев Игнатовых — так с того дня стали его называть — было возвращение в Краснодар. Вскоре братьям Игнатовым было присвоено звание Героя Советского Союза. Но еще до того Кубань увековечила память своих сыновей, присваивая их имена школам, улицам, институтам, чтобы люди ходили по улицам Игнатовых, учились в школе Игнатовых и трудились на предприятиях их имени, чтобы слава братьев-партизан никогда не уходила из живой жизни на освобожденной кубанской земле.
ТАСС передает сообщение о Тунисской операции наших союзников, завершившейся капитуляцией итало-немецких войск в Северной Африке. Газета откликнулась на эту победу статьей Ильи Эренбурга. Он отдает должное союзникам, пишет, что не следует преуменьшать итогов африканской кампании: «Мы можем с гордостью подумать о победе наших союзников. Мы сделали много для этой победы — под Сталинградом, на Среднем Дону, в Донбассе. Мы не дали Роммелю подкреплений: мы похоронили эти подкрепления в русской степи… Мы помогли нашим друзьям немецкими могилами, двумя годами боев».
Как и раньше, Эренбург не смог удержаться, чтобы не бросить упрека союзникам в том, что свое обещание открыть в Западной Европе второй фронт они не сдержали. Но сказано это на этот раз очень деликатно: «Конечно, мы знаем, как далеко от Туниса до Берлина. Мы знаем, что на пути к победе пройдены только первые шаги… Африка закончена. Предстоит Европа».
О том же пишет подполковник Бабаев в статье «Фашистский миф об «атлантическом вале» — о «вале», которым Гитлер пугает наших союзников. Автор убедительно доказывает, что немцам его не построить и что напрасно они пытаются навести страх этим мифическим препятствием.
14 мая. На фронтах значительных событий нет. Но не скажу, что в эти дни в газете нет значительных материалов. Они есть. Начну с авиации. Вот, к примеру, большая статья Николая Денисова «Авиация над полем боя». Речь идет об авиационном наступлении. Этот термин родился в конце сорок второго года, когда впервые оно было осуществлено под Сталинградом. В статье раскрыта сущность авиационного наступления, его тактические особенности, то есть обобщен боевой опыт.
Прочитал я статью и говорю Денисову:
— А что скажет Новиков? Будет у нас расхождение или нет?
— Думаю, что на этот раз не будет, — ответил Денисов.
Денисов как в воду смотрел. Позвонил мне А. А. Новиков, командующий ВВС Красной Армии, заместитель наркома обороны, и очень похвалил статью:
— Пытливый человек у вас Денисов, — сказал он.
А что касается расхождений между нами и ВВС, они были по поводу асов. Авиационные начальники считали, что нечего нашим летчикам присваивать иностранные названия. Свое подберем. Но так и не подобрали, да и ни к чему было. Мы же продолжали их именовать асами. Как раз сегодня получили корреспонденцию Земляного «Бой аса» — об опыте боевых действий одного из асов, лейтенанта Сытова.
Наш спецкор Прокофьев написал о зенитчиках. О них, надо признаться, мы совсем мало писали, тем и полезна его корреспонденция «Маневр зенитных батарей». Обосновывая свои рекомендации, спецкор приводит поучительный пример грамотных действий зенитчиков во время боя под Новороссийском. На один из участков фронта были выдвинуты батареи майора Пасько. В короткий срок зенитчики заняли и оборудовали огневые позиции, хорошо замаскировались. Рано утром появился немецкий разведчик. Он кружился над нашими позициями, но зенитчики не открыли огня. Прошло минут тридцать, и снова показался тот же самолет, и опять зенитчики огня не открыли. А еще через десять минут наблюдатели сообщили, что приближаются 13 немецких бомбардировщиков. Массированный удар наших батарей последовал в тот момент, когда самолеты противника готовились пикировать на цель, и явился для немцев полной неожиданностью. В рзультате пять вражеских самолетов было сбито.