Поскольку зашла речь об авиации, необходимо отметить и корреспонденцию Василия Коротеева «127 тысяч рейсов». Это — о 87-м гвардейском полке так называемой транспортной авиации полковника Чанкодадзе. Если сложить все, что налетали экипажи полка за два года войны, вырастет головокружительная цифра — 18 миллионов километров. Дел у них множество, и самых разнообразных, но особо полк отличился бомбометанием переднего края врага, аэродромов, штабов и других объектов знаменитыми самолетами «У-2» — армейский народ прозвал их «кукурузниками», объясняли это тем, что они так низко и скрытно летали, что за кукурузным полем их и не видно было.
Еще осенью 1941 года полк одним из первых начал боевые операции. Личный состав полка — старые летные волки, облетевшие все воздушные трассы страны на самолетах гражданской авиации. Они быстро овладели техникой ночного бомбометания. С улыбкой вспоминают летчики, как в начале бомбы загружались в кабины самолетов «У-2» и техник, сидевший позади пилота, руками сбрасывал их на цель. Позже приделали автоматические сбрасыватели, как на настоящем бомбардировщике. Особенно напряженно пришлось поработать летчикам полка в дни обороны Сталинграда. В этом полку в те дни и побывал Симонов и написал очерк «Рус-фанер». Так называли эти самолеты немцы, которым они сильно досаждали. За истекшие с того времени полгода — новые успехи. Стоит отметить, что за все часы ночных вылетов в тыл врага полк Чанкодадзе не потерял ни одного самолета.
— Вот вам и «транспортная авиация», — с добродушием говорили и на фронте, и в тылу страны!
В «Красной звезде» — новые темы, до которых в дни горячих боев руки не доходили. И не потому, что они были уж столь «мелкими». А в эти дни — дни затишья — дело иное. Находят освещение многие вопросы фронтовой жизни и быта.
К таким материалам надо отнести статью Петра Павленко «Офицер и ординарец». Тема затрагивает огромный пласт армейских кадров — от командиров рот до самых высоких военачальников, а вместе с тем и многих рядовых и сержантов. Писатель вспомнил старые времена: еще при царе Алексее Михайловиче, отце Петра Великого, было заведено, что нижние чины назначались на один день дежурными при оружейном приказе и на съезжем дворе для исполнения разных поручений своего командира. Назывались эти нижние чины дежурными денщиками. При Петре роль денщика выросла. Они числились в его свите, и звание царева денщика считалось в ту пору очень высоким. Впоследствии многие денщики Петра стали крупными военными и гражданскими деятелями — знаменитый Меншиков, П. А. Толстой, Ягужинский и другие. Со временем роль денщика, названного ординарцем, ограничилась преимущественно бытом офицера.
Многие ординарцы оставили по себе добрую память и вошли в военную историю. Автор называет, например, Прохора Дубасова, бывшего в течение ряда десятилетий денщиком Суворова. Примечательны были их взаимоотношения. Суворов и Дубасов, великий полководец и рядовой солдат, были связаны теснейшей дружбой. Жили они не как барин и слуга, а как близкие боевые товарищи, один из которых командовал армиями, а другой начальствовал над походным бытом своего командующего. Писатель приводит и другие жизненные факты, рожденные на поле боя: и как ординарец выносил под убийственным огнем раненого командира, как порой прикрывал его своей грудью и «нянчил» больного, как свое дитя.
Правда, отвечает автор, в дореволюционной русской литературе есть немало страниц об офицерах — кулачных дел мастерах, помыкавших своими ординарцами… Боевой товарищ офицера часто превращался в обыкновенного слугу при семье командира. Он нянчил офицерских детей, был поваром и прачкой, истопником и лакеем. Существо темное и забитое, дореволюционный денщик вызывал к себе только сострадание.
Красная Армия строится на совершенно иных началах, и у нас немыслимо существование денщиков. Ординарцы, которые заняты бытовым обслуживанием и помощью в служебной работе командиров, — это люди другого типа, помощники по быту и службе в условиях полевой жизни командира.
Павленко приводит разительный пример с ординарцем Чапаева. Это и адъютант, и порученец, и организатор быта. Жизнь рядом с Чапаевым многому научила его, расширила его умственный горизонт и незаметно подготовила для самостоятельного военного дела. Автор приводит примеры воинской доблести ординарцев, товарищеских взаимоотношений с командиром. Нет ничего хуже, подчеркивает он, если ординарец превращается в разудалого, махнувшего на дисциплину, пользующегося своей близостью к начальству и начинает помышлять о себе как о человеке, который все может и старше которого никого нет. И здесь, конечно, прямая вина командира…
В кратких словах статья определяет обязанности и долг ординарца: «…Быть ординарцем — это значит взять на себя нелегкое, но почетное дело помощи командиру и защиты его в часы опасности. Хороший ординарец помогает своему командиру воевать, освобождая его от бытовых забот, помогает ему в служебном деле, создавая такие условия, которые бы с наибольшей полнотой сохраняли работоспособность командира».
Можно сказать, статья — кодекс работы и поведения ординарца, взаимоотношений командира и ординарца. За всю войну это было, пожалуй, единственное выступление на такую тему, чем и примечательно и важно оно.
Илья Сельвинский снова выступает с лирическими стихами. Не так давно мы напечатали его стихотворение «Русская девушка», а ныне в его новых стихах можно прочесть исповедь летчика, у которого после катастрофы в воздушном бою лицо было сильно обожжено. В поле к пилоту подошла девушка — врач или сестра, однако мог ли он вообразить, что эта короткая встреча оставит такой глубокий след в его памяти и чувствах!
………………………………….
Ну да, мы просто встретились глазами,
А рядом проросла голубизна.
И все. И только. Встретились. Не боле,
Но этот взгляд мы унесем в семью:
Я в жизнь ее вошел своею болью,
Как радостно она вошла в мою.
………………………………….
Твое останется твоим. Молчи.
Я лишь сорву вот этот. Голубой.
И жарко вспомню где-нибудь в походе,
Что как-то в поле я нашел любовь,
Как бирюзовый василек находят.
Стихи о возвышенной любви. Что ж, на фронте, где порой деревенеют сердца, чувства, нужны и такие стихи…
Новый, очень дорогой для нас автор пришел в нашу редакционную семью — Михаил Зощенко. Имя его, большого писателя, было хорошо известно всем. Узнали мы, что в Ленинграде он встречался с партизанами, пишет о них, и попросили Михаила Михайловича прислать нам что-нибудь партизанское. Он сразу же откликнулся и передал нам новеллу, которая была опубликована под заголовком «Портрет».
История, которой посвящена его новелла, необычайная. В немецком лагере томятся четыреста человек. Условия жизни страшны настолько, что люди подходят к проволочным заграждениям, чтобы часовые их убили. Но вот однажды пришел в лагерь немецкий офицер и говорит:
— Господа, судя по регистрации, среди вас имеются художники. Господа художники, выйдите вперед. Мне надо с вами поговорить.
В лагере действительно сидели студенты из Академии художеств. Они рыли окопы и попали в окружение. Одиннадцать пленных вышли из строя, к ним обратился офицер:
— Кто из вас, господа, возьмется написать портрет нашего генерала? Он нужен к его пятидесятилетию.
Офицер обещал за портрет золотые горы. В ответ всеобщее молчание. Но после долгих уговоров., обещаний, угроз из строя вышел молодой художник Сережа К. Он берется нарисовать портрет генерала. Все с изумлением посмотрели на Сережу, а кто-то ему тихо сказал: «Подлец!»
Много дней он рисовал портрет. Его переселили в генеральскую избу на краю деревни, хорошо кормили. А финал последовал неожиданный. На последнем сеансе, когда художнику оставалось дорисовать какие-то детали, Сережа убил своего натурщика, неторопливо вышел из штаба и скрылся в ближнем лесу, и вскоре оказался в партизанском отряде…
И чтобы у читателя не было сомнений, что эта новелла — не выдумка автора, он заключил ее такой строкой: «Вот эту подлинную историю мы вам и рассказываем. Искусство и ненависть побеждают».
По традиции в последний день месяца опубликован очерк Николая Тихонова «Ленинград в мае».
«Над Ленинградом весенняя прелесть белых ночей» — так автор начинает свой очередной очерк…
Странное противоречие — в сводках Совинформбюро снова: на фронтах ничего существенного не произошло. А как в Ленинграде? Ответ мы находим в очерке Тихонова: «…Налет на Ленинград. Немецкие воздушные разбойники стараются прорваться к городу. На том, низком берегу вспыхивают зарева, оттуда доносится тяжелый, прерывистый рев. Это начался обстрел города одновременно с налетом… Гремит Ленинград, гремят оба берега. В воздухе завывание снарядов, шелест и свист, взлетают всюду ракеты белые, красные, зеленые… От очарования тихой ночи не осталось ничего. Над вражеским берегом раздается страшный взрыв, и выше леса вздымается чудовищное пламя, которое бушует, вздымаясь вверх. Над вашей головой проносятся самолеты. Чьи они, невозможно разобрать. Все гудит и ревет, стреляют оба берега, стреляют вблизи и вдали. В небе звучат пулеметы. Там идет воздушный бой. И в это время с неба опускаются, как огромные тюльпаны, осветительные ракеты. Вы не можете понять, откуда они берутся. Часть из них наша, часть вражеская — все перепуталось в этот час. Вы угадываете, что одновременно происходит несколько самых различных операций… Здесь город дышит яростью и гневом. Все ярче вспыхивает кольцо его батарей, все чаще в воздухе скрещиваются нити трассирующих снарядов. Все гулче доносится канонада. Ленинград и отсюда кажется вулканом, извергающим огонь…»
Николай Семенович продолжает: «Несмотря на мрачное величие этого зрелища, вы не можете не сказать, что здесь нужен правдивый, сильный мастер, который смог бы передать своей кистью все, что видит глаз…»
«Правдивый, сильный мастер»! Он и есть — Николай Тихонов! Так мы и сказали в «Красной звезде»: