приводило нередко к окостенению партийной жизни. Макаров решил на свой страх и риск нарушить это заскорузлое правило. Он открыл командиру роты, беспартийным однополчанам все партийные «секреты». Он не только познакомил командира роты с партийными решениями, но вместе с ним составил план партийно-политической работы. Считавшееся крамолой Макаров сделал нормой своей работы.
Михаил Зотов в своем выступлении в газете поддержал линию Макарова, сделал ее через газету нормой поведения и работы фронтового партийного работника. Дальновидный и смелый шаг корреспондента!
Второй, тоже важный, вопрос встал перед Зотовым во время пребывания в других соединениях. Оказывается, кое-где парторгов рот поставили в ложное положение упраздненных политруков. Некоторых из них даже освободили от командования отделениями, от несения всякого рода нарядов и расквартировали в одном блиндаже с командиром роты либо в особой, специально для парторга вырытой землянке. Словом, пытались превратить их в «штатных» политработников. Что же получилось? Парторг отрывается от бойцов, незаметно для себя с каждым днем все хуже и хуже чувствует биение пульса ротной жизни, отстает от товарищей в боевой подготовке. И, наконец, главное — в момент боя он может оказаться не у дел, устранившись от своих прямых обязанностей рядового бойца или командира боевого расчета.
10 июля. Оперативная сводка за минувший день: «Наши войска на орловско-курском и белгородском направлениях вели бои с противником, продолжавшим наступление крупными силами пехоты и танков… Подбито и уничтожено 193 немецких танка и сбито 94 самолета…»
Опубликованы репортажи наших корреспондентов.
Орловско-курское направление. Характерной особенностью обороны наших войск является стойкость и маневренность. Спецкор приводит такой пример: вчера около полудня немецкие танки, встретив мощный отпор, неожиданно изменили направление удара, повернули в другую сторону, стремясь обойти обороняющиеся части с фланга. Однако наше командование наперерез вражеским машинам бросило несколько артиллерийских батарей. Их быстро развернули. Орудия были так установлены, что прорвавшиеся немецкие танки попали в огненный мешок и оттуда уже не могли выйти. Более двадцати машин запылало в первые же минуты.
Белгородское направление. Ценою нескольких сотен подбитых танков противнику удалось в двух местах прорвать нашу оборону и продвинуться вперед. Обычно их танковая атака строится по такому образцу: впереди идут от 20 до 30 «тигров», за ними — самоходные орудия, затем вперемежку с пехотой идут танки старых марок. Одновременно на ответвлениях дорог действуют мелкие группы легких и средних танков.
Сражение в воздухе. С неослабевающим упорством идут схватки в воздухе. Немцы, сосредоточив крупные силы своей авиации, в отличие от прошлого поставили перед собой одну задачу: помощь танковым и пехотным частям. Поэтому все воздушные бои протекают в полосе нескольких километров вдоль линии фронта…
О стойкости и мужестве советских воинов. Павел Трояновский встретился с командующим артиллерии Центрального фронта генерал-лейтенантом В. И. Казаковым, старым знакомым еще с Московской битвы. Генерал рассказал о подвиге воинов 3-й истребительной противотанковой бригады полковника Рукосуева:
— Бригада уничтожила за один день тридцать танков. На второй и третий день отличилась батарея капитана Игишева: она сожгла семнадцать танков. Из всей бригады осталось одно лишь орудие и при нем трое героев. Командование уже не существующей, но все же сражающейся батареей принял старший сержант Скляров. С оставшимися артиллеристами он поджег еще два танка и заставил немцев отступить. Но и сам погиб от вражеской бомбы…
А затем Казаков протянул корреспонденту лист бумаги:
— Вот прочитайте. Интереснейший документ. Его бы в музей на обозрение всем.
Это было донесение полковника Рукосуева. Были там трагические строки: «…Несмотря на ряд атак, наступление противника приостановлено. Первая и седьмая батареи дрались храбро, но погибли, не отступив ни на шаг. В первом батальоне противотанковых ружей 70 процентов потерь». И заканчивается донесение такой строкой: «Буду драться. Или устою, или погибну».
Борис Галин и Павел Милованов прислали корреспонденцию под заголовком, который больше всего ждали и который волновал всех — от командующего до солдата, — «Тигры» горят…» Несмотря на большие потери и неслыханный накал боя, оптимизм, вера в победу не покидали наших бойцов. Корреспонденты подслушали разговор командира батареи с командиром орудия старшим сержантом Дороховым, на счету которого четыре подбитых «тигра». Комбат спросил:
— Ну, как «тигры»?
Дорохов ответил известным афоризмом, только заменив «черта» на «тигра»:
— Не так страшен «тигр», как его малюют немцы…
С каждым днем в газете все больше и больше имен героев Курской битвы. В одних случаях — их имена. В других — рассказ о самом подвиге. Впечатляет в этом отношении рассказ Трояновского о встрече с командиром батареи Петряковым. В дивизии Снегурова корреспондент прочитал одно из донесений:
«В бою восточнее станции Поныри отличилась батарея 540-го легкого артиллерийского полка старшего лейтенанта Петрякова. Чтобы помочь пехоте сменить позиции, Петряков вывел свои орудия из укрытия на прямую наводку. В быстротечном бою батарея старшего лейтенанта уничтожила четыре танка, самоходное орудие и до пятидесяти гитлеровцев. Наблюдавший бой командующий 13-й армией генерал-лейтенант Пухов тут же вручил старшему лейтенанту орден Красного Знамени».
Петряков! Знакомая фамилия. Уж не Федор ли? С Петряковым Трояновский впервые встретился в октябре сорок первого года на Тульском шоссе. Не раз потом находил его на фронте. Получал его письма. В общем, можно сказать, подружились они. И вот снова встреча. Как это было? Вечером корреспондент перебрался в стрелковую дивизию и стал разыскивать Петрякова. А в это время в блиндаж комдива прибыл генерал Пухов. После краткого разговора командарм приказал:
— Через двадцать минут доставить мне старшего лейтенанта Петрякова!
Вот это удача, обрадовался Трояновский. Но в то же время… Неужели Федор что-нибудь натворил? Через минут пятнадцать у блиндажной двери раздался знакомый Павлу голос:
— Разрешите…
Командующий, прикрывший от усталости глаза, вздрагивает:
— Входи, входи…
Петряков входит и останавливается перед генералом.
— Здравствуй, здравствуй! Не надо мне рапорта. Дай-ка я на тебя получше посмотрю.
У Федора забинтована голова, на перевязи левая рука. Он бледен. И только глаза прежние — в них так и прыгают озорные огоньки. Корреспондента он еще не видит. Командарм говорит ему:
— Ну и здорово ж ты, товарищ Петряков, шарахнул по фашистским самоходкам! Я уже думал, что они, проклятые, такого сейчас наделают, что и суток не хватит, чтобы расхлебать. А тут откуда ни возьмись — твоя батарея… Дай-ка я обниму тебя.
После этого командующий задумался. Затем сказал:
«Красное Знамя» я тебе восьмого числа вручил, верно? А за сегодняшний подвиг получай «Отечественную войну» первой степени! И надевай еще по одной звездочке на погоны! И Пухов тут же прикрепляет к груди Петрякова орден, а его адъютант достает из коробки две звездочки.
— Так воюй, капитан, и живи долго!
Командарм вышел. Трояновский уж было кинулся к Федору, как тот вдруг зашатался… И упал на руки командующего артиллерией. Вызвали врача. Тот, осмотрев Петрякова, сказал:
Большая потеря крови и предельное перенапряжение. Подлежит немедленной отправке в санчасть.
Так мне и не удалось поговорить с Федором, — рассказывая мне об этой встрече, пожаловался Трояновский. Но зато я увидел его, узнал, как он воюет…
Много написал Симонов в эти дни. Вот его очерк с полей Курской битвы «Охотник за «пантерами». Выпукло нарисовал он портрет танкиста, поджегшего в эти дни четыре «пантеры»:
«Это двадцатитрехлетний, невысокого роста крепыш с загорелым лицом, с веселыми серыми глазами и озорными повадками, оставшимися у него еще с тех пор, когда он, круглый сирота, беспризорничал и кочевал по детским домам. Это русский человек веселого, неукротимого нрава, в котором, как часто бывает, вечный задор сочетается со смекалкой. Он всегда вызывается на самые опасные дела и выполняет их с великой хитростью и осторожностью. Именно сочетание этих двух свойств и позволило ему больше всех в части за последние дни насолить немцам. Сейчас он весь охвачен чувством удовлетворения от того, что все-таки ухитрился и нашел способ сжечь, казалось бы, неуязвимые немецкие машины. Он весь горит желанием рассказать об этом как можно скорее и как можно точнее».
Ерохин вспомнил о своей первой встрече с «пантерой», о том, как он «влепил» ей в лоб три бесполезных снаряда; как затем сманеврировал и всадил еще два снаряда, от которых вражеская машина загорелась: он нашел слабое место в «пантере» дополнительные бензиновые баки и понял, что надо бить по бортам напротив этих баков и тогда «песенка той «пантеры» будет спета». Рассказал и о том, как долго ему пришлось возиться с той «пантерой», где сидел, «видимо, опытный немец».
Передавая этот рассказ, Симонов в заключение от себя добавил: «Охотник за «пантерами», как называют Ерохина товарищи, еще раз улыбнулся своей озорной, лукавой улыбкой русского человека, который, как ни будь хитер немец, все равно перехитрит его. И в эту минуту мне показалось, что, может быть, его прадедом и был как раз тот самый тульский левша, который блоху подковал, — хитрый и смелый русский мастеровой человек, которому, как из ис, тории известно, пальца в рот не клади».
Очерк «Охотник за «пантерами» занял на газетной полосе две полных колонки, но ночью, когда полоса уже была подписана, пришло официальное сообщение о бомбардировке нашей авиацией железнодорожного узла Орел и складов противника вблизи Болохова. По правилам, сочиненным наверху и связавшим нас, редакторов, по рукам и ногам, их положено было печатать только на третьей полосе и только на самом верху, то есть там, где стоял очерк Симонова. Переверстывать полосы уже было некогда, пришлось очерк сократить на эти самые двадцать пять строк. Ничего не поделаешь, но очень было жаль сокращенного абзаца, который я привожу теперь: