— Именно так.
— А когда оно закончится, что тогда?
— Когда оно закончится, доктор Редвинг, у меня не останется никаких дел. — Пюнд с трудом встал и взял трость. — А теперь я предпочел бы вернуться в свой номер, если вы не против.
Они вышли вместе.
На другом конце деревни из озера появились полицейские водолазы. Реймонд Чабб стоял на поросшем травой берегу и смотрел, как они выкладывают перед ним обнаруженное на дне. Инспектор удивлялся, откуда Пюнд узнал, что именно они найдут.
Тут были три блюда с изображениями морских нимф и тритонов, пузатый сосуд, на котором кентавр гнался за обнаженной женщиной, несколько длинных ложек, пиператорий, или перечница, — ее, видимо, использовали для хранения ценных приправ, а еще россыпь монет, статуэтка тигра или другого похожего существа и два браслета. Чабб отлично понимал, что он рассматривает. Это был клад, похищенный у сэра Магнуса Пая. Когда он позвонил в полицию, ему описали каждый предмет. Но зачем кому-то красть сокровище только для того, чтобы тут же его выбросить? Теперь он понимал, что грабители обронили одну вещицу — найденную Брентом пряжку — по пути через лужайку. Они пришли на берег озера и бросили остальной клад в воду. Их застигли врасплох при попытке уйти? Собирались ли воры вернуться и забрать добычу в другое время? Но это не имело смысла.
— Похоже, это оно и есть, — сказал один из водолазов.
Чабб посмотрел на лежащие у него под ногами отдельные предметы, все из серебра… Тут было очень много серебра, поблескивающего в лучах вечернего солнца.
Часть VIЗолото
Дом располагался близ парка Кэделин в Кардиффе, задний его двор выходил к железнодорожной линии между станциями Уитчерч и Ривбайна. Он располагался в середине короткой улицы, справа и слева от него стояли по три однотипных дома. Все дома выглядели усталыми, и им не помешало бы немного освежиться: семь калиток, семь квадратных садиков с пыльными растениями, борющимися за жизнь, семь входных дверей, семь дымовых труб. Их трудно было отличить друг от друга, но зеленый «Остин А-40» с регистрационным номером «FPJ 247», припаркованный у среднего из них, сразу указал Пюнду, куда идти.
Мужчина ждал их. По его позе можно было подумать, что он ждал тут всю жизнь. Когда они вошли, он вскинул руку: не столько в приветствии, сколько в знак того, что заметил гостей. Ему было лет под шестьдесят, но выглядел он намного старше, изнуренный борьбой, на самом деле проигранной уже давным-давно. Поредевшие волосы, нестриженые усы и тусклые темно-карие глаза. Одежда его была слишком теплой для летнего вечера и нуждалась в стирке. Фрейзеру никогда не доводилось встречать человека, выглядящего более одиноким.
— Мистер Пюнд? — осведомился он, когда они вышли из машины.
— Рад встрече, мистер Блэкистон.
— Прошу, входите.
Блэкистон проводил их в темный узкий коридор с кухней в дальнем конце. Оттуда открывался вид на полузаброшенный сад, круто поднимавшийся к железнодорожной линии. Дом был чистый, но неуютный. В нем не было ничего личного: семейных фотографий, писем на столе в холле, никаких признаков, что тут живет кто-то еще. Дневной свет почти не пробивался через окна. Это роднило его с Лодж-хаусом в Саксби-на-Эйвоне: все в них крылось в тени.
— Я всегда знал, что полиция захочет поговорить со мной, — сказал Мэтью Блэкистон. — Чая желаете?
Он поставил чайник на плиту и с третьего щелчка разжег огонь.
— Строго говоря, мы не из полиции, — сказал Пюнд.
— Так. Но вы расследуете произошедшие смерти.
— Да, вашей жены и сэра Магнуса Пая.
Блэкистон провел ладонью по подбородку. Он побрился тем утром, но лезвием, давно требовавшим замены. Волоски торчали из складки под нижней губой, на коже остался небольшой порез.
— Я подумывал позвонить кому-нибудь, — сказал он. — Признаюсь, я был там в ту ночь, когда он умер. А потом подумал: какой смысл? Я никого не видел. Ничего не знаю. Все это меня не касается.
— Возможно, это совсем не так, мистер Блэкистон. Я давно хотел встретиться с вами.
— Ну, будем уповать, чтобы вы не оказались разочарованы.
Он вытряхнул старые листья из заварочного чайника, сполоснул его кипятком и засыпал новые. Достал бутылку молока из холодильника, на полках которого почти ничего больше и не было. За садом прогрохотал поезд, извергая клубы пара, и на минуту воздух наполнился запахом горящего угля. Блэкистон не обратил на это внимания. Он залил чайник и поставил на стол. Все трое расселись.
— Итак?
— Вам известно, зачем мы здесь, мистер Блэкистон, — произнес Пюнд. — Почему бы вам не рассказать свою историю. Начните с самого начала. Не упускайте ничего.
Блэкистон кивнул. Разлил чай по чашкам и начал говорить.
Ему было пятьдесят восемь. Он жил в Кардиффе с тех самых пор, как двадцать лет назад уехал из Саксби-на-Эйвоне. Здесь у него оставались родственники: дядя, владевший магазином электрики — неподалеку, на Истерн-роуд. Дядя уже умер, но оставил ему в наследство магазинчик. Доходов от торговли хватало на жизнь, по крайней мере на такую, какую он вел. Он был одинок, тут Фрейзер не ошибся.
— Формально я с Мэри так и не развелся, — сказал Мэтью. — Даже не знаю почему. После того, что случилось с Томом, у нас с ней не было шансов остаться вместе. Но в то же время никто из нас не собирался создавать новую семью, так зачем было разводиться? Ей не нравилось иметь дело с адвокатами и все такое. Полагаю, это дает мне право называться ее вдовцом.
— Вы никогда не виделись с ней после ухода? — спросил Пюнд.
— Мы не теряли связи. Переписывались, я звонил ей время от времени: узнать насчет Роберта и осведомиться, не нужно ли ей чего. Но она от всего отказывалась и ни о чем меня не просила.
Пюнд извлек пачку сигарет «Собрание». Для него нехарактерно было курить во время работы, но в последнее время сыщик был сам не свой, и со времени приступа в лечебнице доктора Редвинг Фрейзер отчаянно за него беспокоился. Пюнд наотрез отказывался обсуждать свое здоровье. А в машине по пути в Кардифф и вовсе почти не разговаривал.
— Давайте вернемся ко времени вашего с Мэри знакомства, — предложил Пюнд. — Расскажите о том, как вы жили в Шеппардс-Фарм.
— Ферма принадлежала отцу, — сказал Блэкистон. — Он унаследовал ее от своего отца, — ферма испокон веков была собственностью нашей семьи. Я потомственный фермер, но никогда не питал истинного расположения к крестьянскому труду. Отец называл меня черной овцой — забавно, ведь именно ими мы и владели: две сотни акров и отара овец. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю отца. Я был единственным его сыном, а дело его продолжать не хотел. В школе я всегда выказывал способности к математике, имел склонность к наукам. У меня была идея поехать в Америку, стать инженером и строить ракеты. Смешно: я двадцать лет проработал механиком и ни разу не выезжал из Уэльса. Но с мальчишками ведь всегда так. Ты лелеешь мечты, но, если тебе не повезет, ничего из них не выходит. Однако я не жалуюсь. Мы с Мэри жили вполне счастливо. Начать с того, что даже Мэри была довольна.
— При каких обстоятельствах вы познакомились с будущей женой? — спросил Пюнд.
— Она жила в Тоубери, милях в пяти от нас. Наши матери вместе ходили в школу. Как-то раз в воскресенье Мэри пожаловала к нам с родителями на обед, вот так мы и встретились. Мэри тогда было двадцать, и она была настоящей красавицей. Я влюбился в нее с первого взгляда, а через год мы поженились.
— Позвольте поинтересоваться: как отнеслись к ней ваши родители?
— Они хорошо ее приняли. Надо сказать, было время, когда все шло просто замечательно. У нас родились два сына: сначала Роберт, потом Том. Они росли на земле, и я как наяву вижу: вот они возвращаются из школы, играют, помогают моему отцу. Думаю, мы были счастливы там как никогда потом. Но долго это не продлилось. Отец был по уши в долгах. А от меня помощи не было. Я нашел работу в аэропорту Уайтчерч, это в полутора часах отсюда, под Бристолем. Это было в конце тридцатых. Я выполнял рутинную работу, обслуживая самолеты Гражданской воздушной гвардии, и видел множество молодых пилотов, прибывающих на обучение. Я знал, что надвигается война, но в таком месте, как Саксби-на-Эйвоне, легко позабыть про это. Мэри выполняла разную работу в деревне и в окрестностях. Наши дороги уже разошлись. Вот почему она обвиняла меня в случившемся. И возможно, была права.
— Расскажите о ваших детях, — попросил Пюнд.
— Я любил этих мальчиков. Поверьте, не проходит и дня, чтобы я не вспоминал о том, что произошло. — Мэтью поперхнулся последними словами, и ему потребовалось какое-то время, чтобы оправиться. — Не знаю, как могло все пойти наперекосяк, мистер Пюнд. Честное слово, не знаю. Я не стану утверждать, что все было идеально, пока мы жили в Шеппардс-Фарм, но нам было весело. Это были еще те маленькие сорванцы: всегда дрались, ссорились. Но с мальчишками ведь всегда так?
Блэкистон посмотрел на Пюнда, как бы ожидая подтверждения. А когда его не последовало, продолжил:
— Но они умели и ладить. Как лучшие друзья. Роберт был посмирнее. Создавалось впечатление, будто он постоянно обдумывает что-то. Даже совсем маленький он любил долгие одинокие прогулки по долине Бата, и мы не раз переживали из-за него. Том был более энергичным. Он воображал себя изобретателем. Постоянно смешивал какие-нибудь вещества, собирал воедино детали из разных машин. Думаю, он набрался этого от меня, и вынужден признать, я его баловал. Роберт был ближе к матери. Роды были трудные, Мэри едва его не потеряла, а младенцем Роберт чем только не переболел. Деревенский доктор, малый по фамилии Реннард, то и дело бывал у нас в доме. Хотите знать мое мнение, Мэри слишком уж опекала мальчика. Иногда она даже не позволяла мне подходить к нему. С Томом было проще. Мы были близки с ним. Всегда вместе: он и я…
Блэкистон достал десятисигаретную пачку, сорвал целлофан и закурил.