— Чем закончился ужин? — спросила я.
— Алан немного успокоился, и мы принялись за кофе, но ему все никак не удавалось прийти в норму. Ты знаешь, каким он становится после нескольких бокалов вина. Помнишь тот неприятный эпизод в «Спексейверс»?[19] В итоге, садясь в такси, он сказал, что хочет дать одно интервью по радио.
— Саймону Майо, — сказала я. — На «Радио-2».
— Да. В следующую пятницу. Я пытался его отговорить. Сказал, что не стоит ссориться с ребятами из массмедиа, поскольку никто не поручится, что они позовут тебя снова. Но он и слышать не хотел.
Чарльз повертел в руках письмо. Мне подумалось, стоило ему вообще к нему прикасаться? Вдруг это улика?
— Наверное, нужно позвонить в полицию, — сказал он. — Надо сообщить об этом.
Я оставила его наедине с телефоном.
Алан Конвей
Алана Конвея открыла я.
Меня с ним познакомила моя сестра Кэти. Она живет в Суффолке, и дети ее ходили в тамошнюю частную школу. Алан преподавал там английский и как раз закончил роман, детектив под названием «Аттикус Пюнд расследует». Не знаю, откуда он узнал, что Кэти моя родственница — видимо, сестра ему сказала, — но Алан попросил ее показать мне книгу. Мы с сестрой очень разные, но поддерживаем близкие отношения, и я согласилась ради нее. Я ничего не ожидала, потому как книги, которые приходят таким вот способом, через черный ход, редко оказываются хорошими.
И была приятно удивлена.
Алан ухватил что-то важное из «золотого века» английских детективов, с местом действия в сельском доме, осложненным убийством, набором любопытных эксцентричных персонажей и сыщиком, прибывающим извне. Действие происходило в 1946 году, сразу после войны, и хотя с деталями периода автор обращался вольно, ему все же удалось передать дух времени. Пюнд оказался симпатичным героем, и то обстоятельство, что он побывал в концлагерях — к этому мы еще вернемся, — придавало его образу дополнительную глубину. Мне импонировали его немецкая манерность, особенно одержимость своей книгой «Ландшафт криминалистического расследования», ставшая неотъемлемой чертой серии. То, что действие происходит в сороковые, позволило сбавить темп: никаких мобильных телефонов, компьютеров, судмедэкспертов, мгновенно поступающей информации. Я высказала несколько претензий. Местами текст получился слишком интеллектуальным. Нередко создавалось впечатление, что писатель стремится произвести эффект, а не просто рассказывает историю. Книга получилась слишком длинной. Но, дойдя до конца рукописи, я была твердо уверена, что опубликую ее — мое первое издание для «Клоуверлиф букс».
А потом я познакомилась с автором.
Алан мне не понравился. Неудобно об этом говорить, но он произвел на меня впечатление снулой рыбы. Вы видели его фотографии на обложках: узкое лицо, коротко подстриженные седые волосы, круглые очки в проволочной оправе. На телевидении или на радио Конвей проявлял своеобразное красноречие, располагая к себе. Но не в личном общении. Полный и одутловатый, он ходил в костюме с перепачканными мелом рукавами. В его поведении проявлялись одновременно агрессия и угодливость. Он без конца твердил, как сильно хочет попасть в разряд издаваемых авторов, но, когда время настало, все его рвение как рукой сняло. Сработаться с ним мне не удалось. Стоило обозначить кое-какие изменения, которые мне хотелось бы внести в текст, он буквально вставал на дыбы. Мне Алан показался одним из самых лишенных чувства юмора людей, каких мне довелось встречать. Позже Кэти сказала мне, что ученики его всегда не любили, и не трудно понять почему.
По совести говоря, я тоже не произвела на него хорошего впечатления. Иногда такое случается. Мы договорились пообедать в одном недурном ресторанчике: Алан, Чарльз и я. Весь день шел дождь, буквально лил как из ведра. У меня была встреча на другом конце города, вызванное такси не приехало, пришлось бежать полмили на высоких каблуках. Я явилась с опозданием, волосы прилипли к лицу, из-под промокшей блузки просвечивал бюстгальтер. Плюхнувшись на стул, я залпом выпила бокал вина. Мне отчаянно хотелось курить, и от этого внутри кипело раздражение. Помнится, я высказала дурацкую придирку к одной из глав в книге, где писатель собрал всех подозреваемых в библиотеке. Я утверждала, что это распространенное клише, но, вообще-то, момент был не лучший, чтобы говорить об этом. Позже Чарльз устроил мне настоящую взбучку, и поделом. Мы запросто могли потерять автора, а нашлось бы немало других издателей, которые ухватились бы за эту книгу, да еще с прицелом на серию.
Вышло так, что Чарльз взял инициативу на себя, повел переговоры и в итоге сам стал работать с Аланом. Стоит отметить, что именно Чарльз посещал все книжные ярмарки: Эдинбург, Хей-он-Уай, Оксфорд, Челтенхем. Внешние контакты были за ним. На мою долю оставалась работа: редактировать книги при помощи хитрой программы. Это означало, что нам с Аланом не было нужды встречаться лицом к лицу. Забавная мысль: мы сотрудничали одиннадцать лет, а я ни разу не бывала у него дома — немного несправедливо, учитывая, что в некотором смысле куплен он был благодаря мне.
Разумеется, я видела его время от времени, когда он приходил в издательство, и вынуждена признать, что чем дальше продвигался Конвей по пути успеха, тем привлекательнее становился внешне. Он обзавелся дорогой одеждой. Стал посещать спортзал. Ездил на «БМВ ¡8». В те дни всем авторам приходилось играть роль медийных лиц, и вскоре Алан Конвей стал завсегдатаем в студиях таких программ, как «Книжное шоу», «Писательское дело» и «Время вопросов». Он посещал вечеринки и церемонии награждений. Выступал в школах и университетах. Когда Алан обрел славу, ему стукнуло сорок, и словно лишь тогда он и начал жить по-настоящему. Произошли с ним и другие перемены. На момент нашего с ним знакомства он был женат и имел восьмилетнего сына. Но этот брак долго не протянул.
Читая это все, вы могли подумать, будто я разочарована и досадую на его успех, который в значительной степени был достигнут благодаря моим усилиям. Но это вовсе не так. В действительности мне не было дела до мнения Алана обо мне. Я с удовольствием предоставляла ему и Чарльзу красоваться на литературных фестивалях, а сама тем временем делала настоящую работу: редактировала тексты и готовила книги к выпуску. В результате именно это приносило мне удовлетворение. И правда в том, что я искренне любила эти книги. Я выросла на Агате Кристи, а в самолете или на пляже для меня нет ничего лучше, чем почитать хороший детектив. Я посмотрела по телевизору все до единой серии «Пуаро» и «Чисто английских убийств». Я никогда не строю догадок и жду не дождусь, когда сыщик соберет всех подозреваемых в одной комнате и, словно фокусник, извлекающий из воздуха шелковые платочки, разложит все по полочкам. Так что в строке «итого» значилось следующее: я была поклонницей Аттикуса Пюнда, но не ощущала необходимости быть одновременно поклонницей Алана Конвея.
После ухода из кабинета Чарльза мне предстояло сделать несколько звонков. Так или иначе, еще прежде, чем полиция узнала про письмо, как-то просочились сведения о самоубийстве Алана, и журналисты сразу взяли след. Друзья по книжному бизнесу обращались за помощью. Букинистический магазин на улице Сесил-Корт хотел знать, не осталось ли у нас подписанных экземпляров, чтобы выставить их на витрине. Я много думала об Алане тем утром, но еще больше думала о детективном романе с отсутствующей развязкой и, если уж на то пошло, про летний издательский план, в самой середине которого зияла огромная дыра.
После обеда я вернулась, чтобы повидать Чарльза.
— Я говорил с полицейскими, — сказал Чарльз. Письмо все так же лежало перед ним, рядом с конвертом. — Они пришлют за ним человека. Сказали, что мне не следовало к нему прикасаться.
— Не представляю, как ты мог понять, что там, не открыв его.
— То-то и оно.
— Они сообщили тебе, как он это сделал? — спросила я. Под «это» я имела в виду «убил себя».
Чарльз кивнул:
— К дому у него пристроено нечто вроде башни. В последний мой приезд, это где-то в марте или в апреле, у нас с Аланом зашел про нее разговор. Я ему сказал, что это опасно. Верхняя площадка там обнесена только низкой стеной, ограждения никакого нет. Забавно, но, едва услышав про несчастный случай, я сразу подумал, что он, верно, свалился с той проклятой штуковины. Но теперь выглядит так, что он спрыгнул.
Повисла долгая пауза. Обычно мы с Чарльзом знаем, о чем думает другой, но в этот раз мы намеренно отводили глаза. То, что произошло, в самом деле было ужасно. Никому из нас не хотелось к этому прикасаться.
— Что скажешь о книге? — спросила я. Это был единственный вопрос, ответ на который я хотела знать, но который никогда не задала бы в обычных обстоятельствах.
— Ну, я прочел ее за выходные и получил большое удовольствие. У меня сложилось мнение, что роман ни на йоту не уступает остальным. Дойдя до последней страницы, я испытал такую же досаду, как, видимо, и ты. Поначалу мне пришло в голову, что одна из девушек здесь, в издательстве, допустила ошибку. Я сделал две копии: одну для меня, вторую для тебя.
Эта реплика навела меня на мысль.
— А где Джемайма? — спросила я.
— Уволилась. Подала заявление, пока ты была в отъезде. — Внезапно вид у него сделался усталым. — Более неподходящее время сложно было выбрать. Эта история с Аланом, да и Лоре нужно внимание.
Он имел в виду свою беременную дочь.
— Как она? — спросила я.
— Прекрасно. Но врачи говорят, что это может начаться в любую минуту. Оказывается, с первым ребенком роды часто бывают преждевременными. — Затем он вернулся к теме нашего разговора. — Нет никаких пропавших страниц, Сьюзен. Нигде нет. Мы всю копировальную комнату перерыли. Распечатано было именно то, что передал нам Алан. Когда это выяснилось, я собирался позвонить и спросить, что случилось. И тут, разумеется, услышал новости.