— Ох, какая у меня теперь большая семья, котел нужен для супа.
— Есть, есть, котел — с царских времен ещё имеется. Матюш, ты Варе поможешь? — Да, конечно! — тут же отозвался Матвей.
Пока готовили, разговорились. Матвей остался без матери в двенадцать лет, она просто не вернулась с работы. Мальчишка как раз в это время гостил на каникулах у стародавнего друга отца — никогда не виданного Матвеем. Вот он-то и сумел отправить пацана аж в Архангельскую дальнюю деревню, где Матвей под чужой фамилией и жил, так и в армию пошел Ивановым, хотя по матери он — Селивёрстов, а по отцу и не знает.
— Если суждено живым остаться, то после войны, опять же, если жив тот стародавний друг отца, постараюсь все таки узнать все про свои корни.
— «И вот как сказать этому мальчику, что правду он если и узнает, то только в ох как далекие семи-восьмидесятые, а то и позже? Господи, сколько ещё таких вот Матвеюшек лягут в землю, пока до этого проклятого Берлина дойдут?» — Варя тяжело вздохнула.
— Варвара, извините, а Вы что, недавно болели?
— С чего ты взял?
— Да прическа у Вас… как бы это сказать… непривычная. Женщины до войны все больше с кудрями ходили, всякими валиками волосы закалывали, а у Вас, как у мальчишки.
— «Н-даа, вот так и прокалываются наши агенты в Европах-Америках на мелочах: то ложку в чашке оставят, то спички ломают… Слава Всевышнему, что я не из шпиёнов!» — подумала Варя, а вслух сказала:
— Да понимаешь, длинные волосы у женщины — это всегда проблема, особенно сейчас. Мыть, сушить, кудри завивать — тем более, да и скитаясь, можно и вшей приобрести, опять же за волосы никто ухватить не сможет, если что. Вот и упросила парикмахера перед этой… хмм… командировкой подстричь покороче.
— «Видел бы ты, мальчик, современные прически… когда девчонки стригутся ассиметрично, одна половина выбрита, а на другой волосы глаз закрывают, а ребята ходят чуть ли не с косами.»
— О, супец наш уварился, давай-ка на стол накрывать!
Матвей засмеялся:
— Вы прямо как в дворянском доме жили.
— Чего нет, того нет, не довелось! — посмеялась вместе с ним Варя.
Матвей и вездесущий Гринька шустро достали «люминиевые миски и ложки» накромсали чудного московского хлеба, Иван и Василек нарвали дикого чеснока и, усевшись, все дружно заработали ложками.
После такого сытного обеда Василек уснул прямо за столом, уткнувшись в теплый мех сидящего рядом Волчка. Мальчика перенесли на невысокий топчан, к нему тут же залез Волчок, а с другой стороны привалился Гринька:
— Ох, як я по тябе скучал, Волчинька! — бомотнул он, обнимая волка со своей стороны. Мальчишки посапывали, Леший отправил отдохнуть и своих мальчишек — слабы ещё после ранений-то.
А с остальными и Панасом сели думать думу, как быть и что делать.
— Значит так, мужики… и Варя, — начал говорить Панас, — Игоря в люди пускать нельзя — слишком уж заметный и его стрижка, сразу же привлечет внимание, тут же арестуют. Толик… вот с ним можно что-то придумать, фольксдойч… можно и например, в торговлю сунуться, ну не самому торговать, а, допустим, кой чего из вашего товара предлагать, правда, предварительно придется все почти пересыпать, нет пока таких красивых упаковок даже у фрицев.
Толик пробормотал:
— Я и торговля? Из проектировщика — в торгаши? Но выбирать не приходится…
— Николаича тоже в Радневе можно пристроить, ремонт какой производить — возраст-то не служивый, а что толстый, так может, у него водянка.
Николаич улыбнулся:
— Я, если суждено, вернусь стройным на здешних-то харчах, моя «водянка» быстро сойдет и без диет, жена не признает!
— Иван… не, Иван, тебе тоже нельзя, от тебя за версту несет военным.
— Погоди, Панас, — прогудел Леший, — а если к Краузе в имение, типа завхоза, он мужик мастеровой, скажем, списали из армии по здоровью, ведь не соврем?
— А проверят?
— Запрос пошлют? В Московскую область? Это здесь они ещё что-то могут, а туда им ходу нет, да и не в Берлине же мы. Немного подержим на своем подножном корме, волос вон седой у него проглядывает и бороду такую же пегую отпустит, годков пять и накинет.
— Сергей? Тут надо крепко думать, его трудно замаскировать под крестьянина, уж больно замашки у него… барские, что ли.
— Ну, раз барские — будем думать. А Варя?
— Про Варю, — опять прогудел Леший, — есть у меня одна задумка. Ты меня не труси, я помозгую.
— Костик… ну тебе тут с пацанами и быть, пока. А там посмотрим, может, в охрану на дорогу удастся пристроить, а так только на работу в рейх мгновенно «завербуют», это у них так называется. Ты кто будешь по профессии?
— Студент, второй курс, а специальность — дизайнер.
— Что такое дизайнер?
— Проектировщик, у меня вот ландшафтный дизайн, это проектирование парков, усадеб, высадка деревьев кустарников расчет планировки, чтобы усадьба выглядела без шероховатостей, ну, чтобы углы или какие-то некрасивые постройки замаскировывать деревьями, всякими лианами, много чего.
— Так, интересно, я подумаю, как Карлу такое преподнести… Ох, сколько проблем с вами, но зато интересно-то как, а то я тут в своем медвежьем углу зарос мохом. Карл-то мужик нормальный, вот Фридрих, тот, да, зануда и гаденыш редкий, чистая маман. Ну да я тоже не лыком шит, он зубы об меня обломает.
Костик и солдатики Лешего мгновенно нашли общий язык, только Костику приходилось придерживать язык, вот как объяснить ровеснику из сороковых про мобильники, компьютеры и прочие достижения науки и техники?
Гриня же безоговорочно и сразу отдал свое сердце Игорю, он хвостиком ходил за ним и чуть что, старался ткнуть его в бедро костлявым пальцем. — Шпендель! — перехватывал его мосластую руку Игорь, — ведь дождешься.
А когда уж очень доставал хватал его, поднимал над собой и слегка тряс. Гринька счастливо заливался, а из карманОв постоянно высыпались какие-то Гринины «богатства». Чего там только не было, Игорь как-то раз попробовал рассортировать, но быстро махнул рукой:
— На фига, скажи, тебе всякие обрывки веревочек, гвоздики, пробки?
— Пригодятся!
Иван же с первых дней дотошно расспрашивал Сереброва про первые дни войны, про всякие мелкие нюансы. Иван, который Серебров, его с легкой руки Игоря стали звать Иван-маленький, хмурился и нехотя отвечал. Больше всего угнетало всех отступающих отсутствие прикрытия с воздуха.
— Знаешь, к такому не привыкнешь, обидно, нет наших красных соколов… Вон, перед войной как парад, так наши самолеты, соколы-орлы… как пели-то: «От тайги до Британских морей Красная армия всех сильней!» Оказалось же… Так жутко, когда ты лежишь кверху воронкой, прикрыв голову руками и понимаешь, что ты полностью беззащитен, а эти суки… кто-нибудь из молодых не выдерживает вскакивает, бежит очумелый, а по нему очередями… Эх!! А страшнее всего в глаза женщин, детей и стариков смотреть, как вот объяснить, почему мы отступаем? Кто виноват, что ни патронов, ни горючего… Мне вот двадцать два, а внутри наверное семьдесят за этот почти год сравнялось. Ты не думай, я немного оклемаюсь и буду пробираться к нашим.
— Знаешь, Вань, — помолчав, проговорил Иван, — лучше ты партизан ищи, наши все равно вернутся. А с особистами проблем меньше будет, партизанил ты, и все вокруг подтвердят, а из окружения когда выходишь, сколько проверок, да и какой особист будет. Попадется скотина, и штрафбат, а там почти так же, голый энтузиазм-мат — ранили, значит снимается судимость, убили, тоже неплохо, домой напишут — пал смертью храбрых.
— Ты откуда знаешь?
Иван чуть не ляпнул, что в книгах и фильмах об этом много чего пишут и показывают, но вовремя прикусил язык.
— Да, встречался недавно вот с одним таким окруженцем, в госпитале.
А вечером тихонько спросил Варю про штрафбаты.
— Точно не помню, но летом сорок второго они были, в сорок первом точно нет.
— Значит, я поперек батьки в пекло полез, да ладно, будем надеяться, Ванюшка позабудет про даты. Вот ведь ситуация, вроде все свои, а постоянно себя окорачивать приходится, как бы лишнего не сказануть.
&nbs Варя с Николаичем отвели Лешего в сторонку:
— Извините, извини, Леший, но вот нам неприятно тебя так называть, кличка какая-то, может, человеческое имя скажешь?
Тот помолчал, что-то прикидывая, а потом махнул рукой:
— Да кому вы, пришлые, можете меня заложить, да и нет пока здесь ушлых ГПУ-НКВДешников, не наблюдается… Лавр Ефимович Лаврицкий я.
— Ух ты — круто Лавр Лаврицкий! — восхитилась Варя.
— У нас в семье испокон веков у мужчин два имени — Лавр и Ефим. Мне вот выпало Лавром уродиться. А сынок, видишь ли, Матвеем назван, не знал я того, что сын у меня в восемнадцатом народился! Помыслить не мог, а то б непременно Ефимушко был, ну да теперь поздно что-то менять.
— Значит так, завтра отметим Победу, — Леший опять истово перекрестился, — а десятого дойду я с мальцами в райцентр и до Березовки, посмотрю, что и как, да словечко нужное кой где оброню.
— Лавр, я вот подумала, у меня с собой прилично таблеток-мазей набрано, кой чего свои лекарства, кой чего купила для родственников — просили. У ребят в машинах есть обязательные медаптечки, лекарства более сильного действия, имей в виду, мало ли чего. А Ване Сереброву антибиотик немного надо попить, чтобы кашель его дикий прошел, ты уж как-то поясни, типа новая разработка медиков, пока засекреченная и только диверсионным отрядам и выдается.
Ох, Ефимыч, врать приходится как сивым меринам, и все пользы для, не запутаться бы, — вздохнул Ищенко.
— Варюш, а мазь у тебя какая-то заживляющая имеется? У Матвеюшки-то рана плохо затягивается, я все примочки делаю из трав, да как-то не очень…
— Да есть!
— Значит, я его в баньку, вчера протопленную отправлю, а потом ты его посмотри, а?
— В баньку мы, наверное, все не против, после вашего болота-то, да и пацанят погреть не мешает.
— Хорошо, малость подтопим.
— Леший! Хорош Варвару охмурять! — заорал Игорь. — Ты мне лапти обещал, в ботинках хлюпает!