А сам Игорь оглушительно влюбился в Стешку. Он старался не думать, каково это — расстаться с нею, а в то что они вернутся, он ни минуточки не сомневался, гусарил, ерничал, цеплял Стешку по делу и без. И понимая, что время работает против них, просто и незамысловато озвучил ей:
— Стеш, я это, не знаю как тебе четко объяснить… в общем, могу в любой момент исчезнуть, не-не, не по своей воле. Так вот может произойти, что я просто растворюсь в воздухе. Не спрашивай, почему — не смогу тебе пояснить, сам не знаю, но вот он весь перед тобой, я влюбился в тебя с треском, если ты… если я тебе хоть чуточку нравлюсь… это будет счастье. Ты подумай!
— Чагож тут думать — люб ты мне, тожа!
Игорь пошел к Панасу с просьбой отдать молодым пустующую, запасную землянку, на пока, а вот придут ребята пленные с Иваном, они тогда освободят её.
— Панас, ты знаешь про нас все, вот исчезну я, а она останется, может, хоть с ребенком моим, а? Пиши бумагу, что мы с ней муж и жена, ЗАГСов-то сейчас нету. Стеша будет мужняя жена, чтобы ни одна падла не могла язык вытянуть.
И сделал пришедший с неделю назад Толик Свидетельство о Браке для Игоря. Нарисовал красивые виньетки, написал положенные слова шрифтом — черчение у него всегда было одним из любимейших предметов, получилось, як у типограхвии. Заполнили как положено, поставили подписи и печать нашлась, и стала Стеша — Мироновой.
Метель упала внезапно, а в лагере началась суета. Готовились и ждали пленных от Краузе. А метель набирала силу, ветер пригоршнями швырял колючий снег в лицо, идти против такого ветра было невыносимо, все тревожились — смогут ли полураздетые пленные дойти, не заметет ли их, не потеряются ли они в такой круговерти.
Иван, Костик и десять человек пленных, обвязавшись веревками, чтобы не растеряться в этом буране, упорно, преодолевая сугробы и заносы, ползли вперед по еле угадывающейся дороге. Одно радовало — в такой буранище немцы носа не высовывали. Когда доползли до леса — уже день вступил в свои права, стало только светлее, а так все равно ничего не было видно, только смутно угадывались занесенные снегом деревья, и ветер, запутавшись в елках, стволах оголенных деревьев и кустарниках, не так свирепо набрасывался на умученных, но упрямо ползущих вперед людей. Каждый понимал, что надо доползти, иначе…
И когда их окликнули неизвестно откуда появившиеся Игорек и Панас, полузамерзшим беглецам показалось, что их послал Всевышний, и умученные люди упорно побрели вслед за Панасом, а Игорь пошел сзади всех, поддерживая совсем выбившегося из сил студента Женьку.
Доползли, едва живых встречали всем отрядом. Стеша и Поля осмотрели всех пришедших, смазали жиром обмороженные места, накормили, и бедолаги тут же, прямо за столом, начали засыпать. Ребята перенесли их в землянки, и отсыпались измученные люди почти сутки.
Иван и Костик легче всех перенесшие этот, как выразился Игорь:
— «Переход через Альпы», кто написал такую картину, не помню, но вот запомнилась мне со школы, — это Варюха знает, но точно также вы прошли свои Альпы!! — сидели и негромко разговаривали. Панас откровенно радовался — Иван рядом, а у него опыт ого-го какой, плюс современное, учитывающее опыт этой войны, военное училище…
— Мы теперь повоюем!!
Александр, который печник, оказался начштаба полка, почти полностью полегшего в окружении под Киевом. Сам, раненый и контуженый, в бессознательном состоянии, попал в плен, бывшие до последнего рядом с ним бойцы успели переодеть его в красноармейскую форму — расстреливали немцы командиров сразу, и пошел Александр Осипов как рядовой.
Слишком сложно было узнать в этом худом и седом красноармейце блестящего, подтянутого начштаба, к тому же из-за сильной контузии заикающегося и много чего не помнящего поначалу из своей прежней жизни. Память, как и здоровье, восстанавливалась с трудом, спасло то, что родом Осипов был из Тамбовской деревни Апушка, где все его родственники по отцовской линии были печниками. Умел класть печи и Александр, вот и вышел из строя в лагере полуживой доходяга на вопрос дородного немца:
— Печники есть?
Их отбирали специально для восстановления имения Краузе — были среди них и водопроводчик, и кузнец, и слесарь, затесались пара стукачей, которых нечаянно помогла нейтрализовать Марфа Лисова, за что все остальные были ей очень благодарны, не осталось в их коровнике подлецов, и стало намного легче дышать.
Александр как-то незаметно для себя стал старшим среди пленных, ребята прислушивались к его немногословным советам и старались вести себя так, чтобы старший Краузе не захотел их поменять на другую партию пленных. Более-менее оправившиеся от жуткого содержания в лагере, пленные тщательно и скрытно готовились к побегу. Тем более, что их старший как-то враз повеселел и обронил, что им есть куда бежать.
Ждали пургу и дождались… с большим удовольствием расправились с мерзким охранником Матеусом, второго — флегматичного, пожилого Карла слегка оглушили и связали — он никогда не придирался и не старался выслужиться перед Фридрихом, постоянно наезжавшим в имение.
Всю дорогу, задыхаясь от ветра, полуослепшие, продуваемые ледяным ветром насквозь, они упорно переставляли ноги, чертыхаясь, но и молясь, чтобы буран ещё с денек позаметал все их следы.
Осипов проснулся первым. Вышел из землянки и, оглядевшись вокруг, вздохнул полной грудью: — Свободен!
Увидел двух молодых мужчин с интересом поглядывающих на него, подошел, поздоровался, спросил где можно найти командира. Заросший, с какими-то торчащими во все стороны лохмами на непокрытой голове, мужчина сказал, что он и есть командир.
— Надо поговорить! — произнес Осипов!
— Да, пойдем, мы вот ждем, когда вы в себя придете.
В командирской землянке над расстеленной на сколоченном их досок столе склонились двое — одного, Ивана Осипов знал по имению. Долго удивлялся, что этот вольный, рукастый, толковый, очень ценимый Краузе, мужчина, захотел и помог им выбраться из плена — ему-то жилось неплохо. Второй, серьезный такой мужчина, был незнаком.
— Начальник штаба… полка, 5-й армии Юго-Западного фронта майор Осипов! — представился Александр.
— Командир диверсионного отряда Панас, можно, «Батька» — произнес лохматый.
— О, начштаба! Совсем хорошо, не по душе мне бумажная работа! — обрадовался Иван. — Я уж по своей стезе — разведке буду, а ты, майор, давай, принимай штабные дела. Веди всякую документацию, чтоб вы перед нашими отчитаться могли, когда придут!
Осипов печально улыбнулся:
— Дождаться бы и дожить!!
. -Какое сегодня число? — спросил не к месту Иван.
— Одиннадцатое ноября.
— О, так через восемь дней наши начнут наступление у В..Сталинграда, и будет фашистюгам «ГРОСС АЛЯРМ!!»
— Ты то откуда можешь знать такое? — поразился Осипов.
— Ну, считай, что я ясновидящий, типа Мессинга! — получив под столом пинок от Сергея, слегка скривился Иван.
— Ну что, товарищи партизаны, — сказал молчавший командир, — начнем прикидывать, что и как будем делать. Так, предупреждаю сразу, никаких самовольных инициатив, только после утверждения и согласования. Никаких военных действий поблизости от деревень. Вон в Дятьковском районе полицаи выследили як малой, в партизаны ушедший, до мамки забег… спалили усех у хате, ветер как раз был сильнейший. Пять хат ешчё погорело, так что не будем гадить, как говорится, там, где едим. Да и задача у нашего «Диво» более серьезная, не полицаев по одному ловить, а конкретные диверсии — нанести как можно больший урон хрицам в живой силе и технике, а значит — взрывы на железке. Мы уже неплохо помогли нашим, три эшелона за месяц с техникой и хрицами не доехали во время, подзадержали мы их, проредили и в технике, и в вояках, так что все усилия на железку. По окрестностям ходить не позволю. Как, Саш, твои пленные, они надежные?
— Женька вот слаб совсем здоровьем, легкие застудил, его бы куда в тепло, мальчишка умный, на конструктора учился. Если жив останется, большую пользу стране принести может. Гоги — очень горяч, грузинская кровь, она кипит, этого на виду надо держать.
Потом поколебавшись сказал:
— Ляхов. Непонятный человек, вроде, и свой в доску, но есть что-то в нем… какое-то склизкое, никак не могу понять, что.
— Хорошо, покажешь его, будем тщательно смотреть за ним. А студента, надеюсь, вылечим, есть у нас небольшой запас чудо-таблеток. Иван-младший тоже грудью маялся, а сейчас полностью здоров, скажу Стеше с Полей, они его подлечат ещё и травками.
— Матюш! — позвал Панас Матвея. — Тебе задание будет — приглядись к новеньким, ты пацан, любопытство тебе простительно, особенно нас интересует Ляхов. Просто, если заметишь что-то, что режет глаз, ну вот, как в случае с нашими — обратили же вы с Ваней-младшим внимание на их какую-то непривычную речь. Вот и сейчас… мало ли что выплывет…
Иван-большой замыслил широкомасштабную диверсию, долго сидел над картой, выбирал места, потом на пару дней исчез с Игорем и неразговорчивым пленным, мужиком лет под сорок — Ерофеевым. Где были, что делали — не распространялись.
В лагере стало заметно оживленнее, народу-то прибавилось, пленные по большей части хватались за любую работу, старались сразу стать полезными и нужными.
Поля пропадала в лазарете — у неё появился первый больной, студент-москвич Женя, весь какой-то желтый, худющий и страшно кашляюший в первые дни. Они со Стешей пропарили мальчишку в бане с травами, дважды в день давали порошки, которые Панас принес откуда-то — ну не будет же Панас говорить, что эти антибиотики из будущего, когда даже пенициллин был ещё в стадии разработки, — трофейный порошок и все.
И Женя потихоньку стал выправляться, жуткий, раздирающий все внутренности кашель начал затухать. Студент выползал на улицу, в первые дни укутанный, как матрешка, сделав несколько шагов, присаживался на какой-нибудь пенек, или кучу веток. Пленные радовались его выздоровлению, особенно его друг-товарищ Сева, он сиял как солнышко, видя что Женька выкарабкивается.