– Бруно такой замечательный, – сказала я.
– Да-да, – мелко закивала его мама, – я так рада, что ты это поняла. Бедный мальчик, ему так не везло в личной жизни!
Я с сочувствием посмотрела на Бруно. Он недовольно насупился. Еще бы! Так тяжело вспоминать про умершую невесту! Я нашла под столом его руку и ободряюще пожала. Он перестал обижаться на излишнюю откровенность мамы и улыбнулся.
– Эта Тереса, это же кошмар какой-то! – продолжала она заливаться. – Какое счастье, что Соледад…
– Кхм, – подал голос папа Бруно, и мама поперхнулась фразой, чтобы тут же начать новую.
– Я хотела сказать – какое счастье, что ей не удалось увести с собой в могилу нашего сына.
– Да, Бруно такой тонко чувствующий, – вынуждена была согласиться я. – Так все переживает.
Мама Бруно поощрительно улыбнулась, и я поняла, что нашла прямую дорогу к ее сердцу – добрые слова про сына. Но я ничуть не лукавила, говорила то, что думаю. Я была счастлива, что такой замечательный фьорд выбрал меня.
– Бруно – наша гордость, – подтвердила мои мысли фьордина Берлисенсис. – Сильный маг, как все в нашем роду.
Она так посмотрела на мужа, словно это исключительно ее заслуга, а он делал все, чтобы сильные маги у них в семье больше не появлялись. Но тот был совершенно невозмутим. Так же хорош, как сын, только постарше и с более темными волосами, в которых проглядывали красиво серебрящиеся пряди, подчеркивающие не возраст, а солидность.
– Закончится контракт, и вы непременно переберетесь к нам, – начала мечтать мама Бруно. – Боги, как я рада, что мне в невестки досталась такая славная фьорда! А Соледад утверждала, что мой сын ничего хорошего не найдет! Ничего, увидит вас – сразу изменит мнение!
При этих словах она смотрела не на меня, а на мужа, ожидая от него поддержки, но тот лишь спокойно отпил из бокала вина и еле заметно подмигнул мне. Очень похоже, что к непрекращающейся болтовне супруги он относился снисходительно и совсем не обращал внимания, что же она говорит.
– Вы сейчас говорите про фьордину Соледад Берлисенсис? – уточнила я.
– Да, про свою свекровь. Представляешь, дорогая, она заявила, что Бруно не способен сам устроить свою жизнь, и даже нашла ему невесту в каком-то захолустье.
– Невесту?
Наверное, я переменилась в лице. Но если все знали о невесте, предложенной бабушкой, почему меня встречал какой-то посторонний фьорд? Или была не одна невеста? Я так и не выяснила, почему фьордина Соледад Берлисенсис не выходит из дома.
– Мама, – Бруно недовольно поморщился, – не думаю, что Дульче интересна эта тема.
– Интересна, – возразила я. – Мне интересно все, что касается тебя.
– Дульче, да она меня совсем не касалась, вот ни на столечко, – сказал Бруно. – О чем там рассказывать?
Но его маме было о чем рассказывать.
– Та еще штучка оказалась! – возмутилась она. – Только и ждала возможности вырваться из-под опеки семьи! Бросила моего бедного мальчика прямо на перроне по приезде во Фринштад. Я бы поняла, если бы они поругались и девица вернулась в родной город. Так нет! Мы беспокоились о ней и связались с ее родными. И что ты думаешь?
– Что? – убито спросила я.
– До сих пор где-то куролесит! – припечатала она. – Использовала помолвку как повод сбежать из дома. Можно сказать, Брунито повезло, что до свадьбы дело не дошло.
Внутри меня разливалась черная, холодная лужа безнадежности. Я понимала, что сейчас говорится обо мне, но никак не могла этого принять. Бруно меня не встречал, он даже фамилию мою не помнил. Возможно, это какая-то ошибка? Вдруг его бабушка договаривалась еще с кем-то?
– Повезло, – согласилась я. – А как ее звали, эту невесту?
– Как звали? – переспросила фьордина Берлисенсис. – А я знаю? Мне никто никогда ничего не говорит. Диего, как ее звали?
– Понятия не имею, – ответил папа Бруно. – Лишняя информация. Если бы доехала до нас, имело бы смысл, а так… – Он удовлетворенно посмотрел на свой бокал, в котором почти ничего не оставалось, и добавил: – Бруно прав, к чему это сейчас вспоминать, когда с нами за столом сидит такая прекрасная фьорда?
– Я про это и говорю, – оживился Бруно. – Дульче, к чему вспоминать прошлое, когда речь идет о нашем будущем?
– И все же я хотела бы услышать ответ на свой вопрос. – Моя твердость удивила меня саму. – Бруно, ты ее встречал, неужели не вспомнишь, как ее звали?
– Э-э-э, – замялся он и бросил виноватый взгляд в сторону родителей, еще более уверивший меня в его причастности. – Встречал, но совершенно не помню, как ее звали. Даже не представляю почему.
– Потому что ты ее не встречал, – ответила я, с трудом сдерживая слезы. – Тогда бы ты помнил, что ее звали Дульсинея Кихано.
Фьорда Берлисенсис ахнула и испуганно прикрыла рот рукой в красивой кружевной перчатке. Бруно покраснел так, что по цвету почти сравнялся с вином в папином бокале. Точнее, с его остатками, которые плавно проследовали в рот фьорда Берлисенсиса, так и не растерявшего своей невозмутимости.
– Но как же? – выдавила из себя мама. – Дульсинея Кихано – это же вы?
Дальнейшее нахождение здесь стало невыносимым. Я встала.
– Извините, мне нехорошо. Я, пожалуй, пойду.
– Дульсинея, да это же просто замечательно, – внезапно оживилась мама, – что вы с Брунито поладили. Значит, это судьба! – Она цепко схватила меня за руку, не позволяя отойти от стола ни на шаг. – Садитесь же. Что мы все о какой-то ерунде говорим? Нужно обсуждать вашу помолвку. Диего, дорогой, да достань же, наконец, кольца.
– Дульче, зачем нам помолвка? – Бруно виновато заглядывал мне в лицо, пытаясь поймать взгляд, но я смотреть на него не могла. – Помолвка – это вообще устаревшее понятие, да, Дульче? Давайте сразу в ратушу, еще шести вечера даже нет, она открыта.
– Нет.
Я дернула рукой, освобождаясь от захвата, и пошла на выход. Делать здесь больше нечего. Почти вырвала плащ из рук зазевавшегося гардеробщика и выбежала из ресторана на улицу. Холодный порыв ветра взметнул полы плаща и пробрал почти до костей.
– Дульче, ты что? – догнал меня Бруно. – Что изменилось после того, как ты узнала, что на вокзале тебя встречал не я?
– Всё.
Я наконец на него посмотрела. Он был такой же, как и полчаса назад. Такой же, но не такой.
– Всё, – повторила я. – Я думала, ты совсем другой. Я ошибалась.
– Да нет же, я все тот же, Дульче!
Он умоляюще на меня посмотрел.
Я упрямо повертела головой.
– Нет, я думала, ты честный, порядочный. Как Алонсо. А ты… Ты обманул всех – и меня, и бабушку, и родителей.
– Дульче, ну подумай! – в отчаянии воскликнул он. – Бабушка навязывает мне в невесту какую-то постороннюю девицу, о которой я ни разу до этого не слышал. Я же не знал, что это ты! Да я вообще в тот день предложение совсем другой делал!
Почему-то это оказалось самым обидным. Известие, что он не встретил меня, потому что был с другой. Потому что хотел на ней жениться. Слез удержать я не смогла, горестно всхлипнула и побежала. Побежала подальше от Бруно, которого видеть сейчас не могла. Он не остался на месте, пытался удержать, что-то говорил. Но я не слушала. Я ничего не хотела слышать. И видеть его тоже больше не хотела. Разве можно чем-то оправдать то, что он сделал?
Дверь я захлопнула перед его носом и прислонилась к ней спиной. Бруно что-то выговаривал с другой стороны. Я заткнула уши, чтобы его не слышать, но это не мешало чувствовать, что он там, за дверью. Слезы лились не переставая. Как я могла так обманываться? И бабушка еще… Говорила – судьба, говорила – как друг друга увидите, сразу влюбитесь. А он, как невеста умерла, побежал делать предложение другой. Та отказала – так и я сойду.
Я разрыдалась. А Марита еще ради этого пожертвовала своим последним платьем. И сидела потом вместе с бабушкой на одной жидкой каше, чтобы мне было на что приехать во Фринштад. И все ради этого… кто даже встречаться со мной не захотел…
Я прошла в комнату, и первое, что бросилось в глаза, – принесенные им подушка с одеялом. Заботливый какой. Свернула их, вытерла слезы и пошла отдавать – пусть в своей казарме греется. Но Бруно под дверью уже не было, так что я просто засунула тюк в шкаф – отдам, как появится возможность. Не нужны мне его вещи. И сам он не нужен. Я горестно шмыгнула носом, отгоняя подступающие слезы. Нет, Кихано не плачут из-за недостойных фьордов. Берлисенсисы этого точно не стоят – ни лже-, ни настоящие.
Уснуть удалось с трудом, но все же удалось. Проснулась я с тяжелой головой и мрачными мыслями, которые старательно отгоняла. Бруно за короткое время удалось настолько глубоко войти в мою жизнь, что необходимость его оттуда выковыривать оказалась слишком болезненной. Но я справлюсь. Я Кихано. Бабушка говорила, никому нельзя показывать, что у тебя все плохо. Жалость унижает. Перед уходом я посмотрела в зеркало и постаралась улыбнуться. Улыбка вышла жалкой.
День прошел как в тумане. Фьордина Каррисо несколько раз спрашивала, что со мной, я отговаривалась плохим самочувствием. Но она же целитель, ее такими словами не проведешь. Наставница хмурилась все больше и наконец спросила:
– Дульче, родители Бруно приехали?
– Да, фьордина Каррисо. Приехали и кольца привезли.
– Мне кажется, у вас что-то случилось, – проницательно заметила она.
– Нет, фьордина Каррисо, у нас ничего не случилось, – почти честно ответила я. – Просто я передумала выходить замуж.
– Передумала? Почему?
Рассказывать о том, что произошло вчера, я не стала. Слишком все это было унизительным.
– Мне еще учиться надо.
– Если таково твое желание, Дульче, – задумчиво сказала наставница, – почему нет? Я уже говорила, что могу попросить направление на обучение в Высшую Школу Целителей во Фринштаде.
– Да, фьордина Каррисо, я этого хочу.
Я даже попыталась улыбнуться. Но вспомнила, как это выглядело в зеркале, и согнала улыбку с лица. Нет, лучше спокойная твердость. Фьордина Каррисо не торопилась с ответом, странно на меня смотрела и думала о чем-то своем.